Открыто претендовать на трон было все же рановато: в этом его убедил Солсбери. Слишком многие из нобилей короля не задумываясь взялись бы за оружие, едва проведав, кто он, этот узурпатор. Но как известно, дорогу осилит идущий – вот и надо, определившись с выбором, шаг за шагом по ней продвигаться. Жизнь новорожденного младенца хрупка; герцог Йоркский сам потерял пятерых от всяческих хворей и простуд.
Погруженный в раздумья, он улыбнулся, когда один из писцов поставил на все четыре уголка развернутого свитка свинцовые гирьки. Будучи лордом-протектором, именно Йорк должен был наложить на пергаментную бумагу Большую печать английского трона: последняя, завершающая стадия. В ходе всего обсуждения поодаль с опущенными головами стояли четверо обычных простолюдинов, смиренно дожидаясь, когда наступит их черед внести в процедуру свою скромную лепту. По кивку Йорка они приблизились к столу и выложили на него две половинки серебряной печати, а также поднесли горшочек с воском, растопленным на миниатюрной жаровне. На глазах у всего собрания королевская Печать была со звонким щелчком сомкнута воедино, и на ее поверхности сложился образ короля Генриха на троне. Один из людей – «держатель воска» – специальным ножичком подскоблил начинающий остывать диск до более правильной округлой формы, а другой тем временем проложил по документу отрезок изящной ленты. То была работа, требующая тонких навыков, и присутствующие с любопытством наблюдали, как нагретый диск вдавливается в бумагу, образуя на странице жирный оттиск. Затем Печать подняли и вновь разделили на половинки, а на бумаге осталось подобие медальона из воска в четыре дюйма шириной и с вдавленными в него лентами, которые теперь нельзя было удалить, не порвав при этом бумаги или не сломав самой печати.
Дело было сделано. Носчики Печати убирали орудия своего ремесла: серебряные половинки легли в шелковые мешочки, которые были затем помещены в раздельные запирающиеся ларчики из полированного металла. После этого, поклонившись протектору, эти люди молча удалились: их дело было сделано.
Йорк поднялся и энергично хлопнул в ладоши.
– Отныне дитя поименовано принцем Уэльским, законным наследником престола. Милорды, честно вам скажу: я горжусь Англией. Можно сказать, я горд, будто это мой собственный сын.
Он посмотрел на Сомерсета яркими смеющимися глазами. Тот бы, пожалуй, это стерпел, если б не прозвучавший где-то за столом сдавленный смешок. Это привело графа в холодную ярость. Играя желваками костистого лица, он схватился за рукоять меча.
– Потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду, Ричард, – пристально глядя на Йорка, с неторопливой отчетливостью произнес он. – Если вы имеете смелость обвинять человека в бесчестии и измене, то сделайте это прямо, без всяких там французских игр.
– Да что вы, Эдмунд, – улыбаясь еще шире, Йорк покачал головой, – вы меня не так поняли. Остудите пыл. Это же день всеобщего ликования: линия короля Генриха закреплена на бумаге.
– Нет, я не о том, – вымолвил Сомерсет глубоким, севшим от напряжения голосом.
Его истинные сорок восемь лет выражались лишь в седине, но никак не в хилости или сутулости. Медленно поднявшись со стула, подталкиваемый гневом, он расправил плечи.
– Я требую от вас сатисфакции, Ричард. Если вы вслух осмеливаетесь произносить клеветнические измышления, то вы должны иметь смелость их в том числе и защищать. Исход такой защиты решат, безусловно, Бог и моя правая рука. Извинитесь передо мной сейчас же, иначе завтра поутру мы с вами встретимся во дворе.
Если б не стоящий между ними стол, Сомерсет бы, вероятно, выдернул из ножен меч и ударил Йорка прямо здесь же. Присутствующие в зале, нервно переглядываясь, тоже положили руки на мечи: бог его знает, чем все обернется; в случае чего надо действовать. Йорк, в противоположность остальным, к мечу и не притронулся. Он знал, как чертовски проворны выпады Сомерсета – на таком расстоянии и не увернуться. На всякий случай он тоже осмотрительно поднялся со стула.
– Вы угрожаете лорду-протектору, Защитнику и Радетелю королевства, – властно напомнил он свои титулы. При этом на губах Йорка по-прежнему играла змеистая улыбка: то, как оборачиваются события, вызывало у него упоение. – Уберите руку с меча.
– Я сказал, что мне нужна сатисфакция, – с полыхающим лицом повторил Сомерсет.
Йорк в ответ непринужденно хохотнул, хотя напряжение в зале придало этому звуку оттенок фальши.
– Вы совершаете ошибку, однако ваша угроза – преступление, которого я простить не могу. Стража! – выкрикнул он с неожиданной силой, заставившей всех тревожно замереть.
