Ознакомительная версия.
— У ней же были с собою казаки и атаман их надворной команды?
— Ну а все-таки для большей безопасности.
— Нет, не то, Остап! — Орыся глубоко вздохнула и опустила работу на колени. — А кажется мне, что пан Мазепа уже забыл нашу Галину… Все он с этой Марианной, на нее только и смотрит. И тогда еще, помнишь, — эх! уже больше как полтора года минуло! — она приезжала к нам с ним в Волчьи Байраки, да как увидала Галину, как увидала, как Мазепа ей обрадовался, — побелела, как стена, едва не упала. Я тогда сразу и заметила, что она, эта Марианна, в Мазепу нашего закохана. А теперь вот сюда опять даром она приехала? Для того и приехала, чтоб закохать в себя Мазепу. Ну, что ж, и привлечет, причарует. Куда ей было, бедной нашей Галине, и живой бороться с этой пышной панной, а теперь уже мертвой… — Орыся махнула рукою и прибавила с глубоким вздохом: — А ведь как любила его, Господи!
— Ну, любит, кажется, и эта не меньше: ведь она его от смерти спасла.
— А Галина? — произнесла живо Орыся. — Разве она его не выходила, разве не смотрела за ним, как мать за ребенком?
— Кто говорит?
— Такая от вас благодарность и честь. — Орыся вздохнула и отерла глаза рукавом.
— Орыся, ты плачешь, голубка? — вскрикнул Остап и поднялся с лавы.
— Галину, бедную, жалко… Эх! уж как обещался он ей, что ее одну любить будет, что никогда, никогда… А теперь вот…
— Так что ж тут, Орыся? — произнес с замешательством Остап. — Ведь полтора года уже минуло, как не стало Галины.
— Так уж и забыть пора?
— Да нет, не забыть, а так ведь… живой о живом думает.
— Вот то-то такая ваша правда! — вскрикнула горько Орыся. — Вижу я, что и ты такой же; тоже ведь как присягался, что меня одну любишь, а вот умру, так, верно, и сорокоуста не дождешься, а возьмешь повенчаешься с какой-нибудь кралей.
— Я? Да Бог с тобой! Чтоб я такое когда сделал? Да никогда на свете! Да мне, кроме тебя, ни на кого и смотреть не хочется, вот хоть провались я сейчас на этом же самом месте!
Но на Орысю не подействовали эти пламенные уверения.
— Что там говорить, — произнесла она, махнув рукой, — все вы на один покрой!
В одну минуту Остап вскочил с лавы и очутился рядом с Орысей. Несмотря на настойчивое сопротивление, он охватил ее рукою за талию и притянул к себе.
— Так ты и мне не веришь?
— Не верю.
— Хоть я тебе и присягаюсь?
— Хоть и заприсягнись.
— Так вот же я тебя заставлю поверить!
С этими словами Остап прижал к себе ее голову и принялся покрывать опечаленное личико Орыси самыми нежными поцелуями. Орыся сначала слабо сопротивлялась, но поцелуи Остапа были красноречивее его слов… Таким образом, ни Остап, ни Орыся не заметили, как в сенях раздались шаги, как затем отворились двери хаты и на пороге остановился Кочубей. При виде нежно целующихся Остапа и Орыси он разразился громким хохотом. Звук этого смеха заставил их оглянуться. Орыся взглянула на Кочубея, вскрикнула и, залившись вся багровым румянцем, в одно мгновение отскочила от Остапа; последний тоже поднялся навстречу Кочубею с смущенной улыбкой.
— Добрыдень вам, панове! — произнес Кочубей, кланяясь, — все еще воркуете? И не надоело еще до сих пор?
— Да это, пане подписку, все Остап, ей–богу, — заговорила торопливо Орыся, отодвигая от стола лавку, — садитесь, садитесь, дорогим гостем будете.
— Все Остап? — левая бровь Кочубея лукаво приподнялась.
— Да так… ей–богу… вот еще! Чем потчевать прикажете, может, наливочки, медку, а то. запеканки. Я сейчас внесу, — продолжала она быстро–быстро, даже не переводя дыхания.
— Гай–гай, пани сотничиха! — покачал головой Кочубей. — Здорово, я вижу, ты умеешь зубы заговаривать!
— Ого! Она у меня такая, — поддержал Остап с улыбкой Кочубея, — хоть и турецкого султана, а одурачит.
— Туда же, пан! — улыбнулась Орыся и повела плечом. — Садитесь, садитесь же, панове! — зачастила она опять. — А я побегу, да запеканочки внесу!
И Орыся хотела было уже броситься из избы, но Кочубей удержал ее движением руки.
— Нет, нет, пани, на этот раз спасибо, не турбуйся, я только на одну минутку, за чоловиком твоим пришел.
Кочубей сел за стол, против него занял место Остап, Орыся остановилась подле.
— Видишь ли, пане сотнику, только что донесли нам селяне, что в окрестностях Чигирина проявились татары, так гетман приказал, чтобы ты взял своих казаков, да я еще прихвачу с собою, да чтоб мы сейчас же и отправились разведать, какие это татары и зачем здесь появились, и если это какой-нибудь загон, так приказано нам, чтобы мы отжахнули его хорошенько!
