Сюда прибыли два посла Давлет-Гирея.
Царь принял их в столовой избе.
Окружавшие его бояре и сам он были в обыденной одежде, чего никогда не делали при приеме послов, но в этот раз такая одежда служила знаком печали.
Не меньше царя волновались и присутствующие при приеме послов ханских бояре. В числе их находился и князь Ногтев. Бледнея от гнева, слушал он надменные речи и оскорбительные слова ханского письма. Гнев даже заставил князя на время забыть гнетущее его горе.
А люто было это горе! Данило Андреевич был в вотчине Темкиных. Там он нашел только бесчувственную, почти умирающую Анастасию Федоровну, окруженную десятком приживалок и сенных девушек. Расспрашивать старуху о дочери, нечего было и думать. Он обратился к другим. Кого он ни спрашивал, все говорили, что не видели Марьи Васильевны с детьми и не знают, что с ней приключилось. Даже старуха Авдотья, без ума любившая свою питомицу, и та не могла ему ничего объяснить и только плакала да причитала.
Князь был в отчаянье. Он пробыл в вотчине Темкиных несколько дней, продолжая разузнавать у всякого встречного о судьбе жены и детей.
За это время Анастасия Федоровна успела немного оправиться. При первой возможности князь расспросил и ее.
Происшествие 24-го мая так потрясло старуху, что она ничего не помнила с той минуты, как по дому раздался крик о пожаре. Она могла, поэтому вместе с князем сетовать на судьбу и убивалась исчезновением дочери.
Видя, что дальнейшие расспросы и поиски здесь бесполезны, Данило Андреевич уехал из вотчины Темкиных.
Думая немного рассеяться и забыться среди людей, он поехал ко двору царя и, таким образом, попал на прием ханских послов.
Данило Андреевич внимательно вслушивался в разговор царя с послами, стараясь не проронить ни одного слова.
— Данило Андреич! А Данило Андреич! — услышал он позади себя тихий окрик.
Князь с досадой обернулся: его окликал один из приятелей.
— Что тебе? — спросил молодой боярин.
Тот, наклоняясь к уху князя, тихо прошептал:
— Я сейчас только ко двору приехал, так видел, слышь, что тебя человек какой-то незнаемый перед дворцом дожидается. Холоп твой, бает, и прислан к тебе с вотчины твоей с вестями.
— Гонец с вотчины, говоришь? — переспросил Данило Андреевич, не веря ушам.
— Да, да, сказываю! — ответил ему говоривший. — Ты скореича — вести, баял холоп твой, важные!
Данило Андреевич поспешил незаметно покинуть «столовую избу», в которой происходил прием послов.
— Здравствуй, боярин Данило Андреевич! — радостно приветствовал его посланный. — Наконец-то Бог помог мне тебя сыскать!
— Миколка-выкрест! Ты отколе взялся? Я думал, что тебя уж и в живых нет! Нигде тебя не видно! — удивленно проговорил князь, узнав в гонце трусливого татарина.
— Нет, еще покеда Бог миловал! И от пожарища убежал, и промеж татар целым до вотчины твоей боярской пробрался, да и Бог привел спасти твоих…
— Что, вотчину мою, верно, татары разорили? — перебил его, не дослушав, князь.
— Не! — мотнул отрицательно головой Миколка. — Цела и невредима по-прежнему.
— Да ты откуда с вестями-то ко мне приехал?
— Да оттеда, с вотчины ж… Послан я боярыней Марьей Васильевной…
— Что? Что? Боярыней? Да разве она жива? — дрогнувшим от радости голосом произнес князь.
— И жива, и здорова, и тебя разыскать меня послала…
— Господи! Слава Тебе! А дети?
— И дети тож!
Больше Данило Андреевич уже не слушал Миколку-выкреста. Обезумев от радости, бегом бросился князь от него.
Видя, что конюх держит под уздцы вполне оседланного коня, дожидаясь выхода своего господина, одного из близких приятелей князя, Данило Андреевич вырвал из рук его поводья, вскочил на седло и, крикнув конюху:
— Скажи, что я взял! — что было мочи, поскакал к своей вотчине.
Конь Данилы Андреевича летел как ветер, а князю езда казалась недостаточно быстрой, и он беспрерывно понукал скакуна.
Проскакав несколько верст, конь, покрытый «мылом», как хлопьями снега, начал задыхаться, дрожать, а Данило Андреевич все погонял его.
Наконец лошадь, словно споткнувшись, упала на передние колени, а потом перевалилась на бок. Данило Андреевич оставил коня издыхать и поплелся пешком, горюя, что нет запасной лошади. Однако скоро судьба помогла ему. Князь встретил какого-то проезжего купца, купил у него за тройную цену коня и снова полетел к своей вотчине. Наконец вдали блеснула узкой серебряною полосою речка, составлявшая границу его поместья. Не отыскивая брода, он переплыл на коне речку. Еще несколько скачков изнемогавшего коня, и вот князь перед воротами своей усадьбы.
