— Ага, испужался… Без дела к ним не суйся, а то так нажегают, что свои не узнают. На-ка вот, надень, — и он подал Едигиру связанную из конского волоса сетку-накидку, надев точно такую же на себя.
Едва Едигир подошел к пчелиным домикам, как тут же несколько насекомых ткнулось в сетку, поползли, натужно жужжа, перед лицом. Он испуганно мотнул головой, пытаясь сбросить их, но они цепко держались на сетке, издавая неприятное предостерегающее гудение.
— Да не обращай ты на них внимания, сами слетят, Нужен ты им, — проговорил оглянувшийся на него Тимофей, — иди ближе.
Пересилив себя, Едигир подошел к пчелиным колодам, проклиная момент, когда согласился пойти сюда. Тимофей же осторожно поднял крышку на одной из колод и позвал его:
— Глянь-ка, глянь как они там живут.
Едигир с интересом заглянул и поразился обилию пчел внутри колоды. Казалось, вся внутренность огромной пустотелой колоды заполнена снующими беспорядочно насекомыми. Они ползали по бело-желтым сотам, в которых виднелись блестящие капельки меда, ползали друг по дружке и никто не пытался скинуть соседа, не было драк, как случилось бы непременно меж людьми. Но больше всего поразил Едигира дурманящий чудный запах, исходящий от пчелиного семейства. Он напоминал запах цветущей лесной поляны, но был гораздо многообразнее и слаще. Его хотелось вдыхать и вдыхать до бесконечности, он не возбуждал человека как, к примеру, запах березового сока, вызывающий щемящее чувство одиночества, неприкаянности, а умиротворял, успокаивал. Какое-то чудное действие скрывалось в аромате, исходившем от пчелиной колоды, а стройный гул рабочей семьи лесных тружениц наводил на размышления о жизни. Хотелось упасть рядом с гудящей от движения пчелиной массой на гибкую, упругую траву и, закрыв глаза, слушать и слушать натруженный гул крылатых работниц, вдыхать, втягивать в себя чарующий дух лесных соцветий, собранных и снесенных ими в почерневшую от солнца и дождей колоду.
Тимофей, увидев как жадно вглядывается его спутник внутрь пчелиного домика, с легкой улыбкой наблюдал за суетой пчел и, вдыхая в себя ни с чем не сравнимый медовый аромат, не спешил ставить на место верхнюю крышку, позволяя ему налюбоваться вдоволь работой лесных тружениц.
Вдруг Едигир почувствовал на лице легкое прикосновение и, скосив к носу глаза, увидел ползущую под сеткой пчелу. Он тут же засунул руку внутрь, чтобы сбросить ее, но не успел. Пчела вонзила острое жало прямо в щеку. Он вскрикнул от боли, замахал руками и пчелы, привлеченные его резкими движениями, бросились в атаку. Боль, нестерпимая боль заставила Едигира броситься вон от пчелиных колод, громко крича и мотая головой. Он стремительной рысью пронесся мимо уставившегося на него с изумлением Федора и дальше по тропинке, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, устремился к речушке, сходу влетел в нее и нырнул с головой, скрываясь от наседавших на него пчел.
— Вот тебе за любопытство! Вот тебе за глупость! — ругал он себя, выплевывая речную воду.
Когда Тимофей и Федор подбежали к речке, то увидели черную голову гостя, торчавшую из воды.
— Сильно нашпокали, видать? — крикнул ему Федор. — Пошли в дом у меня корешок есть мигом боль снимет. А уж потом салом медвежьим натру, должно полегчать.
К вечеру лицо Едигира оплыло и сделалось похожим на бурдюк, наполненный водой. Вместо глаз на нем остались едва заметные щелочки, и он с трудом разжимал веки, чтобы разглядеть хлопочущих над ним старика с сыном. А те, чувствуя свою вину, старались вовсю. Тимофей сменял одну примочку другой, давал чесночную воду, но опухоль не спадала.
— Ай, — махнул рукой Едигир, — пройдет. Но опухоль на другой день стала еще сильнее. Кожа на лице натянулась, мышцы одеревенели, в голове стоял сплошной звон.
Ближе к полудню лежавший в избе Едигир услыхал топот лошадиных копыт и голоса подъехавших всадников. Вскоре в дом вошел Тимофей и тихо сказал, наклонясь к больному:
— Слышь, тут с городка двое приехали, спрашивают кто ты да откудова. Я им объяснил как мог, а они просят тебя позвать. Пошли на двор.
Выйдя на яркое солнце, Едигир сквозь опухшие веки с трудом различил двух сидящих подле избы воинов в кольчугах и шлемах. Они внимательно разглядывали его и, когда он подошел поближе, разразились громким смехом:
— Ну, Тимоха, славно басурманина твои пчелы отделали! Так ни один боец в драке не разукрасит!