— А ехать когда же?
— Да вот сейчас, — ответил Кочубей и прибавил с улыбкой: — Если только пани сотничиха отпустит.
— А что я ему за полковник? — рассмеялась Орыся.
— Известное дело, жинка всякому человеку голова, — подмигнул Кочубей и поднялся с места.
Через полчаса небольшой отряд, во главе которого находились Остап и Кочубей, уже выезжал из города. Деревня, разоренная татарами, находилась верст за 30-40 от Чигирина. Было уже часа три, когда Кочубей и Остап прибыли туда. Деревни уже не было: вместо нее лежали только груды холодного пепла с торчащими из них то там, то сям обуглившимися черными обломками столбов. Несколько обгорелых трупов валялось среди развалин. Ни одного человеческого существа не видно было кругом, ни один звук не нарушал этой тишины: мрачное братское кладбище было безмолвно и безлюдно, но, несмотря на это, оно красноречиво свидетельствовало окружавшим его казакам о тех гостях, которые погуляли здесь. Несколько минут Остап, и Кочубей, и все казаки стояли молча, потрясенные видом этой руины. Наконец Кочубей отдал казакам приказание рассыпаться по всем окрестностям, обыскать все лески, балки — нет ли где успевших спрятаться от татарского погрома поселян, чтобы узнать от них, какие это были татары, в каком числе появились, откуда и куда ушли? Казаки отправились исполнять его приказание, а он сам остался с Остапом на месте поджидать их возвращения.
— Должно быть, большой загон был, — обратился к нему Остап. — Душ сто, не меньше.
— Д–да, — отвечал задумчиво, словно рассуждая сам с собою, Кочубей. — И кто бы это был? О Ханенке ничего не слышно, да и не наважился бы он так близко к Чигирину подъезжать. Опять если бы какая-нибудь новая орда появилась, так уже давно услыхали бы мы… а то под самым носом, словно с неба свалились…
«А может, это из Белогородской орды какой-нибудь загон?» — подумал он про себя, но этого предположения вслух не высказал.
— Должно быть, вчера еще, а то и раньше, ускакали, — добавил Остап, — вон пожарище и не курится совсем.
— А ну-ка, в самом деле, пойдем да посмотрим, может быть, какой-нибудь татарин остался на месте, так по чалме можно узнать.
Кочубей и Остап соскочили с коней и отправились по бывшей улице деревни. Они осмотрели несколько обгоревших трупов, но все это были старики или старухи, очевидно, татарина ни одного не осталось на месте.
— Гм… даже и не сопротивлялись, — произнес сквозь зубы Кочубей и принялся разгребать одну из громадных куч пепла.
Разгребли так две–три кучи и, увидев, что они были совершенно холодны, Остап и Кочубей убедились в том, что набег произошел, вероятно, дня два тому назад.
Тем временем возвратились казаки и сообщили, что, несмотря на самый тщательный осмотр, нигде в окрестностях деревни нельзя было найти ни одного человека, — очевидно, что, если и уцелел кто-нибудь от этого погрома, то успел найти приют в какой-нибудь соседней деревне.
— Гм… что ж еще теперь делать? Так, наобум ехать, бог знает куда… Надо разведать, — произнес задумчиво Кочубей и, подумав с минуту, он прибавил громко: — На коней, хлопцы! Пройдем еще вперед версты три… Тут, я помню, есть корчма, там разузнаем.
Казаки поскакали. И Остап, и Кочубей ехали молча. Видно было, что картина разоренного и сожженного села произвела на них удручающее впечатление.
Через некоторое время на дороге показалась большая, хорошо отстроенная корчма.
— Вот и отогреемся, и разузнаем все! — произнес с удовольствием Кочубей.
Казакам приказали остановиться подле корчмы. Кочубей и Остап, передав своих коней, направились к самой хате. Еще вступивши в сени хаты, они услыхали громкий взрыв хохота, прокатившийся по всей корчме.
— Ого, там весело? — заметил Кочубей.
— Любопытно знать, кто это так смешит людей? — ответил Остап и отворил дверь.
В корчме было довольно много народа, по преимуществу это были все поселяне; только за одним столом сидел какой-то высокий смуглый казак в богатой одежде, рядом с ним сидело еще душ пять казаков. Ни казак, ни его соседи не были знакомы Кочубею, но наполнявший корчму народ относился к нему очевидно с полным доверием и почтением. Все поселяне группировались вокруг его стола; одни сидели, другие стояли, видно было, что центром и душой всего собрания и был этот смуглый казак. Судя по оживленным лицам окружавших его слушателей, по неуспевшему еще совсем умолкнуть смеху, видно было, что среди собравшихся шла веселая беседа, но едва только Остап и Кочубей переступили порог хаты, как по рядам пробежал какой-то неуловимый шепот, все переглянулись, смех умолкнул, толпившиеся вокруг казака поселяне разошлись по своим местам, — наступило неловкое молчание.
Ознакомительная версия.
