Гостомысл смущенно проговорил:
— Понравился я ей... говорит, — сватов присылай через четыре года.
— А что? Это хорошая мысль! Возьмем тебе в жены твою варежку, — с серьезным видом сказал князь и улыбнулся.
Гостомысл почувствовал, как к щекам прилил легкий румянец.
— Так она совсем маленькая девчонка... И нахальная такая, — сказал Гостомысл.
Так ей через четыре года будет шестнадцать годков — красавицей станет. Умная девчонка — заранее себе жениха выбирает. А то, что нахальная, так это даже хорошо, интересы мужа бдить будет, — сказал князь и, лукаво улыбнувшись, спросил: — Она-то тебе нравится?
Гостомысл густо покраснел и пробормотал:
— Она какая-то другая.
— Конечно, другая. Так уж бог создал, что людей он поделил на две половины — мужчин и женщин. Женщины продолжают род, а мужчины живут ради обеспечения покоя и благополучия женщин. Без женщин не было бы мужчин, а без мужчин не было бы женщин. Поэтому в том, что девочка нравится мальчику, ничего постыдного нет, — проговорил князь.
— Не знаю. Кажется, нравится, — сказал Гостомысл.
— Кажется? — Князь Буревой положил тяжелую руку на плечо сына. — Ну, ладно. Четыре года надо еще прожить. А пока идем, посмотрим, как ладьи приготовили, а потом пир во дворе будет — перед войной дружине надо развлечься.
Гостомысл вздохнул:
— Не люблю я пиров, скучно на них.
— Все равно терпи, нравоучительно проговорил князь, — будь весел и приветлив: не давай знать, что тебе пир с дружиной в тягость, потому что в дружине твоя сила; а станет князь немил, так уйдут к другому князю. А на пиру вина не пей, только чуть-чуть пригубливай, чтобы быть умом трезвым, да примечать какие разговоры ведут дружинники, да нет ли у них недовольства в чем-либо князем. Дружинникам немного надо — был бы князь приветлив и заботлив, да делился законной долей добычи. Угоди дружине в малом — сторицей отдаст.
Подготовка кораблей в поход шла по обычному порядку.
На княжеской ладье места давно были распределены: с князем ходили самые верные и опытные.
И у гребцов тоже были свои места.
Каждый знал свое место, и никто не мог нарушить этот порядок. Поэтому погрузка шла быстро, никто не шатался по ладье без дела.
Князь Буревой неторопливо шел по причалу. Рядом с ним шел Гостомысл.
Гостомысл отметил, что на стругах шума и суеты было больше, — начальникам стругов приходилось спорить, распределяя места воинам на незнакомом судне.
— Чего это они ругаются? — спросил Гостомысл отца.
— Так воины хотят быть поближе к своему начальнику, чтобы быть у него на виду. А гребцы хотят сидеть рядом со своими друзьями, — сказал князь.
— Они подерутся, — сказал Гостомысл.
— Не подерутся. Не стоит вмешиваться в эти споры, — пусть сейчас разберутся, кто кому мил, в море некогда будет разбираться, — проговорил князь Буревой и остановился около большого корабля.
К нему тут же подошли Храбр и Стоум.
— Ладья почти готова, — начал докладывать Храбр, но его отвлек шум на ближайшем струге.
Двое гребцов с багровыми лицами, недовольные тем, что их посадили рядом, дружно нападали на начальника струга.
— Замолкните на струге! — крикнул Храбр и для весомости слов пригрозил: — Будете лаяться, прикажу всех на струге выпороть.
Пока в поход не вышли, воевода не имел власти над гребцами, но как только струг отчалит от берега, ситуация переменится. Сообразив это, недовольные сбавили голос. Теперь они ругались хриплым шепотом.
Храбр отвернулся.
— Князь, осталось коней погрузить, — закончил он доклад.
— Идем в море с конями? — с обычной язвительной усмешкой на губах спросил Стоум.
Князь Буревой его намек понял и сказал:
— Храбр, не будем брать коней. Зачем нам кони? С морскими разбойниками на земле воевать не придется, а по воде кони не бегают. Так что будут только мешаться.
— Хорошо! — сказал Храбр. — На освободившееся место я погружу дополнительно мешков с крупой.
— Зачем столько крупы? — удивленно спросил Гостомысл. — Мы же идем только на три дня.
— На всякий случай. Собираешься в поход на день — бери запасов на неделю, — сказал Храбр.
— Ладно. Но лучше стрел возьми побольше, — сказал князь Буревой.
Получив указания, Храбр ушел, и князь стал смотреть на воду. По воде, кружась в водоворотах, плыли какие-то щепки.
— Там идут дожди, и течение прибавилось, — сказал Стоум, кивнул головой куда-то в сторону.