— Сам ты, Тренька, тварь божья, а пчелок моих таким словом дурным не зови. А то у меня в избе в коробе специально припасены самые злые подружки для таких как ты. Хошь вынесу?
— Избави Господь, — засмеялся тот, — и не вздумай, а то сбегу мигом. Я их шибко не жалую.
— Зато мед мой любишь больше всего на свете. А?
— Так то мед…
— Хватит языки чесать, — прервал их болтовню другой ратник, — спроси его из каких мест он прибыл и что там за враг объявился.
Тимофей повторил вопрос, и Едигир ответил так же как раньше:
— Из Бухары пришел враг моего народа именем Кучум.
— В какие места? Как зовутся? — Тимофей опять перевел вопрос.
— Кашлык зовется. На Иртыше, — сдержанно сообщил Едигир.
— О-го-го откудова, — удивились оба воина, — долго шел видать
— Долго, — подтвердил Едигир и, не прощаясь, пошел в дом.
Воины вскоре уехали, наказав бортникам сообщать обо всех, кто появится на их заимке, воеводе в крепость.
Так Едигир и остался жить с Тимофеем и Федором. Правда, подходить к пчелиным колодам он уже никогда не рисковал более. Зато охотой он мог заниматься беспрепятственно. Собаки вскоре признали его и сопровождали во всех вылазках и походах по окрестным лесам.
Постепенно он научился понимать отдельные слова, которые по складам повторял ему Тимофей.
— Лес… Вода… Земля… — Показывал он Едигиру по сторонам.
— Лес… Вода… Земля… — Повторял Едигир с легкой улыбкой, радуя старика.
— Гляди-ка, а? Быстро у тебя выходит, скоро по-нашему калякать начнешь. Молодец!
Федор редко принимал участие в их беседах, постоянно пропадая в лесу. Он почти не охотился и лишь иногда приносил пойманную в силки тетерку или рябчика. Зато в заплечном мешке он притаскивал какие-то камни и сваливал их подле дома.
— Зачем они ему? — поинтересовался Едигир у Тимофея, когда Федор в очередной раз приволок целый мешок камней.
— Как зачем? — удивился тот в свою очередь, — Неужели не понял еще? Железо в них. Потом свезем в городок и там, в кузне, железо и выкуем, а уж потом из него и ножи, и сабли — все, чего хочешь.
Едигир взял в руки один из камней и стал разглядывать красноватые прожилки на нем. Камень был необычайно тяжел и увесист.
— Чего? Тоже интересно? — спросил подошедший Федор. — Вот в городок придем, покажу как из них железо добывают.
Но более всего Едигира интересовали ружья. И однажды он попросил Федора, чтобы он показал, как с ним обращаться. Тот согласился не сразу, переговорив предварительно с отцом. Но тот лишь рассмеялся:
— А чего бояться, покажи нашему богатырю, пущай поглядит.
Федор взял березовую чурку и отнес ее на противоположный конец поляны, установил на пенек. Потом вынес из дома ружье и принялся засыпать через дуло черный порошок, поясняя при этом:
— Это штука зовется пищалью. Понял? В нее я порох засыпаю по мерке. Много нельзя, а то разорвет. Теперь пулю внутрь вгоняю. — И он тонким железным стержнем затолкал обернутую в промасленную кожу свинцовую круглую пулю. — Теперь порох сыплю на полку для затравки. Вот. — Федор выбил кресалом огонь, раздул трут, а от него поджег длинный тонкий фитиль и поднес его к полке. Глухо бухнул выстрел, и чурка упала с пенька.
— Видал? — с торжеством спросил Федор. — Попал! — Он бросился к чурке и, подняв ее с земли, показал Едигиру. — Вот она пуля.
Едигир подошел ближе и увидел застрявший в дереве сероватый кусочек металла.
— Долго, однако, — проговорил он пренебрежительно, — давай снова.
— Зачем? — удивился Федор. — Я же показал тебе как бьет. Зачем порох переводить?
— Давай! — упрямо повторил Едигир и взял свой лук.
Федор пожал плечами и поставил чурку на то же место, где она стояла до выстрела. Потом взял пищаль и начал засыпать порох по новой. Едигир же выхватил из колчана стрелу и послал ее точно в то отверстие, куда вошла пуля. Затем следующую… Еще одну… И еще… Еще…
Федор только головой крутил, поглядывая как ровно одна к другой втыкались стрелы в березовый чурбак. Наконец он закончил заряжать и изготовился к выстрелу.
— Зачем мертвому стрелять? — пренебрежительно спросил Едигир. — Мертвый! — выразительно ткнул рукой в его сторону.
— Мертвый, мертвый, — проворчал тот, — а я заранее его заряжу и только ты начнешь лук вытаскивать — бах! — и готово! Понял?
