На сборы ушло три дня. На семейном совете было решено ехать поездом до Хельсинки, а оттуда на пароме в Таллин. Путешествие по зимнему морю оказалось необычным. Судно, окруженное плавающими льдинами, упорно пыхтя пробивалось вперед. Его стальной корпус стонал, скрипел и дрожал, расталкивая, а иногда продавливая корку льда. Пассажиры вздрагивали, ощущая каждый удар. Но волнения их были напрасны, через два с половиной часа капитан благополучно привел корабль в порт и вскоре наши путешественницы в толпе других пассажиров высадились на причале и осмотрелись кругом. Неподвижные свинцовые тучи висели над скоплением остроконечных крыш, шпилей и куполов столицы Эстонии. Издалека донесся мелодичный звон часов — курантов, извещающих полдень. Городской центр со средневековыми зданиями, но c многочисленными транспортными средствами находился в 500-х метрах от них, а поодаль на холме возвышались башни старого города. Сырой морозный воздух щипал раскрасневшиеся лица прохожих и они, подняв воротники своих пальто, торопились вернуться в тепло. Не спеша, обремененные единственным чемоданом, шаркая по булыжной мостовой, женщины доплелись до ближайшей гостиницы и взяли комнату. Зинаида Андреевна предложила теще отдохнуть, но та была несгибаема и хотела увидеть сына немедленно. Расспросив портье и получив указания, они вышли на улицу и сели в подъехавший трамвай. После нескольких пересадок они добрались до Копли, рабочего предместья Таллина, застроенного двухэтажными деревянными домами барачного типа. Они вышли на последней перед депо остановке и, обойдя чугунную ограду лютеранского кладбища, оказались перед больницей — высоким, массивным зданием, сложенным из потемневшего от времени красного кирпича. Войдя в вестибюль несгибаемая Матильда Францевна подошла к справочному окну и предъявила письмо и паспорт. «Могли бы вы сообщить где мой сын?» презрительно поморщившись произнесла она по немецки. Молоденькая служащая, опрятная и одетая в накрахмаленный медицинский халат, засуетилась. Открыв толстую книгу, лежащую перед ней, она углубилась в чтение. Перелистав страницы она нашла требуемое имя и фамилию. «Ваш сын содержится на 3-ем этаже в хирургическом отделении,» словоохотливо ответила девушка на безупречном немецком. «Вас там встретит медсестра. Лифт находится справа от вас.» Сухо поблагодарив старая дама, а за ней Зинаида отправились наверх. Там за двойной дверью их посадили на деревянном диване с выгнутой спинкой и оставили ждать. В комнате, кроме них была простоволосая женщина в расстегнутом зипуне и истертых сапогах. На коленях у нее лежал завернутый в ватное одеяльце ребенок, который попискивал время от времени. «Голодный он, вот и плачет,» объяснила окающим ярославским говором баба. «У меня от бескормицы молоко пропало, а купить не на что.» Зинаида порылась в своей сумочке и протянула ей, завернутый в вощеную бумагу бутерброд с колбасой и сыром, который она приготовила себе на вечер. «Премного благодарствую,» баба не колеблясь схватила его и тут же всухомятку весь умяла. «Не любят эстонцы нас, ой как не любят,» она стряхивала хлебные крошки со своего пестрого ситцевого платья. «И армию, и солдат наших не любят. Знать боятся, что наш белый царь им на голову сядет; думают, что сами управятся, а ведь один хомут на другой сменят — вот и весь сказ. Вот я слышала, что вы по немецки с ними судачите, да и сами вы с виду заграничные, потому к вам завсегда полное уважение; а мы с Еремой только по русски, потому на нас здесь косо смотрят. Ерема мой — простой прапорщик, генералам поверил и пошел