Смута продолжалась. Подняли голову староверы. Они подбили стрелецкий полк Титова, вместе пришли к князю Хованскому и под его покровительством понесли государям челобитную о возвращении истинной веры. В Грановитой палате состоялся диспут, в котором победили Софья и патриарх Иоаким. Они умело откололи стрельцов от раскольников и припугнули их отставкой правительства. Без Софьи стрельцам была смерть. Иван Хованский, поддержавший староверов, оказался в оппозиции и вынужден был мутить воду для восстановления своего влияния.
12 июля стрельцы были подняты слухом, что бояре хотят извести всю надворную пехоту под корень, как класс. Стрельцы вошли в Кремль. Распространитель слуха, татарский царевич Матвейка с пытки сознался в корыстной клевете и был принародно четвертован, но смута не унималась. Еще дважды ловили и казнили паникеров. 16 августа Хованский принес во дворец новую челобитную с денежными требованиями стрельцов, получил отказ, и выйдя на крыльцо стал открыто призывать к бунту: «Как хотите, так и промышляйте!». Милославский от страху сбежал из Москвы, и пришлось Софье самой беспокоиться о своей власти. И она использовала все наличные средства. Вот как развивались дальнейшие события.
19 августа цари должны были идти крестным ходом из Успенского собора в Донской монастырь, — это был день победы над крымцами при Федоре Иоанновиче. Но Софья распускает слух о подготовке стрелецкого покушения и за крестом не идет.
20 августа все царское семейство уезжает в Коломенское. Запах опричнины оглушает стрельцов. Они посылают царевне оправдания. Софья сказывается не в курсе событий.
Хованский решает подогреть ситуацию. Он приезжает в Коломенское и сочиняет страшилку, что новгородцы идут жечь Москву, и без него стрельцам столицы не отстоять. Софья спокойно предлагает послать в Новгород увещевательную грамоту. Хованского пробивает озноб — такая грамота — это разоблачение и смерть.
Софья велит Хованскому прислать в Коломенское к именинам старшего царя 29 августа верный Стременной полк. Это означает вооруженное противостояние, и Хованский не выполняет приказа, самовольно готовит полк к отправке в Киев. Следует еще несколько прямых приказов, и Хованский не выдерживает, отправляет «стременных» к царевне.
К 1 сентября Хованскому велят быть в Кремле на встрече Нового года. Он не едет, все бояре тоже затаились по щелям или у Софьи. Праздник сорван, патриарх в бешенстве.
2 сентября двор начинает медленный поход по сёлам и их церковнопрестольным праздникам. Конечная цель похода — село Воздвиженское, куда для встречи сына гетмана к 18 сентября вызывается вся московская знать. Но вельможи спешат приехать к 17 — именинам Софьи, и только Иван Хованский с сыновьями Андреем и Иваном-младшим медлят и выезжают позже. Тем временем, именины гудят вовсю, Софья лично подносит гостям чарки с водкой, и, когда общее настроение окончательно поднимается, объявляет слушанье дела. Зачитывается подметное письмо, прибитое анонимными стрельцами к царским воротам в Коломенском. В письме приводятся вины Хованских, изложенные труднодоступным для хмельного рассудка языком, но очевидные по сути, — заговор с целью пострижения царевен и убийства дворян по длинному списку.
Тут же объявляется приговор — смерть! Встречать Хованских отправляется князь Лыков. Он хватает старика Ивана в дорожной палатке, а Андрея — в его подмосковной деревне. Арестованных привозят в Воздвиженское, останавливают у передних дворцовых ворот, зачитывают обвинение и приговор. Все именины, кроме Софьи, сидят здесь же, на лавочках у ворот. Хованские вопят о правосудии, молят Софью о пощаде, просят дать им слово в оправдание, но Софья из дворца велит не волынить. За неимением палача Хованских «вершит» стременной стрелец, прямо здесь же, на лужайке у ворот. Всё, гости дорогие, именины кончились!
А второй сын стрелецкого главкома Иван Иванович Хованский от казни увернулся, прибежал в Москву, сказал, что отца казнили бояре без государева указа и что всех стрельцов идут рубить. Он опередил ласковую грамоту Софьи к стрельцам. Стрельцы захватили Кремль, разобрали пушки и пороховой запас, приготовились к обороне.
Двор Софьи перебрался в Троицу и стал собирать силы из провинции. Стрелецкая Москва дрожала мелкой дрожью, стрельцы ждали казни. Состоялся обмен успокоительными грамотами. Стрельцы запросились явиться с повинной. Их согласились принять. Патриарх благословил делегацию и отпустил с нею своего митрополита Иллариона в качестве гаранта безопасности. 24 сентября Софья приняла покаяние и простила стрельцов на 9 условиях тихой, самоотверженной службы царю и отечеству. Стрельцы были по-новой приведены к присяге в Кремле, Ивана Хованского-младшего выдали в Троицу, там ему зачитали смертный приговор, положили на плаху, взмахнули топором, и — ради всеобщей радости — грохнули топором не по шее, а по настилу. После этого оцепеневший Иван отвезен был в ссылку.
