У Жаккетты сжалось сердце. Она сразу стала чужой в этой комнате. Товар, только товар.
Молодой шейх Али Мухаммед ибн Мухаммед ибн Али ибн Хилаль Зу-с-сайфайн сидел в главном зале своей усадьбы в Триполи и гнев в нем копился, как горный поток в запруженном ущелье Атласских гор.
Сегодня был день покупок женщин в гарем. Только глупец, не знающий жизнь правителей и вождей, может думать, что делается это исключительно ради удовольствия.
Чем выше поднял Аллах человека, тем меньше он свободен в своих действиях. Полная свобода есть только у нищего бродяги, бредущего по бесконечной дороге под вечным небом.
Правитель, чтобы достигнуть цели, должен опираться на людей. Еще Второй Учитель[29] говорил, что человек может достичь необходимого в делах и получить наивысшее совершенство только через объединение многих людей в одном месте проживания. Великие слова!
Но почтенные люди в городе как сговорились, твердят, что появилась французская принцесса, которая послужит украшением гарема шейха Али. Только и слышно: шейх и французская принцесса, шейх и французская принцесса!
И сейчас, на смотринах принцессы, шейх не мог понять, его считают дураком или все вокруг посходили с ума по прихоти Аллаха!
Он с отвращением посмотрел на стоящую перед ним девицу в иноземном платье. На память пришли бессмертные строки Хорезми:
Мир, потрясенный чудом красоты,
Пал перед войском прелести твоей!
С тобой в сравненье гурия смугла,
Луна Новруза – лук твоих бровей.
Мой слух – Фархад, слова твои – Ширин.
Твой чудный взгляд – кашмирский чародей.
Приличествует родинка щеке,
Твое подножье – голове моей.
Твои глаза – нарцисса лепестки. Твои уста —
Цвет аргавана, нет, еще красней!
Чем для меня запретней твой гранат,
Там жар любви в крови моей сильней!
Китай, Кашмир тобой изумлены.
Сражает льва стрела твоих очей
Твоей улыбкой сахар пристыжен
Терзает гурий зависть неба к ней.
Не смейся! Гурии сойдут с ума,
Увидев зубы жемчуга белей!
Все девы рая в множестве своем
Не стоят завитка твоих кудрей![30]
Увидел бы мудрый поэт это чудо, каким бы эпитетом он ее наградил?
Худая, так что кости выпирают и на руках просвечивают синие жилки. Спина неестественно выгнута, так что живот выпирает вперед, плечи сутулые. Какой сумасшедший догадается сравнить такую со стройным кипарисом?
А голова и лицо! Высокий до неприличия лоб. (Шейха передернуло.) Франки, наверное, бесноватый народ, раз считают красавицами таких лысых уродин!
Где бровь, изогнутая луком? Где копья черных ресниц, обрамляющие горящие страстью глаза? Чтобы различить эти брови, нужен астроном, обладающий зорким зрением и способный разглядеть самые маленькие звездочки.
Лицо красавицы смущает солнце бесподобной формой. Это обрамленное светлыми волосами яйцо не смутит даже таракана.
Где незыблемые каноны красоты, так дивно воспеваемые поэтами?
Стройный стан, подобный кипарису?
Черные волосы, гиацинтами обрамляющие луноликое лицо?
Черные брови, подобные крыльям птиц?
Глаза – самоцветы?
Розы щек и выточенные из коралла уста, прячущие жемчуг зубов?
Груди, подобные спелым гранатам?
Бедра и ягодицы, словно подушки, набитые пером страуса?
А взгляд?!! Где это видано, чтобы женщина смотрела на мужчину, как гусь на скорпиона? Не отводя глаз, словно она не женщина, а он не мужчина!
Не такой видел в думах шейх французскую принцессу.
Мнилось, да простит эти думы Аллах, – ласково улыбнется красавица, чья кожа бела, не опаленная солнцем пустыни, темные волосы вьются вдоль щек и спускаются на полную грудь. Губы, как лепестки роз, приоткрыты, не дают спрятаться жемчугу зубов. Слюна благоухает мускусом. Мягкость и округлость ее форм вызывают на языке сладость меда. Она стройна, гибка и соразмерна и все языки ойкумены не могут описать ее красоту и прелесть.
Чтобы при взгляде на нее язык сам говорил:
Что это за очи! Их чье колдовство насурмило?
Розы этих ланит! – чья рука их взрастила?
Эти кудри – как мрака густые чернила,
Где чело это светит, там ночь отступила![31]
При взгляде же на эту заморскую диковинку ничего не приходит на ум, кроме как:
Спаси меня, о боже правый,
От бабы злобной и лукавой!