с войском Россию спасать, так его под Гатчиной так шрапнелью шарахнуло, что без ноги остался. Хорошо, что живой и руки есть, а сколько бедолаг там навеки полегло, не перечесть — опосля генералы наши друг с другом перессорились, кто прав, кто виноват — солдат бросили и опять в Париж укатили лягушек с шампиньонами докушевать.» «Куда вы теперь?» Зинаида с жалостью посмотрела на сверток, лежавший на ее коленях. «Как Бог даст,» стоически сказала баба. «Мы люди привычные, везде выживем.» Она что — то там поправила и принялась укачивать ребенка. «Плохо, что Ерему из больницы гонят; говорят деньги на его лечение отпущенные, все истрачены.» Она смахнула слезу. «Но он ходит, на костылях, а ходит. Он крепкий — границу перейдет.» Наши дамы с недоумением взглянули на нее. Баба всполошилась, что сболтнула лишнее. Она извиняюще улыбнулась. «Не нравится нам здесь; за людей не считают, а выезд нам закрыт, потому как нет русского консульства. Вот мы с Еремой что надумали — тихонько через границу перейдем, а там до его родственников в Выборге недалеко; авось помогут.» «Назад в Совдепию?» с ужасом прошипела Матильда Францевна. «Все движутся в обратном направлении!» Баба растерянно и непонимающе вытаращилась на нее. «Это наша земля,» уронив голову нескоро прошептала она. «Помоги вам Бог,» сказала Зинаида Андреевна с сильным душевным чувством и, достав из сумочки крупную французскую банкноту, протянула ей. «Благодарствую за вашу доброту, барыня,» баба быстро упрятала ее в недра накрученных на ее тело лохмотьев. «Не такие мы уж бедные. Армия выплатила нам выходное пособие, но юденками, здесь их никто не берет.» «Как зовут вашего маленького?» «Васюткой,» мать открыла для обозрения его сморщенное, недовольное личико. «Хорош богатырь,» похвалила Зинаида Андреевна. «Как вас величать?» «Ефросиньей,» смущенно обнажила баба свои неровные зубы. «А я Зина,» она протянула руку своей новой знакомой. «Frau Ziegler,» в комнату через боковую дверь вошел представительный блондин в добротном синем костюме, поверх которого был накинут отутюженный белый халат. «Ich bin Dr. Lehar Teder.» Он подошел к дамам и каждой пожал руку. «Герр Зиглер мой пациент»,[2] очаровательно улыбаясь продолжал он по немецки. «Вы, как я понимаю прибыли из Финляндии?» «Как он?» вскочила Матильда Францевна. Ей было не до любезностей. «Мы хотим его видеть!» Доктор замялся. «Видеть вы его можете, но он вас не увидит. Герр Зиглер в беспамятстве.» Зинаида плохо схватывала немецкий на слух, но догадывалась о возникших осложнениях. «Что он сказал?» спросила она по русски. «Врач говорит, что Фридрих в беспамятстве,» перевела Матильда Францевна. «Давно?» Лицо Зинаиды вспыхнуло, глаза блеснули. Мысль о том, что светоч ее грез и отец ее детей, где-то здесь рядом и нуждается в помощи, доводила ее до безумия. Она закусила нижнюю губу, пытаясь унять охватившую ее дрожь. «Wie lang?» как эхо повторила старая дама. «Уже три дня; с тех пор как мы сделали ему трепанацию для удаления гематомы. Вы не беспокойтесь, мы будем держать вашего сына до полного выздоровления. Мы провели несколько успешных операций и он поправляется. Я полагаю, что Герр Зиглер придет в сознание в любой момент. У вашего сына вследствие проникающего ранения брюшины повреждены кровеносные сосуды внутренних органов,» методично объяснял врач процессы, происходящие в его пациенте. «Осколочное ранение, которое перенес Герр Зиглер, вызвало сильное кровотечение. Сейчас он страдает от патологических процессов, связанных с травмой брюшной полости и головы. В результате ранения у вашего сына