– Думаю, Кроер со злости прислал… со злости на Юлиана… Только молчите…
– Не шути, – сурово сказал Алесь. – Почему думаешь?
– А кому Юлиан когда шкодил?… И потом… Помните, Таркайло говорил, что люди "Ку-ги" остановили его лакея, Петра, и дали предупреждение?
– Ну?
– Петро ничего не знает, – шепотом сказал Кирдун. – Я как бы случайно заговорил с ним. Никто его не останавливал. Ничего он, Петр, не передавал.
Алесь остолбенел.
– Таркайлы?
– Они, пане Алесь, – просто сказал Кирдун.
Алесь пошел, почти побежал по газону. Белая простыня развевалась в воздухе.
– Насчет Кроера и думать перестань. Доказательств нет, хотя и похоже на него. А Таркайлы – похоже, ты прав.
Румянец залил его щеки, глаза блестели.
– Готовься, Халимон. Мы им тут теперь дубов наломаем.
…Старый Вежа еще издали услышал гомон и понял: обошлось.
И все же он привычно сдержался и не проявил своих чувств. Углубился в книгу, а потом бросил на Алеся такой взгляд, словно ничего и не случилось, словно только час назад они расстались.
– Что это крик и шум велик и речи мнозие во всех боярех?
Алесь рассказал.
– Ну, и что думаешь делать?
– Украду.
– Ты, братец, прежде чем красть, хоть оденься. Как ты женихаться поедешь таким Христом? Тут тебе не Палестина и не Эммаус. – И улыбнулся: – Ей-богу, выздоровел. Вишь ты, как сразу к деятельности его потянуло. Идешь на женитьбу, как на слом головы… Ну, это всюду так. А еще что?
– Таркайла надо проучить.
– Как? – спросил дед.
– Дуэль.
– С ним? Во-первых, это уже не дуэль, а триэль. Их ведь двое. А во-вторых, не пойдет он с тобой драться. Он торговец, хотя и дворянин.
– Надо, чтоб Исленьев знал.
– Зачем? И так ему с нами хлопотно. Русские люди близко к сердцу принимают чужие беды. А ему их хватило и своих, еще со времен мятежа… В дело с Таркайлом деда не втягивай. – Подумал. Затем сказал: – На Таркайла нельзя смотреть как на равного. Прикажи, чтоб запрягли лошадей.
…Впервые за последнее время дед переодевался в парадную одежду. Сидел рядом с внуком, величественный и строгий. Молчал всю дорогу до дома Таркайлов. Когда пролетка остановилась, сказал Алесю:
– Жди меня здесь.
Пошел в дом. На пороге его попыталась было задержать Сабина:
– Брата дома нет. Только панский брат.
– Он мне и нужен.
И прошел мимо нее.
Тодар Таркайло увидел и растерялся. По испугу в глазах Вежа убедился – он.
– Как дела пана?
– Какие? – спросил Таркайло.
– Пан знает, какие. Не мне их ему напоминать.
– Я, простите, не понимаю…
– Напрасно. А монастырь пан Тодар помнит?
– Ей-богу, нет…
– Хватит, – бросил Вежа, – не будем тратить время. И ты знаешь все, и я. Не мне это все уточнять, не мне, конечно, на тебя доносить. Но предупреждаю, Тодар, чтоб знал, на кого поднимаешь руку. Мальчик мой Алесь… Обижать его и царю не позволю, а тебе и подавно.
– Вы забываетесь…
– Я – нет. А вот ты забылся. Ты никогда не думал, почему твои векселя Платон Рылов из Ветки к взысканию не подает?… А зря. Подумай. Векселя те у меня. Не хотел я позора человеку одной земли, дворянину. Тебе следует прийти, – к кому уж сам знаешь, – и просить разрешения tirer mon epingle du jeu [157].
– Я не понимаю.
– Брось. Брось, говорю. Все понимаешь. С твоим умом не в политику лезть, а в горохе сидеть. И другим скажи, Вежа их тоже знает. И не помилует. А поэтому, если еще кто-то в загорской округе хотя бы раз "кугакнет", я тебя нищим пущу.
Помолчал.
– И это еще не все. На месте монастыря – пепел. Будет он и на месте ваших домов, сколько бы их ни было. Терпел я. Напрасно терпел. Больше не буду. На том прощай…
…Кони бежали ровно. Старик молчал. И только у поворота на Вежу вдруг начал говорить, словно сам себе:
– Лессинг говорил, что всегда надо выбирать левую руку, или стремления, а не правую, или доброту… Вот ты и руководствовался б этим… Да разве вас убедишь хоть какой мудростью!
И совсем нелогично рассердился:
– А ты мямля. Разве у нас такие были? Я б сейчас на разведку поехал, pour preparer et sonder le terrain, et pour present pas le caractere peu satisfaisant de la premiere [158].
Сжал трость.