В ту же секунду двери распахнулись и в залу ступили двое дюжих часовых в шлемах и нагрудниках. Завидев опасную сцену, они тут же обнажили клинки. Йорк, ни на секунду не сводя глаз с Сомерсета, распорядился:
– Арестовать лорда Сомерсета. Он угрожал персоне протектора. Уверен, дознание выявит более глубокую подоплеку этого деяния, а возможно, что и заговор против престола. Разумеется, будут выяснены имена и тех, кто в нем задействован.
Застывший было Сомерсет одним слитным движением выхватив меч и сделал мгновенный выпад через ширину стола. Под неимоверно быстрым ударом Йорк успел лишь отпрянуть и шарахнуться спиной о стену, да так, что с потолка посыпалась пыльная штукатурка. В оцепенелом изумлении он поднес к своему лицу растопыренную ладонь, вполне ожидая увидеть на ней кровь. Но уже в момент движения на Сомерсета навалились стражники и, обжав с двух сторон, смазали удар. Невзирая на сопротивление, они смяли его и закрутили руку за спину, заставив утробно взвыть от боли.
– Глупец Эдмунд, – злорадно нараспев сказал Йорк, чувствуя, как взбухает гнев. – Сейчас тебя отсюда по Темзе доставят прямиком в Тауэр. Думаю, до предъявления обвинений мы с тобой не увидимся. Я же незамедлительно пошлю весть о твоем аресте в Виндзор, королеве. Не сомневаюсь, она будет вне себя от утраты человека, столь любимого душой и телом.
Невнятно что-то орущего и упирающегося Сомерсета уволокли. Йорк, отерев со взмокшего лба пот, махнул рукой на бумагу со все еще остывающей печатью:
– Это доставить в Виндзор, подать и зачесть королю Генриху. Бог знает, что он там расслышит, но сделать это все равно необходимо.
С этими словами он, горделиво подняв голову, зашагал наружу, овеваемый теплым воздухом Вестминстерского дворца. Остальные лорды, не говоря ни слова, потянулись следом.
Барон Эгремонт Томас во весь дух скакал на невиллский центр. Теперь расклад может быть только один: перебить в свадебном кортеже всех до единого, иного и быть не может. Томас был исполнен решимости. Пускай цвета Перси сковырнуты, замазаны или прикрыты, но его лучники уже пролили первую кровь и даже перед смертью успели поразить с полдюжины людей Невилла, в том числе и рыцарей. Так что обратной дороги нет, и никто никого теперь с миром не отпустит. Погоняя коня, Томас на приближении видел ярость, искажающую лицо графа Солсбери. В окружении лучших своих воинов он размахивал мечом то вправо, то влево, вопя команды о перестроении. Своего могучего вороного Томас направил непосредственно на старика, блаженно ощущая легкость щита и меча в своих сильных от беспрестанных упражнений руках. Что ему этот отрядишко, когда он привел с собой шесть сотен – считай, втрое больше! Еще и солнце не дойдет до полудня, как с Невиллами будет покончено.
Вот по всему флангу всадники Перси и Невиллов с тяжким лязгом сшиблись, в разных местах прорывая друг другу строй и нанося заполошные, чугунно-тяжелые удары в попытке своротить менее стойкого противника с седла, нередко в наполовину оглушенном состоянии. Для рыцарей Перси это был весьма рискованный момент – врываясь, они на запасе набранной скорости пролетали внутрь вражеского построения и оказывались оттесненными от своих, что скакали рядом. Прошибаясь сквозь железную преграду из рыцарей Невилла, конники Перси вынужденно останавливались и под градом ударов вслепую оборонялись, в то время как их кони, крутясь на месте, лягали всех, кто толкался вокруг, и всё, что попадалось под копыта.
Томас диким махом рубанул по первому же невиллскому рыцарю, который подвернулся, но тот увернулся столь резко, что меч лишь скользнул по пластине, сковырнув с нее стружку яркого металла. Томас вдруг вякнул: что-то звонко стукнуло по левой ноге, отчего та враз онемела – так и разминулись с противником, не закончив поединка. Он услышал, как вражеский рыцарь рыкнул вслед ему ругательство, но развернуться у обоих не было возможности. Перед Томасом предстали еще двое, а позади них виднелся не кто иной, как Ричард Невилл, граф Солсбери.
– Балион, вперед! – рявкнул Томас, чувствуя, как боевой конь под ним послушно напрягся. Почти год ушел у Томаса на то, чтобы научить животное не вставать на дыбы в полный рост, что приемлемо в схватке с каким-нибудь другим жеребцом. Вместо этого Балион был обучен привставать и почти тут же выбрасывать передние ноги, так что вместо скачка следовал дьявольской силы удар копытами по впередистоящим лошадям. Видит бог, на воле, в табуне, Балиону не было бы равных, и он непременно стал бы вожаком. В понуканиях этот гигант не нуждался; риск был лишь в том, что он впадет в излишний раж и перестанет слушаться.