развился растянутый в динамике инфекционный процесс, с которым мы успешно боремся.» Доктор Тедер закончил свой монолог и, приятно улыбнувшись, сделал приглашающий жест рукой, «Не угодно ли пройти? Герр Зиглер в восьмой палате.» Похолодевшие и растерянные, с тяжестью на сердце дамы последовали за ним. Безлюдный, выкрашенный в белое коридор казалось уходил в бесконечность. Электрические плафоны на потолке испускали резкий желтоватый свет. Из — за вытянувшихся в ряды плотно закрытых, пронумерованных дверей не доносилось ни звука. Слегка пахло карболкой и хозяйственным мылом. Доктор Тедер отворил дверь с цифрой 8 и прижав палец к губам, пригласил их войти. На железной койке посередине небольшой квадратной комнаты, накрытый до подбородка суконным одеялом, лежал Фридрих. Глаза его были закрыты, щеки на пергаментном лице ввалились, неухоженные борода и усы спутались, а из ноздри высовывалась гибкая, розовая трубочка, соединенная с пластиковым ящичком, подвешенным к стойке у его изголовья. Так неподвижен он был, что казалось, что неживой. «Взгляните, у него хороший пульс и давление,» врач указал на дневник параметров прикрепленный к спинке кровати. Пораженные, женщины застыли, с тревогой всматриваясь в раненого. Прошло несколько минут и вдруг, о чудо! его веки раскрылись, зрачки повернулись и встретились с отчаянными глазами его матери и жены. Его губы шевельнулись, как бы пытаясь что — то сказать, но напрасно, исчерпав все силы, Фридрих опять провалился в обморок. «Замечательно,» Доктор Тедер захлопал в ладошки. «Ваше присутствие необычайно благотворно для пациента.» «Я должна быть с моим мужем,» на ломаном немецком решительно заявила Зинаида. «Я буду здесь жить.» Она угрожающе повернулась к врачу. «Это невозможно. Это против правил нашего лечебного учреждения,» Доктор Тедер скрестил руки на груди. «Тогда я буду жить в городе и навещать его каждый день.» «К сожалению, это тоже невозможно. Вы конечно можете проживать в Таллине, но появляться в больничной палате пациента вы можете только по средам и пятницам с 10 до 11 часов утра.» «Что за безобразие!» Врач развел руками. «Успокойся, Зина. У тебя нет денег на проживание здесь,» увещевала ее Матильда Францевна. «Жизнь для нас здесь слишком дорога. Вернемся домой; за Фридрихом здесь хороший уход и будем ждать его полного выздоровления. Ты ведь нужна своим детям!» Повернувшись к врачу, она добавила, «Спасибо вам за все!» «Пожалуйста. Счастливого пути!» Нахмурившись и наклонив голову, по-прежнему негодуя, Зинаида Андреевна еле слышным голосом нехотя попрощалась. «Желаю вам всяческих благ!» с солнечной и безмятежной улыбкой Доктор Тедер напутствовал ее. Они вышли на улицу и сели на трамвай. Падали густые, липкие хлопья снега. Рассеянно и в полудреме Зинаида Андреевна глядела в окно, усыпленная мерным покачиванием и дребезжанием, пока вагон не поравнялся сo знакомой ей парой, шагающей по тротуару. Рослый и сильный мужчина с погонами прапорщика на засаленной шинели прихрамывая шел, опираясь на трость. Вместо левой ноги из штанины высовывался протез, которым он ловко управлял. Рядом семенила молодка, закутанная сверху платком, крест накрест обвязанным вокруг талии ее зипуна. Перед собой она бережно несла сверток с ребенком. Женщина что — то увлеченно рассказывала своему спутнику и оба смеялись. «Уж не Ефросинья ли это с Еремой?» догадалась Зинаида. Супружеская чета была так уверена в себе, так довольна и полна надежд, что им можно было только позавидовать. Зинаида Андреевна не отводила от них глаз, пока они не скрылись за поворотом.
