Ознакомительная версия.
Пока князь Мал предавался мечтам и ждал сватов с добрыми вестями, в Киеве готовились к приему новых послов. Княгиня Ольга пребывала в великом возбуждении, нараставшем с каждым часом. Но стоило бы Ольге вспомнить в эти дни о друге детства Егорше, вылить бы ему всю боль души, может быть, все повернулось бы иначе. И не восторжествовала бы жестокость, не проявилось бы с новой силой безумие мести. Но нет, христианский священник Григорий в эту пору был для Ольги так же чужд, как и все христиане, предавшие веру отцов, живущие в призрачном мире ложных добродетелей.
Горожане в эти же дни, зная враждебное отношение княгини Ольги к христианам и помня, как был изгнан с днепровского берега священник Григорий, потешили себя тем, что разорили церковь Святой Ирины, коя стояла близ Аскольдовой могилы.
Послы из Древлянской земли прибыли в Киев дождливым и холодным днем. Когда княгиню Ольгу уведомили, что на теремном дворе ее ждут тринадцать посланцев князя Мала, она вышла их встречать.
— Я ведала, что вы приедете. Ваш князь умен и хорошо знает, как убедить одинокую женщину в своих благородных чувствах. Дайте же мне подумать до завтра, и тогда я скажу вам, принимаю ли предложение князя Мала.
Старший из послов, сухощавый, лет шестидесяти, боярин Клим, с посиневшим от холода лицом, спросил:
— Великая княгиня Ольга, а почему мы не зрим наших послов, кои пришли первыми?
— Они отдыхают в палатах на Подоле. Скоро и вы туда пойдете. Вот только не прогневайтесь на мою прихоть: я принимаю послов в теремах лишь после того, как они побывают в мовнице и попарятся. Уж таков мой обычай. Да и вам сие будет на пользу. Вон какой холод на дворе.
— Оно так, великая княгиня. Твои законы нам исполнять, — согласился боярин Клим, — Тогда скажи кому, дабы проводили нас в мовницу.
— Вот стоит воевода Посвист. Он вас и отведет.
Посвист вышел из‑за спины Ольги и направился к послам. А княгиня поежилась от холода и ушла в терем. Послы отправились следом за Посвистом на хозяйственный двор, где в стороне от других построек стояла большая рубленная из толстых бревен баня. Двери ее были открыты, и на холодный осенний двор тянуло паром и дымком. Посвист ввел послов в просторный предбанник. Тут на столах стояли ендовы с медовухой и яблочным квасом, на блюдах лежала говядина, жареная рыба, мед в сотах и хлеб — все, чтобы угоститься до мытья и после.
— Вот, гости, здесь все для вас. Угощайтесь, величайтесь, там и попариться можно, — сказал воевода Посвист с поклоном.
Послы, довольные таким приемом, оживленно заговорили, сбрасывая мокрую верхнюю одежду.
— Оно по такой‑то погоде в самый раз парком потешиться, — отозвался боярин Клим.
— Ублажайтесь, а я приду за вами, как придет час, — сказал воевода Посвист и покинул послов.
После дальней дороги никто из них не отказался от пищи, от хмельного. Они изрядно закусили, хмельного пригубили, а уж потом и мыться пошли.
А как скрылись древляне в парной, так подбежали к бане больше десяти парней из княжеской челяди с охапками хвороста, приперли колодой дверь, стены обложили сухими ветками. Да все поглядывали на ворота, за коими лежал теремной двор. И Посвист туда же смотрел. И увидел, кого ждал. Там, в сопровождении двух старейших воевод — язычников, Карла и Фарлофа, кои почти полвека назад прибивали щит Олега на вратах Царьграда, шла княгиня Ольга. Посвист побежал ей навстречу.
— Матушка княгиня, твоею волей все исполнено. Бросить ли огонь?
Ольга посмотрела на сморщенное, как кора осины, лицо Карла, на полнощекого Фарлофа. Они согласно покивали головами, и она сказала:
— Воевода Посвист, предай огню врагов моих, и твоих, и всех русичей.
— Слушаюсь, матушка княгиня! — И молодой воевода убежал к холопам. Там вместе с ними скрылся в одном из строений, а вскоре все выбежали оттуда, и каждый из них держал в руках по пылающей головне. И вот легли те головни под хворост со всех четырех сторон бани. И заиграл огонь, превратился в огненное кольцо, загорелись стены, тростниковая крыша, пламя вонзилось в хмурое осеннее небо. Из бани донеслись крики отчаяния, призывы о помощи. Послы пытались выломать двери, но напрасно.
