Этой ночью пишу особенно охотно. И чувствую, что мысли ясны. Если придется расплачиваться за это дурным днем, что ж, пускай.
Перечитал написанное. Долго думал об этом и о многом смежном. Я ставлю перед собой и такой вопрос: если взять большинство людей (чья жизнь в основном протекает без явного нарушения правил общепринятой морали), что, в сущности, их сдерживает? Ибо нет среди нас никого, кто хоть раз не почувствовал бы искушения совершить поступок, называемый в общежитии "аморальным". Я исключаю, конечно, людей верующих, то есть тех, кому твердые религиозные или философские убеждения помогают восторжествовать над кознями лукавого. Но вот прочие, что останавливает прочих? Робость? Уважение к человеку? Боязнь, что скажет сосед? Боязнь судебных преследований? Боязнь невзгод, которые они могут навлечь на себя в частной или общественной жизни своим поступком? Не отрицаю, все это, конечно, действует. Преграды эти сильны и, возможно даже, непреодолимы в глазах огромного большинства тех, кто "подвергается соблазну". Но это препятствия чисто материального порядка. И если бы не существовало других - порядка духовного, - можно было бы утверждать: коль скоро человек свободен от цепей религии, он держится положенных рамок только из страха перед жандармом или по меньшей мере из страха скандала. И можно, таким образом, утверждать, что любой неверующий, при условии, если он поставлен лицом к лицу с искушением и если обстоятельства дают ему полную гарантию тайны и абсолютной безнаказанности, непременно уступит голосу порока и совершит "зло", даже с превеликим удовлетворением. Иными словами, это значит, что моральных соображений, способных сдержать неверующего, не существует и что для тех, кто не признает никакого закона божеского, никакого религиозного или философского идеала, для тех не существует и действенного морального запрета.
Добавлю в скобках: казалось бы, в таком случае правы те, кто видит в моральном самосознании современного человека (и в нашей способности спонтанно отличать то, что следует делать, от того, что не следует делать, то, что есть добро, от того, что есть зло) пережиток некоей религиозной по своей природе покорности, каковую в течение веков воспитывали в себе предшествующие поколения, пока она не стала врожденной. Допустим. Но мне кажется, что рассуждать так - значит забывать, что бог только гипотеза, принятая человеком. Ибо человеческий разум отличает понятие добра и зла не через бога, который есть изобретение самого человека. Ибо не кто иной, как человек, приписал этот принцип богу, и человек же провозгласил его божественным предначертанием. Итак, считать, что это различие религиозного происхождения, - значит тем самым признавать, что сам человек в один прекрасный день приписал его богу, А значит - это было заложено в самом человеке, более того, столь глубоко укоренилось в нем, что он почувствовал потребность возвести это различие в высший, навеки нерушимый закон.
В чем же решение?
4 часа.
Писал свои добавления в скобках, пока не сморила усталость. Проспал подряд около двух часов. Таково действие дневника и моих философских потуг.
Не помню уже, к чему я вел... "В чем же решение?" Да, в чем? Мне казалось, однако, что я стал в этом лучше разбираться. Но сумею ли я сейчас восстановить всю цепь своих рассуждений?
Проблема морального самосознания, его природа. Не вернее ли сказать: пережиток какой-то общественной традиции. (Быть может, это мое открытие архиизвестно? Пусть. Для меня оно ново.)
Насколько мне кажется неверной мысль, что моральное самосознание имеет своим источником божественный закон, настолько же мне кажется правильным искать этот источник в прошлом человечества, в традициях, которые пережили породившие их условия и поддерживаются ныне и семейным и общественным укладом одновременно. В сущности, это следы старинных исканий, попыток прежних человеческих общин организовать свою коллективную жизнь и наладить социальные взаимоотношения. Остаток неких полицейских правил, в хорошем смысле этого слова. Пожалуй, довольно соблазнительна и даже лестна для самолюбия мысль, что это моральное самосознание, эта способность отличать добро и зло (эта способность пресуществует в каждом из нас и подчас диктует нам нелепые законы, но тем не менее принуждает нас неуклонно ей повиноваться, а иной раз управляет нашими поступками тогда, когда разум колеблется и уклоняется от решения; более того, она внушает даже самым мудрым поступки, которые вряд ли оправдал разум, если бы мы попросили его приговора) - что это моральное самосознание есть пережиток какого-то исконного инстинкта человека, человека как общественного животного. Инстинкта, который укоренен в нас тысячелетиями и благодаря которому человеческое общество движется к совершенствованию.