О, если бы я к ней вошел,
То напоил себя отравой! p [32]
* * *
Опытная Бибигюль, которая пристроила в разные места не один десяток девиц, давно поняла, что дело неладно.
Скоро стало безнадежно ясно, что шейх Али совсем не пылает от восторга при виде французской принцессы. И в душе Бибигюль заклокотала ярость, как кипящее масло в котле из красной меди.
Этот дикий, необузданный, некультурный кочевник, оказывается, и не видел настоящих женщин. И теперь не может понять, какую изысканную вещицу ему предлагают.
Такие деньги, такие возможности уплыли из рук, и все ради того, чтобы теперь смотреть, как хмурится в усы этот темный дикарь, да плюнет ему в тюрбан Аллах!
Но если этот поганец не возьмет французскую принцессу, это будет урон, который долго не поправишь.
На всех углах будут судачить: шейх Али отказался купить у Бибигюль девушку. А может, это вовсе не принцесса? А может, она полна скрытых изъянов?
Урон делу, урон репутации, выброшенные на ветер деньги. Все великие планы зачеркнула нахмуренная бровь полоумного, бесноватого шейха!
Ну какой шайтан ему еще нужен? Французская принцесса, в золотом платье, с веером?!
Вот и пойми этих мужчин!
* * *
Шейх Али тоже свирепел.
Когда задумаешь великое дело во славу Аллаха, ты уже не принадлежишь себе. И, хочешь не хочешь, придется покупать эту лысую ящерицу, при взгляде на которую пропадает всякое желание.
Но не будь он мужчиной, если заплатит за невольницу лишний дирхем.
Он покупает только французскую принцессу, а не женщину, шайтан ее побери вместе с подсунувшей это чудо Бибигюль!
Видимо люди Тарабулюса слишком много общаются с неверными и Аллах в наказание залепил им грязью глаза, раз они считают эту мумию красавицей!
* * *
Жанна изучала лицо будущего владельца и тоже пылала яростью, сравнимой разве что с извержением вулкана.
Этот чернобровый мрачный мусульманин (чтоб ему пусто было!), смеет осматривать ее так, словно она хромой осел на продажу.
Ее, вдову герцога и придворную даму, славящуюся своей красотой от Бордо до Ренна!
И у Бибигюль лицо кислое, словно она вместо апельсина лимон съела! Что-то не возникло у них с шейхом согласия! А сколько слов было напето про вождя племени и бесподобного мужчину!
Задним числом Жанна отчаянно жалела, что не согласилась на предложение евнуха и не передала весточку тринитариям. Но было уже слишком поздно.
* * *
Совсем не за те деньги, которые рассчитывала получить с этой сделки Бибигюль, французская принцесса была продана в гарем шейха Али.
Жанна поменяла владельца.
Ни та, ни другая сторона не были довольны и уносили разочарование в душе.
После такой бесполезной траты денег шейху Али опротивел мир вокруг. Смотреть на вторую, наверняка такую же жемчужину сил не было.
«Слава Аллаху великому, слава властителю власти!» – горько думал шейх Али. – «Поистине сегодняшний день благославлен с начала до конца, ибо звезда его принесла счастье в лице французской принцессы – вылитой ящерицы, а содержание страницы видно по заглавию. Сегодняшний день – день ящериц. Хвала Аллаху, который спрятал красивых девиц и заполнил мир ящерицами!»
Но мужчина не уронит лица и, стиснув зубы, шейх приготовился к новой пытке, твердо решив больше сегодня ничего не покупать. Даже уздечку ослу.
* * *
Закутанная до глаз, необъятная женщина вывела на середину комнаты чуть спотыкающуюся невольницу и резким движением, как ваятель со скульптуры, сдернула с нее покрывало. Шейх почувствовал, как сердце его начало оттаивать…
* * *
… Как всегда, в последнюю минуту обнаружилось, что многое упущено, недосказано, недоделано.
Всё утро Фатима пушинкой носилась по городу и провернула массу дел, а главное, договорилась о показе своей невольницы шейху Али. Теперь же она всовывала Жаккетту в тончайшие шальвары из химского шелка, натягивала на нее индийские деревянные футляры-чаши для поддержки и украшения грудей, застегивала их на спине, навешивала везде, где только можно повесить украшения. И успевала давать напоследок ценные советы.
Тут же печальный Масрур варганил в котле какое-то варево.
– Даже во сне помни, мой цвэточек! – рявкала Фатима, подрисовывая Жаккетте глаза и брови. – В гареме – нет друзей! Держи язык на запоре, а ум на страже. Никогда не ешь то, что дает тебе другой человек, там может быть яд или банж. Пусть он сначала сам съест.
