Воины откатились на три дюжины шагов.
— Сейчас, сейчас, — Хаттусили шёл вдоль строя, ободряя воинов.
В голове пульсировала предательская мысль:
«Как тогда... Как при Киндзе... Сил не хватит...»
Он увидел Гасса. Хвала богам, живой. Вся гурпису в бликах пламени чёрная. Кровь? Хоть бы чужая.
— Что там?
Вопрос был о южной части лагеря.
— Там вроде всё. Бегут, сукины дети. Преследовать невозможно. Темень, хоть глаз выколи.
— Отбегут и снова вернутся, — с опаской предположил один из младших гал-картаппа [167].
— Нэт, — возразил Хамс-Хартагга, — до утра у них медвежья болэзнь будет.
Хаттусили усмехнулся. «Внука медведя» некоторые не самые достойные черты «деда», как видно, не смущали.
— Добро. Значит только эти остались.
Хастияр отчаянно всматривался во тьму, пытаясь разглядеть, сколько же перед ними осталось аххиява. Тут, как по заказу над головой разлилось серебро — луна показалась из-за облаков.
Хастияр сжал зубы. Микенцев было довольно много, и они бежать не собирались.
— Ну что? — проговорил Хаттусили, — двинули.
Но тут со стороны врага раздался крик:
— Хаттусили! Есть ли среди вас царевич Хаттусили?
Энкур остановился. Он узнал этот голос.
— Чего? — переспросил Орфей у Оикла, — как он сказал?
Ахеец и кикон всё ещё были живы. Орфей пока-что отделался легкой раной руки, а Оикл и юноша невредимы.
— Я не разобрал, — ответил Оикл, — Пен-те-сели? Так, что ли?
— Пентеселия, — пробормотал Нестор, который так же уцелел в предыдущей мясорубке.
— Царица что ли их? — спросил Орфей, — баб-воительниц, этих?
— Да хер его знает.
— Это ты, Мелеагр? — крикнул Хаттусили.
— Он самый! Мелеагр, сын Ойнея!
— В скверный, недобрый час твои боги привели тебя сюда, — крикнул Хаттусили и добавил с издёвкой в голосе, — друг...
Он вышел из строя вперёд.
Орфей морщился, разглядывая вождя кетейцев. Да вроде бородат. Какая ещё «царица амазонок»?
Хаттусили и верно, так и не брился, в отличие от большинства своих воинов.
Мелеагр вышел навстречу.
— Палемон и Ификл тоже здесь? — спросил Хаттусили.
— Ификла давно среди живых нет, — ответил Мелеагр, — а Палемон, скотина, нас бросил и уплыл. Сразу, как с Хастияром свиделся.
Хаттусили удивлённо оглянулся на друга. Тот поморщился и мотнул головой. Дескать, «потом расскажу».
— Чего хочешь-то, Мелеагр? — спросил энкур.
— Жить, вестимо, — честно признался курет.
— Так и жил бы себе за морем. Чего сюда-то припёрся? Второй раз. А раз на раз не приходится. Теперь-то точно сдохнешь.
Мелеагр сжал зубы.
— Твоих-то за собой мы немало утащим.
— Он прав, — негромко проговорил Гасс, — их много ещё.
Хаттусили поджал губы. Он это понимал.
— Хочешь, чтобы я вас отпустил? Вот так, просто?
— Отпусти, — кивнул Мелеагр, — мы всеми богами поклянёмся, что сюда больше не придём. И сыновья наши не придут. А не отпустишь... Что ж, продадим себя дорого.
Хаттусили обвёл взглядом своих воинов. Они молча ждали его решения. Посмотрел на Хастияра, на стоявшего рядом с ним Атанору. Троянцы смотрели исподлобья. Они готовы были умереть, но не отпускать аххиява живыми.
И в этот момент началось началось нечто странное. Невообразимое. Чудовищное. Земля начала дрожать, уходить из-под ног. Будто сейчас шла огромная волна — из глубин, с востока на запад, поднимая и опуская земную твердь, что казалась незыблемой.
Земля раскачивалась, будто желая стряхнуть с себя собственное порождение — род человеческий. И сейчас люди, застигнутые стихией врасплох, чувствовали себя не хозяевами жизни, а всего лишь малой песчинкой, жалкой и слабой перед лицом разгневанного бога.
Лошади бесились. Хастияр бросил щит. Вместе с Хаттусили и его возничим они пытались удержать коней. Втроём никак не могли справиться с упряжкой, пока на помощь им не пришёл Гасс. Он спрыгнул со своей колесницы и вместе с возничим, ценой огромных усилий им удалось сдержать лошадей.
Многие воины падали, обезумевшие лошади топтали их, ломали кости. Строй, что хеттов, что аххиява рассыпался. Все куда-то бежали, не разбирая дороги во тьме. Сталкивались, падали, вскакивали и снова бежали, в неописуемом словами ужасе. Оба войска превратились в бессмысленно мечущуюся толпу людей.
Аххиява бросились к кораблям. Они уже не думали о том, что враг не слишком многочисленен и только богам ведомо, как пошла бы последняя схватка. Ещё мгновение назад загнанные в угол крысы скалили зубы, но вот, стоило обрушиться на них гневу Посейдона, как крысы бросились врассыпную. На самом деле они давно, задолго до этого боя утратили волю к борьбе.
Землетрясение длилось совсем недолго, но наступивший за ним хаос хетты и троянцы смогли преодолеть только к рассвету.
Хаттусили отступил к нижнему городу. Аххиява стаскивали в воду корабли. Некоторые уже ставили паруса. Они бросили всё. Шатры, награбленное добро, пленников. Гнев бога наполнил их сердца неизбывным животным страхом и ничего они не желали сейчас больше, чем убраться с этого проклятого берега, что обещал так много, но забрал всё.
Им не препятствовали. Хеттам и троянцам было не до них.
Едва просветлело небо на востоке, как стало видно — слепая ярость бога не пощадила никого, не разбирала, кто прав, а кто виноват в дрязгах смертных.
Землетрясение разрушило Трою.
Стены цитадели, так и не взятые пришельцами, обрушились во многих местах. А в иных покрылись трещинами. Рухнула привратная башня. Над руинами дворца поднимался серо-бурый дым. Дома в нижнем городе, сложенные из кирпича-сырца, большей частью просто рассыпались.
Из города неслись стоны, плач, проклятия. Там оставалось много людей, и большая их часть теперь была погребена под обломками. Троянцы и хетты бросились на помощь. То, что они увидели внутри, заставило содрогнуться даже бывалых воинов, повидавших множество смертей.
Когда последний уцелевший корабль аххиява отчалил, Хаттусили и Гасс с несколькими десятками воинов вошли в брошенный лагерь. Бродили среди заваленного трупами пепелища.
Возле одной из палаток, на земле Гасс нашёл женщину. Она была ещё жива. Он наклонился к ней, приложил к губам флягу.
Женщина лежала на каких-то тряпках, окровавленных и прилипших к телу. Должно быть, когда-то они были её одеждой. Лицо её представляло собой кровавое месиво. Кровь текла из разодранных губ. Всё тело покрыто ссадинами, кровоточащими и успевшими затянуться.
Подошёл Хаттусили. Гасс поднялся на ноги и грустно покачал головой.
— Помрёт.
Он посмотрел на удаляющиеся паруса. Губы его дрожали.
— Никого мы не спасли...
— Проклятие может какое на мне? — негромко спросил Хаттусили,