Княгиня Ольга смотрела на торжество огня широко распахнутыми глазами, и в них отражались блики пламени, и глаза, казалось, излучали радость. Лицо княгини разрумянилось, в нем проступило что‑то девичье. Она засмеялась, как это было, когда закапывали древлян. Сей странный смех испугал воевод Карла и Фарлофа, они отстранились от княгини. Она поняла их движение. Смех ее так же неожиданно оборвался, она поспешила обнять сперва Карла, потом Фарлофа и торопливо сказала:
— Простите меня, воеводы, простите! Боль моя выплескивается. Боль! О, как я ненавижу древлян, убивших моего супруга. — И тут Ольга вытянула руку, показывая на языки пламени, и закричала не своим голосам: — Вижу, вижу моего ненаглядного семеюшку! Он зовет меня! — И побежала к пылающей огромным костром бане. Оставалось всего несколько шагов до бушующего пламени, когда Посвист, прыгнув, перехватил княгиню. Она пыталась вырваться из его рук, но могучий воин удержал ее. И она обмякла, заплакала. Посвист отнес ее от обжигающего пламени, поставил на землю и, не выпуская из рук, увел с хозяйственного двора на теремной и там скрылся с нею в палатах.
В сей миг на бане рухнула кровля. Тучи искр, клубы дыма взметнулись высоко в пасмурное небо, и ветер понес пламя и дым в сторону города. Горожане, наблюдавшие за пожаром издали, учуяли смрад горящего человечьего мяса, знакомый язычникам по Священному холму. Ноздри идолян раздувались, они вдыхали сей смрад с наслаждением. И никто не удивился жестокости великой княгини. Она мстила своим врагам, а месть не может быть жестокой, считали дети Перуна, она лишь справедлива.
В этот предвечерний час тишину города нарушил колокольный звон на соборной церкви Святого Илии: били в набат. Звон был слабым, потому как колокол весил всего тридцать пудов и не имел особой силы. Но многие киевляне — язычники пришли в смятение: что значил сей колокольный звон — настойчивый и грубый? Однако оказалось немало и таких, кто пришел в ярость, услышав звон на христианском храме. Как посмели они, овцы назареевы, нарушить пляску священного огня?! Язычники заметили, что огонь стал спадать и затухать, дым стелился над землей. Идоляне сочли, что все это свершилось по вине христиан: они своим мерзким звоном бросили вызов Перуну. На площади близ княжеских теремов все пришло в движение, старые люди кричали на молодых, побуждая их сбросить колокол на землю. И те побежали к собору, и вскоре колокол умолк. Лишь трещали догорающие бревна на пожарище, да язычники, умиротворенные зрелищем, вели неторопливые разговоры о том, что рыба на Днепре отжировала и скоро придет час осенней путины — заготавливать рыбу впрок на зиму. Волхвы обещали, что зима будет ноне долгая и холодная. И предсказание волхвов сбылось скоро. В тот же день — еще и пожарище дымилось — полуденный ветер сменился на северный, нагнал низкие тучи и пошел дождь, а вскоре он сменился мокрым снегом. К ночи небо прояснилось, высыпали звезды и ударил мороз, сковал мокрый снег. На Днепре по берегу с каждым часом все больше нарастало припая, с верховьев Днепра несло «сало» — тонкие ледяные бляхи, — они приставали к судам, заполонившим реку, срастались меж собой, и к утру лишь на быстрине река не замерзла, а все суда были скованы льдом, еще тонким, но крепнущим с каждым часом. И стало очевидно, что через день — другой судам уже не вырваться из ледяного плена и сама собой отпадала возможность идти на ладьях в Древлянскую землю.
Но поход на древлян был отложен по другой, более весомой причине. Занедужила княгиня Ольга. Горе, что навалилось на нее, надломило здоровье Ольги. И после того, как сомлевшую княгиню Посвист привел с пожара в терема, отдал на попечение боярыни Павлы и нянек, княгиня потеряла сознание. Боярыни с воплями и причитаниями отнесли ее в опочивальню, уложили на ложе и все сидели — кружили близ Ольги в ожидании, когда она откроет глаза. Однако проходил час за часом, а Ольга продолжала лежать пластом, лишь изредка содрогаясь всем телом. Промаявшись близ Ольги всю ночь, боярыни к утру были в полной панике. Даже Павла, кою ничем не удивишь, не испугаешь, не находила себе места и металась по терему от детской к опочивальне с причитаниями и слезами на глазах. В рыданиях и причитаниях боярыни сошлись во мнении, что Ольга вот — вот покинет их и уйдет к своему семеюшке. Да и утешали себя тем, что так уж испокон повелось: умер муж — и жена должна пойти за ним следом.
Воеводы, бояре, что заполонили с утра княжеские палаты, рассуждали более здраво.
— Сомлела наша матушка княгиня и телом ослабла потому, что к пище многие дни не притрагивалась, — объяснил состояние Ольги воевода Асмуд.
Ознакомительная версия.
