Чувство собственного достоинства и порядочность всегда в России дорого стоили. Пришлось молодому профессору, расшатавшему свое здоровье в борьбе с антидемократическими акциями Министерства просвещения, побыть некоторое время без работы...
Только в сентябре 1911 г. «инженер-технолог» М. М. Тихвинский проходит по конкурсу на вакантную должность профессора кафедры химической технологии минеральных веществ Санкт-Петербургского технологического института. Тут следует заметить, что наша своеобразная отечественная кадровая политика родилась не после 1917, — в России при приеме на службу всегда обращали внимание на политическую ориентацию сотрудника. И не дай Бог, если сотрудник шагает не в ногу... Уже 16 ноября 1911 г. в Санкт-Петербургском университете (остается удивляться, что так долго раскачивался бюрократический аппарат, обычно мгновенно реагирующий, когда речь идет о проведении «кадровой политики») получили депешу от товарища (так называлась должность заместителя министра) министра народного просвещения В. Шевякова, в которой он информировал подведомственное учреждение, что министр Л. А. Кассо, за выступление против действий которого в марте Тихвинский был уволен из Киевского политехнического, «не признает возможным удовлетворить ходатайство о назначении бывшего профессора Киевского политехнического института инженер-технолога Тихвинского профессором Санкт-Петербургского технологического института имени Его императорского Величества Николая I по кафедре химической технологии».
И вновь без работы. Надо думать, не стремление заполучить «тридцать сребренников» в охранке привели Тихвинского к большевикам, а свойственная его натуре жажда справедливости. Но факт остается фактом. М. М. Тихвинский, по признанию ряда мемуаристов, был «одним из главнейших большевистских «спецов» по вопросу о бомбах». Он даже сопровождал Л. Б. Красина в Гельсингфорс — специально для демонстрирования перед финскими «активистами» новых бомбовых устройств. «Эллипс», по воспоминаниям таких известных большевиков, как Л. Б. Красин, В. Богомолов (кличка «Черт»), Ю. А. Грожан (кличка «Дмитрий Сергеевич»), Л. Пескова (кличка «Альфа»), был не только великолепным специалистом, но и прекрасным товарищем, талантливейшим инженером и химиком, изобретателем (Л. Б. Красин вспоминал, что особенно его восхищала простота изготовления изобретенного М. Тихвинским «панкластика», из которого «спецы» делали бомбы для террористов). Это сегодня террористическая деятельность большевиков мало у кого вызывает романтическое сочувствие. Но вспомните, еще недавно большевик-подполыцик, пламенный революционер, изготовляющий бомбы для борьбы с кровавыми царскими сатрапами, считался в нашем Отечестве просто национальным героем! Тем более он был таковым для большевиков 1921 г.!
«Он не мог оставаться в партии...»В чем причина привлечения еще в 1921 г. (значительно раньше репрессий против старых большевиков, не шагавших в ногу со Сталиным и помнивших, кто действительно создавал партию и руководил ею в подполье) к делу «антисоветчика» Таганцева бывшего большевика М. М. Тихвинского? Ведь теперь мы хорошо знаем, что «обязательных» людей в «деле» не было — все случайные, и без любого могли бы обойтись. Могли бы спокойно оправдать поэта Н. Гумилева, если бы хоть немного понимали его истинное значение и место в русской культуре, могли бы не подводить под расстрел милую молодую дворяночку Ниночку Скарятину — ясно же было, что никакая она не шпионка, могли бы не арестовать и профессора М. Тихвинского — никаких обвинений, подтвержденных фактами, в деле нет... Но Н. Гумилев — дворянин и офицер, Ниночка Скарятина — дворянка. А недоверие к Тихвинскому, вероятно, из-за личного дворянства поповича? Неужели нельзя было простить этот недостаток биографии старому большевику? Парадокс, однако ж, в том, что к моменту ареста Михаил Михайлович уже не был большевиком. В противовес надуманной концепции В. Д. Бонч-Бруевича, не строил Михаил Тихвинский свою биографию во имя карьеры, напротив — постоянно жертвовал карьерой во имя чистой биографии, своих, иногда и ошибочных (не вызывает сегодня восторга его участие в подготовке терактов в годы революции 1905—1907 гг.), но всегда искренних взглядов, воззрений. Свет на ситуацию проливают воспоминания генерал- лейтенанта русской армии, профессора Артиллерийской академии, академика с 1916 по 1936 г., «невозвращенца» В. Н. Ипатьева (в звании академика АН СССР он был восстановлен в 1990 г.). Вот что пишет этот человек необычайно странной судьбы:
«М. М. Тихвинский был ранее большевиком, был хорошо известен Ленину и принимал участие как химик даже в изготовлении взрывчатых веществ для снаряжения бомб. Но, вероятно, под влиянием насильственных действий ЧК он не мог оставаться в партии и возвратил свой билет. Я не раз беседовал с ним на эту тему и отлично понимал причину его ухода из партии». Сдавать «большевистский билет» у нас всегда было, мягко говоря, небезопасно. В «Незабываемом 1921» это было просто смертельно опасно. Переставший быть «старым большевиком», профессор Тихвинский оставался совершенно не защищенным от произвола петроградских чекистов, явно не питавших симпатий к профессору, относившемуся к их деятельности с брезгливостью русского интеллигента. Да и можно ли было ждать иного поступка от Михаила Тихвинского, подававшего прошения об отставке по куда менее серьезным поводам?! Традиционно фрондерски настроены были русские интеллигенты по отношению к власти всегда. Раньше — против царской власти, теперь — против большевистской. Только не учитывали поначалу, что царская власть за фрондерство журила, на худой конец — накладывала «запрет на профессию». А большевистская — расстреливала, на худой конец — ссылала и сажала на долгие годы в концлагеря. Если вы не понимаете разницы, то, как говорится, примите мои соболезнования.