– Я б дочь Раубича живой увез. Обвенчался б. Церковь моя. В Милом. Этого вонючего племени ближе чем на семь верст не терплю, но на такой случай ничего…
Синий, мягкий день лежал над лугами. Солнце уже клонилось к западу. Небольшой лесной островок над спокойной и по-осеннему густо-синей Равекой издали казался безлюдным и тихим. Пожелтевшие березы стояли над рекой, горели добрым и нежарким огнем, осыпали временами на траву редкие угольки листьев.
Через Равеку, разрывая конской грудью кувшинки, ехал вброд всадник. Прямо к лесному островку. На опушку оглянулся и исчез среди деревьев.
Островок был полон людей. Привязав к кустам коней, они ждали.
– Что слышно, Кондрат?
Кокут приблизился к Алесю, соскочил с коня.
– Пан Ярош беседует со старым Ходанским. Закрылись с час тому назад, и не чувствуется, чтоб скоро закончили. Тэкля, пользуясь случаем, собирает кое-что из вещей паненки.
– Что просила передать?
– Чтоб на закате солнца ожидали возле лаза в ограде.
Кондрат вдруг улыбнулся.
– Видишь, где мы?
– Неужели же, – сказал Алесь. – Последнее наше ночное. Когда Война к нам заехал.
Андрей Когут улыбнулся тоже.
– А там, подальше, мы слышали, как Раубич из пушек стрелял, когда младшая родилась.
Молчали. Алесь вспомнил слова из последней Майкиной записки: "Дед был когда-то прав. Трудности сделали свое. Возьми, забери меня отсюда, родной, любимый".
Он положил руку на карман, у сердца, нащупал там записку, и ему стало тепло.
– Что ж, хлопцы, надо, видимо, собираться. Мстислав, ты здесь?
– Да.
– Значит, сколько нас? Ты, я, близнецы… Матвей Бискупович, Янка Клейна, Кирдун, Павлюк… Восемь человек. И еще Кондратий с шестью полесовщиками. Т-так. Ну, этих сразу отправляй в Милое. Пусть держат церковь. На всякий случай.
Цепочка всадников проскакала к Равеке, вспенила воду, выбралась на сухое и прямиком, через поле, направилась в сторону Милого.
– Ну вот, – сказал Алесь, – двинулись. У ограды берем ее и скачем во весь дух. Коней не жалеть. На случай, если тревога, ты ее, Мстислав, берешь и скачешь, а мы…
– Кто с ней собирается венчаться? – спросил Мстислав. – Ты или я? Это, брат, не война. Тут – хочешь не хочешь – будешь удирать первым. Конуты с тобой… Нет… Павлюк с тобой и Янка…
– А я? – спросил Андрей.
– Ты с Кондратом и я прикрываем, – сказал Мстислав.
Он рассмеялся:
– Если у кого из вас коней подобьют, останется Ян Клейна. Его в темноте не поймают.
– Завидуешь? – весело спросил арап.
– Что-то ты меня забыл? – сказал младший Бискупович.
– Ну, ты, конечно, со мной. Вместе вредили – вместе и отвечать… Так давайте, хлопцы, по стременной – да и к Раубичам.
Выпили из бутылок. Кребс подвел коней.
– Пистоли в саквах.
Возмужавший решительный Павлюк первым вскочил в седло.
– Торопится наш академик, – сказал Кондрат. – Как будто это ему жениться.
– Два курса осилил, – грустно улыбнулся Андрей. – И не убоялся "бездны премудрости".
Тромб затанцевал под Алесем.
Загорский взял поводья Косюньки. Янка Клейна с ружьем вскинулся на Ургу.
– Кони немолодые, – сказал он.
– Ничего, – ответил Кребс. – Кони верные. Если уж сложить голову, то с конями, с которыми жизнь прожил.
Кортеж тронулся. Кребс встряхнул головой – дала себя знать водка – и счастливо рассмеялся:
– Вот это жизнь! Не жизнь, а баллада.
Шагом, чтоб преждевременно не утомить коней, скрываясь, где можно, в оврагах, минули луга. Возбуждение нарастало. Когда подъезжали к ограде парка, Андрей совсем забылся и неожиданно для самого себя затянул:
Вой жа вы коні,
Коні,
Коні,
Ночка цёмная…
– Тьфу, – сказал Алесь. – Ты конокрад, что ли?
Кондрат дал Андрею подзатыльник.
Алесь чувствовал, что боится в этой компании, видимо, только один он. И не за себя, а за то, что может все сорваться. А остальные словно пьяные. Им легко. Сорвется дело – и все. В худшем случае шею свернут, упав с коня. А как быть ему, Алесю?
В душе, однако, он их оправдывал. На из месте и он бы веселился.
– Алесь!
Он взглянул сквозь ограду в парк и увидел ее. Она бежала вдоль ограды, касаясь ее рукой. Искала и не находила места, где был подготовлен лаз.
Кондрат помчался вперед:
– Сюда! Сюда! Майка, сюда!
Она бежала к пролому, который он показывал. Странно- ей еще рано было появляться. И вещей не было в руках.
Он понял почему, услышав какой-то шум в глубине парка. Что-то помешало.
