— второй раз не пойми что. Вроде победа, а хуже поражения.
— Могло быть гораздо хуже, если бы мы пришли на день позже, — сказал Гасс, — кстати, помнишь ведь, тот врач из мицрим, который лабарну пользовал, рассказывал, будто Риамасса повелел в камне записать, как он нас при Киндзе в одиночку разгромил? Единолично сотни тысяч поверг.
— Ты к чему это вспомнил? — спросил Хаттусили.
— С этими тоже так будет, — сказал Гасс, указав на запад, в сторону Аххиявы, — тоже скажут, что победили именно они.
— Да насрать мне на них, — Хаттусили устало опустился на землю, — пусть выдумывают, что хотят.
Гасс на это ничего не ответил. Воины переминались с ноги на ногу позади на почтительном расстоянии.
Никто не знал, что делать дальше.
Незаметно подошёл Хастияр и сел рядом с Хаттусили. Посланник молчал, не смотрел ни на друга, ни на Гасса. Просто глядел вдаль.
— Ладно, надо делами всех занять, — сказал Гасс, — дел невпроворот.
Хаттусили почувствовал в его словах укор, но не сдвинулся с места. Хастияр смотрел на горизонт.
— Гасс, — сказал Хаттусили, — пришли кого-нибудь. Пусть вина притащат.
Военачальник взглянул на него с неодобрением. Потом посмотрел на Хастияра и кивнул.
Ушёл с воинами.
— Что там? — спросил друга энкур.
— Плохо, — только и ответил Хастияр, — наши завалы разбирают, а я стою, как истукан и даже кирпич поднять не могу, руки трясутся. Последними словами себя обругал, а будто оцепенение какое. Вот и пришёл сюда, чтобы на виду у всех не срамиться.
Он чувствовал, что, сбежав от беды, поступил низко. Но уже не осталось сил смотреть на всеобщее горе. От воинов Хаттусили, хотя они тоже были измотаны переходом и сражением, сейчас было больше пользы.
К ним подошла женщина. Её платье была ещё недавно ярким и пёстрым, а сейчас измазалось в пыли и золе. Ни слова не говоря, она подсела к Хастияру, и прежде, чем он успел что-то сказать, обняла его и расплакалась.
Прибежал посланник от Гасса с кувшином. Хастияр протянул его женщине. Троянка выпила изрядно, но даже в лице не изменилась. Разве что перестала рыдать. Только тогда Хастияр и спросил её:
— Скажи что-нибудь, Элисса, не молчи. Твой сын жив?
— Да, и мой сын, и сын Руты, и она, живы. Чудом каким-то. Почти все, кто от нас близко был — погибли.
— Кто она? — тихо спросил Хаттусили у друга.
— Это невестка покойного приама, мать наследника, — ответил ему Хастияр.
— Ясно. Госпожа, всё уже закончилось, — Хаттусили понял, что женщина уже собой не владеет.
— Элисса, если хочешь, поедем со мной, — внезапно предложил ей Хастияр.
Но она только покачала головой.
— Нет, я никуда не поеду. Мои предки когда-то давно сбежали с Крита от войны и землетрясения. И вот теперь снова война, снова землетрясение. Но я никуда не побегу, я останусь здесь. Просто эти развалины — это мой единственный дом. Я здесь, в Трое родилась, и никуда отсюда не уеду.
Так они и сидели втроём на берегу. Молчали или обменивались малозначительными фразами. Передавали друг другу кувшин.
А за спинами их Богиня Солнца поднималась на свой полуденный трон.
Глава 21. Дважды рождённые
В нашей жизни нет места слабости.
Скажет и человек, и бог:
Только сильные у судьбы в чести.
Но, как правило, есть подвох...
И терзают сердца сомнения.
Продолжается вечный спор,
Где различные точки зрения
Составляют один узор.
Мы воюем за право выбора
На крутых поворотах дней.
По законам, увы, невыгодным
Для богов, как и для людей.
И пугает сердца забвение.
Всем хотелось бы обрести
Веру в лучшее продолжение
Незаконченной повести.
Там нити переплетаются,
Попробуй, найди свою!
Одна за другою тянутся,
Друг друга не узнают...
Меж мелкого и весомого
Ведут бесконечный бой,
А выбор пути знакомого
Так часто зовут
Судьбой.
Ольга Вайнер. «Нити», рок-опера «Орфей».
Троянец замолчал. Он не любил прерывать историю, дабы подогреть любопытство слушателей, как делали некоторые его собратья по ремеслу, но нынешняя повесть вывернула душу наизнанку.
Душа таилась в плотном клубке обыденных забот, в переплетении нитей, что слой за слоем оборачивали и скрывали воспоминания о далёком и, теперь казалось, уже и не существовавшем никогда прошлом.
Год за годом, день за днём истончалась его нить, что свивала Пряха. Недалёк уже миг, когда рассекут её ножницы Неотвратимой. И теперь, на закате жизни так мало у него осталось сил, чтобы заглянуть туда, в глубину клубка, в самое его начало, где сплелись в одну две нити, что протянулись с востока и запада навстречу друг другу. Так мало сил, чтобы прожить непрожитое, не разорвав своё сердце.
— Эй, старик, послушай, так не годится! — сказал щербатый парень, — откуда ты это взял?
— Что? — Троянец поднял на него недоумевающий взгляд.
— Разве такое было — наш лучший воин не в честном бою победил вашего, а подло, предательски, в спину! Нарушил все божеские и человеческие законы! Так не могло быть!
— Почему же не могло, это было на самом деле, это правда, — не согласился с ним Троянец.
— Нет, этого быть не может! Ты нам приврал, старик! Не обижайся, я тебя не виню. Просто вам, троянцам, обидно, что ваши проиграли тогда, вот вы и сочиняете небылицы, что, мол де, ахейцы победили нечестно!
Троянец вздохнул. Что и говорить, обидно, что когда-то твои предки проиграли. Но обвинять во вранье, это было уже слишком. Потому он просто сказал парню:
— Да, мы проиграли, и ахейцы разрушили Трою. А разве ваши выиграли тогда?
Он указал козопасу на развалины, в которых они сидели сейчас. Даже обломок былого величия был много лучше, чем нынешние дома, что простолюдинов, что вождей, всё едино. Ничего в нынешней жизни разрушителей Трои не говорило о том, что они одержали блестящую победу. Наоборот, ахейские города разделили судьбу погибшей Вилусы. Никаких преимуществ у победителей перед побеждёнными не было.
Парень не нашёл, что ему ответить. Верно, по рассказам деда он знал о прежней жизни, насколько жизнь в разрушенных ахейских городах была сытнее и легче, чем нынешняя. Но