Сдав партийный билет, разочаровавшись в большевистской романтике, обернувшейся «красным террором», Михаил Тихвинский подписал свой будущий смертный приговор. Якову Агранову оставались пустяки — выбить из к тому времени действительно потерявшего здоровье вследствие занятий с химикалиями в подпольных большевистских лабораториях профессора признание в шпионаже в пользу капиталистической акулы Нобеля...
Но вернемся ненадолго вновь в годы первой российской революции, когда идеи социального равенства, светлого коммунистического будущего, необходимости борьбы с кровавыми сатрапами царизма еще грели сердце молодого ученого. В книге «Первая боевая организация большевиков» (1905—1907 гг.) уже цитированный нами В. Богомолов вспоминает:
«Во второй половине ноября (1905 г.) в Москву из Питера приехал и явился ко мне на явку профессор-химик М. М. («Эллипс»), который доставил мне партию бикфордова шнура и около 2 кг гремуче-ртутных детонаторов от Военно-технической группы и по поручению этой группы сообщил мне рецепт приготовления взрывчатого вещества, изобретенного им, — «панкластика» (как заметил, наверное, читатель, в написании изобретенного Тихвинским вещества встречаются разночтения. — Авт.) (смесь бертолетовой соли с керосином). В дальнейшем это вещество именовалось в нашей практике «панкластик марки дубль М», по начальным буквам имени и отчества «Эллипса». И далее в воспоминаниях старых большевиков с симпатией описывается талантливый изобретатель, встречи с ним на квартире М. Ф. Андреевой, на Воздвиженке, 4, где она жила с М. Горьким и где одно время хранились изобретенные Михаилом Михайловичем взрывчатые вещества.
Мемуары бывших террористов подтверждаются и документами полиции. Так, сохранилось донесение начальника киевского охранного отделения от 24 марта 1906 г. под номером 1030, где отмечен такой факт:
«Сам Тихвинский снабжал боевиков деньгами и представлял лабораторию для пользования членам боевой дружины...»
По агентурным данным, как свидетельствуют сохранившиеся в архивах документы киевской охранки, «Тихвинский, он же «Михаил Михайлович», участвовал в террористических приготовлениях, касавшихся покушения на покойного Министра внутренних дел фон Плеве». В. К. Плеве (1846—1904) был министром внутренних дел и шефом корпуса жандармов с апреля 1902 г. Человек этот был большим мерзавцем, но и он не заслуживал внесудебной расправы, хотя бы потому, что главная его вина — чрезмерное служебное рвение. Уголовных же преступлений он, естественно, не совершал, в отличие от убивших его террористов. Поскольку, как ни крути, индивидуальный террор — это всегда «чистое убийство». Оправдывать Михаила Михайловича за его участие в сей кровавой драме, да еще спустя столько лет, нет, видимо, никакого смысла. В конце концов, романтические революционные увлечения юности стали и для самого Михаила Михайловича подлинной драмой. Мы упомянули сей факт, во-первых, для того, чтобы высветить место расстрелянного в 1921 г. как «врага диктатуры пролетариата» М. Тихвинского в той кровавой борьбе, которую вел пролетариат во главе с большевиками на протяжении ряда десятилетий. А во-вторых, — чтобы привнести дополнительный штрих в портрет человека, проходившего в качестве одного из главных обвиняемых по «Делу № Н-1381».