15 августа, в саду.
Лучезарный день. Звонят к вечерне. В воздухе разлит праздник. Дерзновенная синева неба, дерзновенный аромат цветов, дерзость горизонта, который словно дрожит в сияющей дымке летнего дня. Так бы и восстал против красоты мироздания, разрушал, взывал к катастрофе! А впрочем, нет, хочется бежать, скрыться, хочется еще больше уйти от себя, чтобы страдать...
В городе Спа Высший военный совет95: кайзер, руководители армии. Три строчки в швейцарской газете. Во французских газетах полное молчание. А ведь это, может быть, историческая дата, школьники будут ее заучивать; дата, которая может изменить весь ход войны...
Гуаран утверждает, что среди господ дипломатов многие предсказывают, что война кончится еще этой зимой.
В сводке ничего существенного. Ожидание, которое томит всех, как предгрозовая духота.
Вечер. Десять часов.
Только что перечел свои вчерашние бредни. Удивлен и недоволен тем, что столько без толку перемарал бумаги. В чем-то здесь сказалась ограниченность моего горизонта. (И наш жалкий человеческий словарь, который, как ни вертись, всегда идет от чувств, а не от логики!)
Жан-Полю.
Не суди, мой мальчик, по этому несвязному бреду о дяде Антуане. Дяде Антуану всегда было не по себе, когда он забирался в лабиринты идеологии, с первых же шагов он терял нить. Когда я готовился в лицее Людовика Великого к экзамену по философии (единственный предмет, по которому у меня была переэкзаменовка), я пережил немало мучительных часов... увалень какой-то, вздумавший жонглировать мыльными пузырями!.. Вижу, что остался таким же и перед лицом смерти. И уйду из этого мира, так и не преодолев свою полную неспособность к спекулятивному мышлению!..
Около полуночи.
"Дневник" Виньи96 читаю без скуки, и все-таки каждую минуту внимание рассеивается, книга выпадает из рук. Нанервничался от бессонницы Мысли все те же, все в том же круге: смерть, то малое, что есть человек, то малое, что есть жизнь; загадка, на которую наталкивается человеческий разум, в которой он безнадежно вязнет, не в силах ее постичь. И вечно это неразрешимое: "Во имя чего?"
Во имя чего человек, подобный мне, свободный от всякой моральной дисциплины, вел существование, которое я вправе называть примерным? Особенно если вспомнить, чем был каждый день моей жизни, вспомнить, чем жертвовал я ради своих больных, какую страстность вносил в исполнение своего долга.
(Я твердо обещал себе, что не стану касаться проблем, которые мне не по плечу. Впрочем, не был ли это наипростейший способ отделаться от них?)
Во имя чего совершаются бескорыстные поступки, во имя чего преданность, профессиональная честность и т.д.?
А во имя чего раненая львица скорее позволит добить себя, нежели бросит своих детенышей? Во имя чего свертывает свои лепестки мимоза? Во имя чего амебовидные движения лейкоцитов?.. Во имя чего окисляются металлы? и т.д. и т.п. ... Во имя какой цели?
Без всякой цели, вот и все. Ставить такой вопрос - значит склоняться к версии, что существует "нечто", значит попасться в ловушку метафизики... Нет! Следует признать, что сфера познаваемого небезгранична (Ле-Дантек97 и т.д.). Мудрость отказывается от "почему", ей достаточно "как". (Уже и с этим "как" - хлопот хватает!) И прежде всего отказаться от наивного желания все сделать объяснимым, логичным. Итак, отказаться от попыток растолковать себя себе самому. Как некое гармоническое целое!.. (Долгое время Антуану его "я" таким и представлялось. Гордыня, свойственная всем Тибо? Вернее, самонадеянность, свойственная Антуану...) Все же вполне приемлем и такой подход: принять моральные условности, не обманываясь насчет их истинной ценности. Можно любить порядок, желать его, но не стремиться видеть в нем некую моральную сущность и не забывать, что порядок есть не что иное, как практически необходимое условие коллективной жизни, предпосылка реального общественного благополучия (говорю: порядок, - чтобы не сказать: добро).
