людей последовать моему примеру, достойнее будет, чтобы они слушали именно вас.
Шейх закричал на него:
— Ты сбредил, Ашур?! Кому лучше знать — тебе или властям?
— Однако…
Но тот резко оборвал его:
— Смотри, не сбей с пути тех, кто зарабатывает себе на пропитание, и не распространяй анархию!
— Я видел смерть и сон.
— Это и есть безумие, смерть невидима, а источник половины всех снов — сам Иблис!
— Я добрый человек, шейх Хамиду…
— А разве ты однажды не ходил в бар, чтобы спасти своих сыновей от той женщины, а затем влюбился в неё и предпочёл взять себе?
Ашур гневно ответил:
— Я спас её от зла, и к тому же я не говорю, что сам безгрешен…
Шейх закричал:
— Делай сам что хочешь, но не соблазняй никого, иначе я сообщу о тебе в полицию…
37
Ашур уехал на рассвете. Тележка его проехала в сторону арки, как во время похорон. На вибрируешей поверхности её расположилась Фулла, прижимающая к груди Шамс Ад-Дина, а перед ней лежал свёрток, переполненный до отказа вещами, а за ней — упаковки с арахисом, глиняные кувшины с маринованными лимонами и оливками и мешки с нарезанным кусками сушёным хлебом. Когда повозка достигла площади перед обителью дервишей, их встретили песнопения последней четверти ночи:
Джозе астане то ам Дар Джахан панахи нист Саре ма ра бе джозе ин Дар хавале гахи нист [3]
Ашур с грустью слушал их, а затем помолился от всего сердца за свой родной переулок. Они проехали через длинную аллею, далее путь их пролегал среди могил — едва успевали зарыть одну, как тут же выкапывали вторую, — и наконец закончился на пустоши. Ашура окутывал прохладный лёгкий ветерок, такой живительный и дружелюбный. Тем не менее он сказал:
— Запахни покрепче покрывало вокруг себя и ребёнка.
Она посетовала:
— Нет ни одного живого существа…
— Зато есть Аллах.
— Где мы остановимся?
— У подножия гор.
— Мы сможем выдержать этот климат?
— Там даже лучше, чем на холмах, и есть ещё пещеры…
— А как же бандиты?
Он шутливо сказал:
— Пусть приблизятся те, кому на роду написано погибнуть. Когда повозка приблизилась к месту назначения, начало темнеть. Мрак растворялся в розовой прозрачной воде, а между небом и землёй открывались иные миры. От них исходили странные смешивающиеся цвета, пока наконец горизонт не окрасился в чистый горделивый красный цвет, исчезающий в ясной синеве небесного купола. Сквозь него пробивались первые лучи, омытые росой. Гора выглядела настоящей громадиной, невозмутимой и стойкой. Ничто не волновало её. Ашур воскликнул:
— Аллах велик!
И поглядел на Фуллу, приободрив:
— Путь окончен!
А затем добавил, смеясь:
— Нет, путь только начался!
38
На пустоши Ашур провёл с семьёй почти шесть месяцев. Он покидал пещеру только затем, чтобы принести воды из питьевого источника в Даррасе, или купить травы ослу, или предметы первой необходимости на те немногие средства, которые у них были. Фулла предложила продать свои золотые серьги, однако он отказался, скрыв от неё причину своего отказа: она вышла за него замуж, уже имея эти серьги, купленные на грязные деньги.
В первые дни их жизнь казалась развлечением, авантюрой, экскурсией. В тени своего гиганта-мужа она не испытывала страха, но очень скоро жизнь стала пустой, скучной и невыносимой. Что же это такое? Неужели мы пришли сюда, чтобы считать время по его следующим ползком друг за другом секундам прямо над нашими шкурами? Разве мы пришли сюда, чтобы считать песчинки в пустыне или ночные звёзды?
Фулла сказала Ашуру:
— Даже рай невыносим без людей вокруг и без работы…
Он не был против, однако сказал:
— Запасёмся терпением…
Он много времени проводил в молитвах, вспоминал о своей семье, оставшейся там, о людях из его родного квартала, пока однажды не сказал жене:
— Никогда я не любил людей так, как сейчас…
Днём он спал, а ночь напролёт — бодрствовал. Долго думал, пока наконец не испытал странное ощущение — что вскоре увидит тени и услышит голоса.
Он стал товарищем звёздам и рассвету, говоря себя, что теперь он близок богу, ничто его не отделяет от него, и ему неизвестно, почему жители переулка сдались перед смертью, почему признают бессилие человека. Разве признание бессилия не есть неверие в Творца? Он завязал безмолвный бесконечный разговор со своим прошлым, с шейхом Афрой, Сакиной, Ан-Натури, Зейнаб, и тёплый разговор с сыновьями: Хасбуллой, Ризкуллой и Хибатуллой. Хасбуллу он постоянно выбирал своим другом; какая потеря! В Ризкулле не было ничего хорошего, хотя он был умён, а Хибатулла был настолько привязан к матери, что это было просто недостойно. Несмотря на это, он признавал, что они лучше большинства их сверстников, и долго молился за них и их мать. Его родной переулок представлялся ему драгоценным камнем, застрявшим в тине и грязи. Сейчас он любил его со всеми его недостатками! Но во время постоянных молитв одна мысль не отпускала его: что человек заслуживает всех страданий, что выпадают на его долю. Знатные люди, харафиши, Дервиш — все они вертятся вокруг искривлённой оси, желая познать истину, достичь эту коварную, тяжёлую правду. И вот Аллах наказывает всех их, словно они стали ему невыносимы. Несмотря на это, рассвет всё так же хмелеет в своём розоватом блаженстве. А Ашур ещё немного, и услышит голоса, увидит тени. Он вот-вот родится заново.
39
Однажды представился шанс, чтобы наполнить сердце Фуллы верой. Она была молодой, красивой женщиной, но нерелигиозной, не знавшей ни Аллаха, ни пророков, ни воздаяния за добро, ни возмездия за зло. В этом вселяющем страх мире её хранили любовь и материнство. Ну что ж, хорошо, он приложит все усилия, чтобы обучить её. Если бы не её уверенность в нём, она не поверила бы ни