— Это хороший знак? — спросил Гостомысл.
— Скоро настанет время убирать жито, — проговорил князь Буревой. — Лучше было бы, чтобы дожди прекратились.
— Под дождем жито может сгнить, — сказал Стоум.
— Если земледелец плохой, то да, — солидно сказал Гостомысл.
Стоум, взглянув на Гостомысла, проговорил:
— Князь. Мы не первый раз идем в поход, а у княжича до сих пор нет своей дружины.
Князь Буревой окинул взглядом сына. Взгляд был несколько удивленный, точно он увидел сына первый раз.
— Однако ты вырос, — сказал князь.
Гостомысл покраснел и сказал:
— Мне почти тринадцать лет.
В глазах князя появилось тоскливое выражение.
— Двенадцать пока... а я еще крепок, — сказал он.
Гостомысл насупился. Он подумал, что Стоум завел бесполезный разговор, потому что отцу не нравится, когда заходит речь о замене ему.
—- Желаю, чтобы ты, князь, прожил еще очень долго, — сказал Стоум, немного помолчал, затем вполголоса заметил: — Однако судьба переменчива, и воины часто не от старости умирают.
Князь Буревой вспомнил о погибших сыновьях и нахмурился.
— Молодой князь имеет право на свою дружину, так заведено предками, — заговорил он, и в его голосе чувствовалась застарелая тоска. — Однако молодые птенцы, вылетая из гнезда, слишком часто гибнут.
— Но, не вылетев из гнезда, птенец не научится летать, — сказал Стоум.
— Разумно, — сказал князь и отвернулся.
С причала народ уже уходил, на причале оставались только сторожа с копьями. Сторожа вязали факелы из рогож и опускали их в смолу.
Гостомысл проговорил:
— Боярин Стоум, не надо заводить этот разговор. У отца есть крепкая дружина. А придет время...
Князь Буревой перебил его:
— Стоум прав. Жизнь воина висит на тонкой нити. Моя дружина хороша для меня. Дружинники жизнь отдадут за меня. Но будут ли они другами моего сына? Не знаю... у моих сыновей были свои дружины... но сыновья погибли.
— Я своих братьев не знал, — сказал Гостомысл.
— Они были крепкие воины, но судьба им не дала долгой жизни. Никто в этом не виноват, — сказал Стоум.
— Проклятие... неужели все повторится? — задумчиво проговорил князь.
— Ну так что? — спросил Стоум. — Мне уходить?
— Погоди, — сказал князь. — Ты воспитатель моего сына. Ты думаешь..?
— Другие твои сыновья в его возрасте имели дружины. У меня он многому научился. Думаю, он может и сам водить дружину. Я уверен в этом. Но одно дело знать, другое уметь, — сказал Стоум.
— Все ушли с причала, — сказал Гостомысл.
Он очень хотел собрать свою дружину. Но он боялся ответа отца, так как понимал, что, если отец сейчас откажется дать разрешение собрать дружину, то ему придется ждать. Долго.
На сердце юноши затлел огонь злобы, — отец и в самом деле крепок, и может прожить очень долго, и все это время он должен будет повиноваться воле отца.
— Ты мой отец, я приму любое твое решение, — сказал Гостомысл.
Князь Буревой бросил удивленный взгляд на сына.
— - Ты нрав, боярин, — сказал князь. — Если птенца слишком долго держать в гнезде, то когда придет время, он не захочет лететь. Тогда он погибнет.
— И что? — встрепенулся Гостомысл. Он уже почувствовал запах свободы.
Князь обнял сына.
— Ты повзрослел, поэтому разрешаю тебе набрать молодую дружину. Бери со складов все, что хочешь. Твоя дружина должна быть самой лучшей, — сказал князь. Отстранившись, пристально взглянул в глаза сына. — Только помни, что, кроме тебя, у меня никого нет.
— Я ему дам лучших отроков, — сказал Стоум. — Они будут любить его и хранить крепче себя.
— Кого ты хочешь ему дать? — спросил князь.
— Сначала, с твоего позволения, князь, приставлю к княжичу слугой отрока Ратишу, — сказал Стоум.
— Это тот, что был на ладье Медвежьей лапы? — спросил князь.
— Да, — сказал Стоум.
— А что Медвежья лапа о нем говорит? — спросил князь.
— Говорит, — Ратиша юноша смелый, имеет ум, дрался с разбойниками умело. Любопытен, любит учиться — все у кормчего выспрашивал, как управлять судном.
— Это хорошо, — сказал князь. — Кто его отец?
— Воислав, — сказал Стоум.
— Помню, хороший был боярин. И сын его должен быть добрым воином, — сказал князь и обратился к сыну: — А что ты думаешь?