Из дома его уже увидели. Тогда-то раздался тот крик, о котором Данило Андреевич мечтал в Москве, приближаясь к саду Темкиных.
— Тятя приехал! Тятя приехал! Тятя приехал! — кричали Вася и Настя, выбегая навстречу отцу.
Вслед за ними выбежала и Марья Васильевна.
— Милые! Дорогие! — мог только промолвить Данило Андреевич, попеременно обнимая и целуя то жену, то детей.
Марья Васильевна не могла говорить от волнения и лишь осыпала мужа бесчисленными поцелуями.
Когда первое волнение улеглось, с обеих сторон посыпались расспросы.
— Как Бог только спас вас, дорогие мои! — проговорил Данило Андреевич. — А я уж думал, что бобылем придется мне доживать век свой!
— Милый! Как я за тебя тревожилась, кабы ты знал! С каких пор послала Миколку тебя разыскивать… Ждала, ждала… Инда тоска всю душу вымотала! Наконец-то дождалась! — говорила мужу Марья Васильевна и снова покрывала поцелуями его лицо.
— Да поведай ты мне, как спаслась ты с деточками и сюда попала? То-то я тебя по Москве искал, а о тебе ни слуху, ни духу, — продолжал расспрашивать жену Данило Андреевич, успев уже пройти в дом и опуститься на лавку отдохнуть после долгого пути.
Марья Васильевна подробно рассказала мужу, как она осталась одна с детьми в объятом пламенем доме, как и кто их спас и отправил в вотчину.
— Так князь Бахметов отступником сделался? Кто бы мог думать! — воскликнул Данило Андреевич, со вниманием выслушав рассказ Марьи Васильевны.
— Да, — произнесла она. — И скажу я тебе, много в этом и я виновата!
— Полно, милая! Знать, шатка была и допрежь сего его вера, коли он на такое решился! Ну, да Бог с ним! Не нам его судить! Он мне вернул жену и детей моих, и спасибо ему за это! Стало быть, в душе-то его еще не все заглохло… не осуждать нам его надо, а только жалеть да просить Господа, чтобы Он ему простил грех великий!
— Да, милый! Так я и думала и жалею его от всего сердца! — ответила Марья Васильевна.
— А больше ничего нет к нему в сердце твоем? — произнес князь, пристально смотря на жену.
Марья Васильевна с упреком посмотрела на мужа.
— Нет, ничего, кроме жалости к нему, говорю, как перед Богом! — твердо ответила она.
— Верю, верю, голубка моя! Могу ль тебе не верить! — произнес Данило Андреевич, встав со скамьи.
Он обнял жену и крепко-крепко поцеловал ее прямо в алые губы, а сам между тем прислушивался к весёлому говору детей, уже успевших заняться какой-то незамысловатой, но интересной для них игрой.
Весь отдавшись своему счастью снова быть с женою и с детьми, Данило Андреевич и думать не хотел ни о Москве, ни о шумном царском дворце — его не тянуло к городской жизни, ему не нужны были слава и почести: его прельщал тихий семейный круг. Однако ему вскоре пришлось поневоле расстаться со своей уединенной жизнью. Однажды, ранним утром, когда Данило Андреевич поспешно допивал последнюю кружку своего любимого сбитня из шалфея с имбирем, готовясь отправиться в поле на косьбу, в дверь той комнаты, где он сидел, просунулась голова Миколки-выкреста, ставшего, после спасения Марьи Васильевны, ближним слугою боярина Ногтева.
— Тут тебя, боярин, человек какой-то спрашивает. Приехал, сказывает, издалече с посланьем от кого-то, — проговорил Миколка.
— Откуда же это? — удивился князь;— Ну, да зови его! Увидим!
Голова Миколки скрылась, и через минуту вошел приезжий. Это был молодой, красивый парень, не похожий на обыкновенного холопа; скорее его можно было бы принять за купца или купеческого сидельца.
— Поклон тебе привез, княже, — низко кланяясь Ногтеву, сказал парень, — от купца Василия Степановича Собакина из Новгорода Великого и письмецо от него…
— А! От Василия Степаныча! Помню его, помню! Что, здоров ли старик? — промолвил Данило Андреевич.
— Благодарствуй! Здрав, слава Богу! Вот и письмецо его, — проговорил гонец, подавая князю письмо Собакина.
— Посмотрим, что в нем прописано, — сказал Данило Андреевич, разворачивая свиток.
Письмо было приблизительно такого содержания.
