Тупик не выдержал чинности - помчался навстречу.
…Московское войско перешло Оку. Ночные зарева в переяславской стороне объяснили москвитянам, что покорность Олега не спасла рязанцев от ордынской расправы. Кто-то из воевод посочувствовал соседям, Владимир оборвал:
- Поделом ворам! Кто на чужом пожаре греет руки, тот и на своем погреется.
Князь был раздосадован: надежда перехватить хана растаяла - он убегал через серединные рязанские земли, и лишь далекие зарева обозначали его след. Полки не останавливались. В робкой тревоге смотрели рязанцы на многочисленные конные рати Москвы. Давно ли судачили о гибели Димитрия со всем войском, сожжении его столицы, и вдруг все переменилось как по волшебству: хан поспешно бежит, грабя владения своего союзника, а по пятам за ним движутся сильные московские полки. Главное войско Владимира шло прямо на Переяславль, лишь сторожевой полк двигался в сторону Пронска, преследуя отставшие отряды степняков и транспорты с добычей. Воротившийся было в столицу Олег снова скрылся куда-то, не ожидая для себя добра от сурового соседа.
Еще Орда не оставила русских владений, когда Владимир Храбрый рассыпал свое войско и серединные рязанские земли подверглись новому опустошению Но в отличие от ордынцев москвитяне никуда не спешили, а лесные дебри, отпугивающие степняков, были для них что дом родной. Самое же печальное: люди оказались не готовыми к новой беде - они помнили, как бережно проходили московские рати их дорогами два года назад. Теперь москвитяне не оставляли на своем пути ничего: уцелевшие селения сжигались, скот, которого кочевники почти не трогали, сбивался в гурты и отгонялся за Оку, людям давали время, чтоб только погрузиться на телеги, и под охраной конных отрядов отправляли в земли серпуховского князя. Плачем вставал тележный скрип по горьким рязанским дорогам. Что там ждет, в чужом краю, разоренном Ордой дотла? Свои-то пепелища обживать заново нелегко, чужие - и подавно. Воины Владимира были неумолимы - угоняли даже попов. Нетронутыми оставались одни монастыри да скиты. Утешители, вспоминая прежние усобицы, говорили: вот замирятся князья - и всех воротят обратно: Да что за радость - гонять из княжества в княжество, теряя последнее из нажитого? Люди открыто проклинали вражду князей, видя в ней причину всех бедствий. Народу, непрерывно терзаемому ордынскими набегами и княжескими усобицами, уже становилось ясно: с разобщенностью русской земли надо кончать. Однако знание и действие - не одно и то же. Беда заключалась в том, что каждый князь считал лишь себя достойным собирателем Руси. Но все же исток всякого великого государственного дела рождается во мнении народа, и мнение становилось общим.
Может быть, Владимир не хотел впутывать Донского в свои отношения с Олегом - полк великого князя не участвовал в разорении Рязани. Разослав сторожи, Иван Уда остановился в лесостепи между Тулой и Пронском, прикрыв рассеянные отряды Храброго. Тула - передовая крепость Москвы, стоящая посреди рязанских владений, - не была разрушена. Жители приготовились к осаде, но потрепанная Орда не решилась на приступ и далеко обошла тульские оборонительные валы. Вблизи Дикого Поля степняки почувствовали себя в безопасности, зная, что рязанский князь их не преследует, а дымы и зарева пожаров у себя за спиной они принимали за дела своих отставших отрядов. Отступающие теперь задерживались на станах, и сторожа Тупика на берегу какой-то безымянной речки, бегущей в Дон, обнаружила большой транспорт Орды с полоном и добычей, охраняемый тысячей воинов. Сила за тем, кто наступает, - Тупик решился напасть. Создавая видимость многочисленности своего войска, он разделил отряд на сотни и в вечерних сумерках две из них направил в обход вражеского стана - ударить навстречу друг другу вдоль берега. Третью сотню повел сам.