Всё успокоилось, но уже октябрь прошибал морозцем, а двор не двигался из Троицы. Что-то было не окончено! А! — это столб с намалеванными на нем безобразиями торчал посреди Кремля. Стрельцы послали новое покаяние с просьбой сломать позорный столб. Столб снесли, название «надворная пехота» упразднили и вернулись всем двором в Москву 6 ноября.
Началось мирное правление Софьи и Василия Голицина. Регенты принимали послов, успешно вели пограничные дела, умело пресекали внутренние смуты. Они были драными волками, они начали правление в жарких схватках, и теперь им всё удавалось легко.
Осенью 1686 года был объявлен поход на взятие Крыма. Стотысячное войско возглавил В.В. Голицын. Но поход сорвался. То ли татары, то ли запорожцы, присоединившиеся к русскому войску, запалили степь. Образовалась безводная, выжженная зона, через которую конное войско пройти не смогло. К тому же среди украинцев возник бунт против гетмана Самойловича, на него нажаловались, и Голицын по указу из Москвы арестовал Самойловича. Там же на месте был избран новый гетман, будущий оперный герой и предатель Иван Мазепа. Войско без победы, но и без поражения торжественно возвратилось в Москву.
Софья и Голицын не были настоящими царями, и поэтому в Москве против Голицина обнаружилось колдовство, произошло покушение, к воротам его ночью подбросили гроб. Приходилось трудиться и зарабатывать политический капитал. На весну 1689 года был объявлен новый поход. К идее взятия Крыма добавили задачу-максимум — освобождение Царьграда!
Чтобы успеть до степных пожаров, 112-тысячная армия под командой «оберегателя иностранных дел» Голицына двинулась из Москвы в феврале. К середине мая войско подошло к Перекопу и встретилось с проклятою ордой. Первая стычка закончилась дружным залпом московских пушек, и татары надолго откатились на линию горизонта. Голицын радостно писал Соне. Соня строчила «братцу Васеньке» амурные письма с вкраплениями деловых сообщений и пожеланиями «божественного благоутробия».
Подошли к Перекопу. Замок и знаменитый ров можно было взять легко, но за ними простиралась всё та же выжженная степь, в которой дорог нет, воды нет — все лужи даже после дождя соленые, население кочевое и неприветливое. Заседание штаба решило: враг загнан в бутылку, пусть себе подыхает в своём Крыму без воды, а мы с честью можем возвращаться, вот только доложимся в Москву и дождемся указа о возвращении. Доложились. Получили два письма. Одно казенное от царей — с благодарностью и приказом возвращаться, второе — бабье, от Софьи Алексеевны с интимными всхлипами: «Бог, свет мой, ведает, как желаю тебя видеть!». В общем, прогулки Голицына окончились бесславно, но был изображен триумф русского оружия. Зато сибирские казаки закрепились на Амуре, и в Европе шли переговоры о христианском соединении против турок. Империя готова была возродиться. Было бы вокруг кого.
Софья не смогла стать императрицей. Для этого ей пришлось бы передушить братьев и окрестных романовских мужчин, пробить через патриарха и думу с земским собором неслыханный закон о женском самодержавии и тогда уж короноваться. Сделать это можно было только с помощью партии негодяев — это мы уже усвоили твердо. Удобнее всего собирать такую партию вокруг крепкого мужичка средней породистости. Василий Голицын таковыми свойствами не обладал, но был еще Шакловитый, командовавший стрельцами после казни Хованских. Накатанная схема стрелецкого бунта оставалась последним шансом Софьи.
Шакловитый был мужик прямой: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу известь!» — объявил он Софье своё отношение к Наталье Кирилловне. Автоматически это отношение распространялось и на царя Петра. И причина была: Петр усилился незаметно и как-то по-дурацки. А на Руси — это самый эффективный метод роста.
Раннее детство Петра во многом повторяет горемычное и опасное дестство Ивана Грозного. Петр остался без отца в трехлетнем возрасте, вместе с матерью скитался по пересыльным монастырям, ежедневно подвергался угрозе зачистки. Он, как и Грозный, поминутно слышал скорбный шепот матери, впитывал ее страх и копил ненависть к Милославским. Он разве что крышей пока не поехал, но решительности и истеричности набрался вполне. И была в Петре еще одна черта, напрочь отсутствовавшая в Грозном, — легкость необыкновенная. Его буйство и потехи затевались не просто от злобного хулиганства, это было окрыленное веселье ради веселья.
