И наступил хаос.
Офицеров и рядовых, расквартированных в Фор-Руайале и Сен-Пьере — Мартиникский и Колониальный полки, — охватило волнение. Генерал, «склонный к винопийству», приказал собрать войска и «отменил равенство белых с цветными». Правда, потом он извинился, объяснив свою речь влиянием спиртного, но в частях уже укоренилась недисциплинированность, и на острове воцарилась анархия.
Положение осложнялось еще и тем, что революция во Франции развивалась быстрее, чем новости успевали пересекать Атлантику. Так, например, в начале октября 1789, когда народ Парижа отправился за королем в Версаль, в Фор-Руайале еще праздновали возвращение «добродетельного Неккера[42]» и расклеивали его «бессмертную речь».
Тем не менее было созвано колониальное Собрание, и, по образцу Парижа, оба мартиникских города и даже некоторые поселки принялись создавать комитеты, ассамблеи, депутации, избирать председателей, депутатов, делегатов, комиссаров, сотрясать воздух лозунгами, дискуссиями и призывами к общественному спокойствию.
В феврале 17 90 в войсках и среди «граждан» вновь начинается поуспокоившееся было брожение. Казармы Мартиникского полка разграблены, и народ, «захватив батареи, вытаскивает пушки на все проспекты». Рабы считают выстрелы, но вскоре и сами вступают в дело, получив оружие от той или другой стороны. В Сен-Пьере бушует восстание. Возвращение официального губернатора, больного и престарелого г-на де Дамаса, не восстанавливает порядок. «Не представляю себе положения, более затруднительного, чем мое, — пишет он министру. — Я вынужден либо двинуться на город, виновный в мятеже, судя по приговору общественного мнения, либо потерять для Франции одну из ее прекраснейших колоний… Если Сен-Пьер не удастся привести к повиновению, я не знаю, на что решиться. Будь у меня войска, я не попал бы в такое отчаянное положение».
Г-н де Дамас не получает подкреплений, и ему, очевидно, не удается восстановить порядок. Вскоре, 16 июня, между белыми и мулатами дело доходит до открытого столкновения, негры восстают, захватывают форт Руайаль и наводят орудия на город. Одновременно с этим солдаты, сочувствующие неграм, захватывают форт Бурбон. Г-н де Дамас находит убежище в Большой Морне, деревне на дороге, ведущей в Трините, а дядю Розы, ставшего мэром города и посланного с делегацией к восставшим, последние берут в заложники. «Революционная волна, — рассказывает Сент-Круа де Ла Ронсьер, историк Мартиники, — затопляет весь остров, и гражданская война воцаряется в наших прекрасных Антильских владениях вплоть до дня, когда англичане, воспользовавшись ситуацией, не захватят их».
Дядю Таше освободили, и Роза требует, чтобы он помог ей покинуть остров, Она обнимает родителей и сестру, предчувствуя, что не увидит их больше[43], и находит пристанище в Фор-Руайале. В Пажри ей было бы спокойнее, но в Фор-Руайале находится Сипион дю Рур!
3 сентября жителям объявляют, что на следующий день форты, по-прежнему занятые восставшими, откроют огонь по городу. Поэтому в тот же вечер г-жа де Богарне по совету своего дяди, капитана порта, решает искать убежище на фрегате «Чувствительный», которым командует Дюран д'Юбре и на борту которого находится Сипион дю Рур. «Уступая силе обстоятельств», фрегат как раз готовится покинуть рейд и уйти во Францию. Но восставшие открывают огонь, не дожидаясь завтрашнего дня. Когда Роза с дочерью и Эфеми пересекают Савану, рядом с ними падает ядро. Им удается погрузиться на корабль без дальнейших происшествий, и «Чувствительный» тут же покидает порт.
На другой день мятежные солдаты, восставшие мулаты и негры оказываются хозяевами города и приказывают кораблям вернуться в порт. Дюран д'Юбре, являющийся также старшим морским начальником, отвечает приказом поднять паруса. Форты открывают огонь. Три четверти часа форты обстреливают суда картечью, но корабли вскоре выходят из-под огня. «Чувствительный» три дня маневрирует под парусами у входа на Фор-Руайальский рейд, но, не получив никаких распоряжений, фрегат в сопровождении двух кораблей — «Прославленного» и «Левретки», а также корвета «Коршун», который присоединится к ним чуть позже, уходит на Бермуды, на широте которых маленькая эскадра надеется дождаться благоприятного ветра и вернуться во Францию.
Погрузка на корабль произошла так поспешно, что Роза и Гортензия не захватили с собой никакого багажа.