Ночное поле, осыпанное серой ледяной крупкой, тускло посвечивало желтыми искрами, смутные тени всадников, скользящие по стылой полеглой траве, напоминали о волчьей стае, крадущейся к задремавшим отарам. Но не с овцами предстояло иметь дело разведчикам. Множество красноватых огней мерцало вдали, очерчивая расположение врага. В легкой одежде на конном ходу изрядно пробирало, а Тупик думал о полураздетых пленниках, привязанных к ордынским повозкам. Утром степняки оставят на месте привала закоченевшие тела и пойдут дальше. Полоны они нахватали изрядные, а дорога сама отберет здоровых и крепких рабов. Тупик ехал в голове сотни, между Варягом и Микулой. Плотная, как войлок, трава глушила стук копыт, огоньки разрастались, уже долетал визг подравшихся лошадей. Вот справа на речке кагакнул гуменник, слева жалобно крикнул сыч - Копыто и Додон подавали весть начальнику сторожи, что готовы к нападению. Потянуло едким дымком - один из сакмагонов вез зажженный витень, прикрывая его рукавом: горящие стрелы послужат сигналом общего удара. Набежали тучки, потушили ущербную луну, в редких желтоватых сумерках закрутились снежинки, сильнее замерцали костры вражеского стана, в их свете начали угадываться таборы распряженных повозок, являлись человеческие фигуры и силуэты лошадей. Юрт не было видно, - значит, отряд расположился ненадолго. Чуть опоздай московская сторожа, его бы и след простыл. Снег высветлил ночное поле, зачернела урема позади вражеского расположения. Вдруг надрывный стонущий крик - то ли зверя, то ли человека - пронесся в холодной тишине ночи, заставив Тупика вздрогнуть. Так кричат женщины, когда у них на глазах прикалывают детей. Может быть, какой-то полонянке приснилось ее пленение или на руках матери застывал ребенок? Ничто не переменилось в ордынском становище: степняки продолжали спокойно греться у костров, иные, оголясь по пояс, трясли над огнем вшивые рубахи, негромкая тягучая песня не прервалась, даже не сбилась в ленивом течении.
Из заснеженной травы поднялись две серые фигуры, простуженный голос спросил:
- Кара-Манул?
Отряд остановился.
- Сотник Баркан от мурзы Адаша, - спокойно ответил по-татарски сакмагон-толмач из-за плеча Тупика. - Чей отряд?
- Тысячник Бадарч гонит полон в Сарай. Какие новости вы везете? Верно ли, что Адаш поймал пронского князя и овладел его казной?
- Верно. Повелитель дарит воинам четыре повозки серебра.
Караульные защелкали языками и растворились в темноте. Сотня вышла к середине лагеря, где гуще всего горели костры. Уже различались грубые голоса, пофыркивание коней у походных коновязей. Призывное ржание послышалось в середине русского отряда. Сидящие у ближних костров воины примолкли, повернули головы.
- Стрелы! - приказал Тупик.
Зазвенели тетивы луков, и раздуваемые в быстром полете фитили горящих стрел прочертили в снежном сумраке малиновые полосы. Топот коней, брошенных в карьер, обвалом рухнул на стан врага. Сакмагоны напали молча. Ни кличей, ни команд - лишь топ и храп лошадей, красные высверки стали в свете костров, свистящие удары, гулкое лопанье кож и хруст костей - застигнутые врасплох кочевники не успевали обнажить оружие. Молчание беспощадных истребителей словно зачаровало степных воинов и самих лишило голоса.
Но вот гортанный крик, злой и властный, раздался у самого берега, где стояло несколько юрт, и Тупик разглядел рослого воина в темном халате, размахивающего копьем. Наян сзывал к себе нукеров, и они бежали к нему, обнажая оружие. Если враги начнут сбиваться, а убегающие воротятся, сакмагонам несдобровать. Тупик устремился к высокому, тот ловко и сильно выбросил копье, Орлик взвизгнул, почуяв в теле смертное ледяное железо, и, жалея коня, Тупик удержал его поводом и шенкелями, едва не выскочил из седла, распластавшись в яростном рывке, достал голову врага концом клинка и слышал, как она лопнула, будто спелое яблоко под ножом. Подбегающие шарахнулись прочь, в речку, Орлик воспрянул, повинуясь шенкелям, вынес Тупика к большой коновязи на опушке уремы, где сбилась целая толпа ордынцев. Ее уже терзали безмолвные всадники, казавшиеся великанами в снежной лунной темени - Микула, Варяг, Никола… Кочевники ныряли под сбившихся лошадей, обрезали перепутанные чембуры, вырываясь, бежали туда же - за речку. Похоже, Копыто со своими уже на другом берегу - там вдруг яростно рявкнул "медведь": Кряж отпугивал степняцких лошадей, которых спешенные беглецы подзывали свистом. С толпой у коновязи было кончено.
- Гнать надо, Василь Андреич! - крикнул Варяг. - На том берегу у них заводные. Кабы не сгуртовалась там орда? Им за потерю полона все одно - погибель!
Алешка прав: надо ждать нападения - бежавших за речку врагов все еще больше, чем воинов русской сторожи. А нападающий - это не застигнутый у костра за поджариванием вшей.
Разведчики сотни стягивались к начальнику, и Тупик бросил коня в воду. Слева слышался громкий плеск, раздавались глухие удары. Скоро оттуда появился Додон со своими, удивленно крикнул:
