ларцу, где хранились диковинные лекарства Месопотамии, Индии и Бактрианы.
Жрец нашел кусок темно-коричневого цвета, напоминавший смолу, и передал появившимся двум пожилым египтянам в простых белых одеждах. Скромные, но уверенные, они поговорили о чем-то с врачом дворца, растерли кусок лекарства в молоке и, разжав зубы Эрис, напоили ее. На рану положили пучок голубоватой травы с сильным странным запахом и крепко забинтовали.
— Теперь твое величество пусть выпьет, — сказал жрец, протягивая Таис полчашки напитка, похожего на прозрачную, чуть опалесцирующую воду, — иначе потрясение, подобное сегодняшнему, может дорого обойтись. Рану сердца надо лечить немедленно, ибо далеки и неожиданны последствия.
Таис хотела взять питье, вспомнила о другом и отвела чашу.
— Благодарю! У меня осталось еще одно дело. Позовите переводчика! Что можешь ты сказать мне? — обратилась она, выйдя на галерею к ожидавшему ее бледному финикиянину.
— Очень мало, царица! Сын гиены проронил только несколько слов на фракийском языке. Из них мы поняли, что посланных было четверо, значит, попались все. И он назвал имя. Я записал его во избежание ошибки, могущей стать роковой. Вот, — переводчик подал Таис дощечку.
— Имя мужское, звучит по-ионийски, — сказала, подумав, афинянка.
— Твое величество сказало верно! — склонился переводчик.
— Где убийца?
— Сын гиены совсем обезумел от боли. Мы прирезали его, прекратив муки, непозволимые живому существу.
— Вы поступили правильно. Благодарю тебя!
Вернувшись в комнату, Таис послушала слабое, ровное дыхание Эрис и обратилась к старому жрецу:
— А теперь дай мне лекарство, мой друг. Я приду к тебе на днях, если минует опасность для Эрис, и попрошу важного совета.
— Я буду ждать твое величество, — поклонился старик, — и мне очень печально будет расстаться с тобой!
Таис вздрогнула, взяла чашку и выпила залпом. У постели Эрис остались один из египетских и эллинский врачи, Ройкос и его первая жена. Уверенная в том, что с Эрис не будут спускать глаз, Таис улеглась рядом на принесенное ложе. Перед глазами поплыли мерцающие пятна — питье египтян действовало быстро.
Эрис на третий день уже приподнималась на ложе. Слабо улыбаясь, она заявила, что никогда еще не была так близка к порогу Аида и не думала, что смерть от потери крови может быть столь приятной.
— Просто теряешь силы и себя, растворяясь в небытии. Если бы не ты, мне не хотелось бы возвращаться, — вздохнула Эрис.
— Неужели тебе так плохо со мной? — нежно упрекнула ее афинянка.
— Не думай так. Просто чем старше становишься, тем больше печали приходит от понимания жизни в неотвратимом ее течении. И уж если случилось сделать легкий шаг к Великой Матери, то жаль возвращаться. Не будь тебя, я не стала бы!
Таис нежно поцеловала подругу, и слезы снова закапали на ее лицо. Эрис ласково смахнула их и сказала Таис, что хочет спать.
На следующий день Таис собралась идти в храм Нейт пешком, но уступила черной жрице и поехала по всем правилам в колеснице под опахалами в сопровождении тридцати всадников. Шесть гигантов нубийцев провожали ее по лестнице, держа руки на мечах и булавах, выкатывая настороженные глаза. Таис улыбалась про себя. После искоренения четверых подосланных близкой опасности не существовало, хотя она сама поставила сильную стражу вокруг комнаты, где лежала Эрис. Внутри афинянки все пело от радости. Эрис осталась живой, неискалеченной и быстро выздоравливала. В этом настроении главный жрец Нейт показался ей очень худым, постаревшим и печальным.
— Что с тобой, мой друг? — спросила Таис. — Может быть, тебе самому нужна помощь врачей? Или мое коричневое лекарство?
— Лекарство береги. В нем великая целительная сила соков самой Геи, источаемых ее каменной грудью. Я печален потому, что ты решила покинуть нас.
— И ты не осудишь меня за это решение? Я приняла его окончательно после ранения Эрис. Мы связаны жизнью и смертью. Я не могу рисковать подругой, всегда готовой подставить свое тело вместо моего под удар убийцы. Я потеряла здесь, в Мемфисе, двух любимых и умерла бы, утратив третью.
Старый жрец поведал афинянке древнее пророчество о последней мемфисской царице, удивительно совпавшее с ее собственным ощущением. И добавил про народную молву о царице Таис, явившейся из чужой страны, сделавшейся египтянкой и сумевшей проникнуться духом Черной Земли настолько, что саисские жрецы, ведущие счет истинных царей Египта, решили включить ее в списки, дав египетское имя.
— Какое?
— Это тайна! Спроси у них! Поплывешь в Александрию и заезжай в Саис.
— Я не заслужила этого! — грустно возразила Таис. — Неужели не видели египтяне, что я лишь играла роль, заданную мне свыше?
— Если актриса, исполнившая роль, пробудила в людях память об их прошлом, благородные чувства настоящего и мысли о будущем, разве не является она вестницей богов и рукою судьбы?
— Тогда она обязана продолжать, хотя бы ценою жизни!
— Нет. Все предназначенное исчерпывается, роль кончается, когда силы темных западных пустынь угрожают самому театру. Действо оборвется трагически, вызвав страх и погасив только что рожденные стремления.
Царица Мемфиса вдруг опустилась к ногам старого египтянина.
— Благодарю тебя, друг! Позволь назвать тебя отцом, ибо кто, как не отец, духовный учитель малосведущих людей. Мне посчастливилось: здесь в Мемфисе, в твоем храме, я училась у мудреца из Делоса, потом у Лисиппа, и, наконец, в здешнем своем одиночестве вновь в этом храме я обрела тебя. Позволь принести большую жертву Нейт. Я принесу еще жертву Артемис в сто быков за спасение моей подруги.
— Только на низшем уровне веры люди нуждаются в кровавых жертвах, умилостивляя богов и судьбу потому, что ставят своих богов на один уровень с собою или даже хищными зверями. Это наследие темных времен, это обычай диких охотников. Не делай этого, лучше отдай деньги на какое-нибудь полезное дело. Я приму бескровную жертву, чтобы продолжать учить здесь истинным путям молодых искателей правды.
— А Нейт?
— Разве несколько наставленных в истинном знании людей не милее богине, чем бессмысленные животные, ревущие под ножом, истекая кровью?
— Тогда зачем совершаются эти обряды и жертвы?
Старик слабо усмехнулся, посмотрел вокруг и, убедившись в отсутствии посторонних, сказал:
— Глупые и самонадеянные философы иных вер не раз задавали нам убийственные, как им казалось, вопросы. Если ваш бог всемогущ, то почему он допускает, что люди глупы. Если он всеведущ, то зачем ему храмы, жрецы и обряды? И многое в том же роде.
— И ответ на это? — взволнованно спросила Таис.
— Бог, занятый всеми людскими делами и похожий на человека — лишь воображение людей, не слишком глубоких в фантазии. Он нужен на их уровне веры, как нужно место для сосредоточения и мольбы, как посредники