«Гортензия, маленькая, веселая, отлично исполнявшая негритянские танцы и песни, — расскажет впоследствии Жозефина Жоржетте Дюкре, — очень забавляла матросов, которые постоянно играли с ней и составляли излюбленное ее общество. Как только я засыпала, она убегала на палубу и там, предмет всеобщего восхищения, ко всеобщему удовольствию повторяла свои номера. Один старый унтер-офицер особенно любил ее, и, как только его обязанности давали ему хоть минуту передышки, он посвящал все время своей маленькой подружке, от которой был без ума. Моя дочь столько бегала, танцевала и прыгала, что ее башмачки вконец износились, Зная, что других у нее нет, и боясь, как бы я, увидя такой непорядок с обувью, не перестала выпускать ее на палубу, она скрыла от меня это обстоятельство, и однажды я обнаружила, что она вернулась в каюту с окровавленными ногами. Я в ужасе спросила, не поранилась ли она.
— Нет, мама.
— Но у тебя же ноги в крови!
— Уверяю тебя, это пустяки.
Я осмотрела рану и обнаружила, что башмаки моей дочки превратились в опорки и она жестоко расцарапала ногу о гвозди. Мы были еще только на полдороге, нам предстоял еще долгий путь до того, как мне удастся раздобыть новую пару обуви, и я заранее сокрушалась при мысли о горе, которое причиню бедной Гортензии, вынудив ее сидеть взаперти в нашей скверной крошечной каюте, и о вреде, который сидение взаперти причинит ее здоровью. Я много плакала и не могла придумать, как выйти из положения, В этот момент появляется наш приятель унтер-офицер и осведомляется с привычной грубоватой откровенностью, чего это мы расхныкались. Гортензия, рыдая, торопливо рассказывает ему, что не сможет больше выходить на палубу, потому что изорвала свои башмачки, а у меня нет для нее запасных.
— Всего-то делов? У меня в рундучке есть пара старых, сейчас я за ними схожу. Вы их подрежете, сударыня, а я подошью. Черт возьми, на корабле надо обходиться тем, что под рукой. Мы здесь не хлыщи и не франты, есть необходимое — и это главное.
Не дав нам времени возразить, он с торжествующим видом принес свои старые башмаки, которые Гортензия встретила с выражением самой большой радости. Мы с необычайным прилежанием взялись за дело, и к концу дня моя дочь уже могла предаваться удовольствию развлекать экипаж».
Переезд длился долго — пятьдесят два дня. Из-за ошибки лоцмана, минуя Гибралтарский пролив — «Чувствительный» шел в Тулон, — фрегат едва не потерпел крушение у берегов Африки и задел за дно килем. Пришлось бросить якорь и всем, включая Розу, налечь на канаты, чтобы стащить злополучный корабль с опасного места.
Высадившись 2 9 октября 17 90 в Тулоне, Роза узнает, что, сама того не подозревая, стала заметной Личностью. Александр де Богарне сделался не только влиятельным членом Собрания, но и членом якобинского клуба, председателем которого скоро будет выбран, а он уже — целых два раза — был председателем Учредительного собрания. Его слушали несмотря на напыщенность слога, и он — «Монитёр»[44] свидетель — с равной легкостью говорит о положении евреев и наводнениях, о монахах и путях сообщения. Он в самом деле считает себя всезнающим.
Сипион дю Рур первым сошел с фрегата и снял для своей любовницы, а мне думается, отчасти и для себя, скромную квартиру в доме N 7 по улице Св. Роха. Уезжая из Тулона в Фонтенбло, Роза занимает 100 луидоров у своего любовника и еще 80 у другого флотского офицера Огюста де Меронне Сен-Марка, причем обе суммы будут выплачены только г-жой Бонапарт.
«Санкюлотка и монтаньярка…»
Роза, Гортензия и Евгений живут втроем в Фонтенбло у псевдочеты Богарне, когда вечером во вторник 2 1 июня им становится известно, что утром того же дня королевская семья, пленница Революции, бежала из Тюильри с намерением присоединиться к армии Буйе.
Событие вводит Александра в большую Историю, потому что на неделю «бразды правления» переходят к нему. Конечно, если бы Людовик XVI не убежал из Парижа, г-н де Богарне был бы известен только как первый муж императрицы Жозефины, но в это утро ему как председателю Собрания приходится отправиться в Тюильри и официально констатировать отъезд августейшей фамилии. Затем он занимает свое место на трибуне Собрания и объявляет:
— Господа, я должен сообщить вам удручающую новость. Сегодня ночью враги нашего общего дела похитили короля и часть его семьи.
