и успокойся, князь».
И Всеволод вдруг успокоился, исчез предательский, сковывавший его волю страх, прошла дрожь в членах, твёрдой рукой ухватился он за эфес сабли.
Перескочив сходу через реку, он увидел наконец впереди шатёр Изяслава.
«Вот он где хоронится! Но ведь гридни рядом?! Как же мне быть?!»
«Ничего, ничего, Всеволод. Всё у тебя получится, — вселял в него уверенность внутренний голос. — Сойди с коня, таись меж кустов, ползи осторожно вверх по склону».
Изяслав, в сверкающей золочёной броне, в остроконечном шишаке на голове, стоял на вершине кургана. Закрывая глаза ладонью от солнца, он смотрел на хорошо видное отсюда поле сражения. Пот градом катился по его лицу, и великий князь, тяжело дыша, поминутно вытирал платком чело.
— Эй! — окликнул он гридней. — Одолевают наши! Скачите наперёд! Я следом!
Всеволод прижался к земле. Затаив дыхание, он смотрел, как гридни Изяслава седлают коней и один за другим скрываются за холмом. Один, два... пять... десять.
Изяславу подают скакуна, он отстраняет рукой конюха, тот спешит куда-то вниз. Вот, вот он, миг! Не упустить бы!
Хищно извернувшись, Всеволод молнией метнулся наверх, с обнажённой саблей вынесся на вершину холма, наметил место, куда бить, и с яростью и силой вонзил саблю Изяславу в спину. Никогда в самой жаркой смертельной сече не ударял он с такой страстью, с таким диким остервенением!
Беспомощно взмахнув руками, Изяслав повалился ничком на истоптанную конями землю, в предсмертной агонии сжал десницей пучок сухой травы и вырвал его из земли с корнем.
Он ещё смог, к ужасу Всеволода, перевернуться на спину, что-то простонал и, дёрнувшись в последний раз, неподвижно застыл, устремив ничего не видящие мёртвые, пустые глаза вверх, в ясное лазоревое небо.
Силы оставили Всеволода. Он стоял над телом брата и в страхе смотрел, как медленно стекает ручейком вниз по склону алая струйка крови.
И вдруг... глухой раскатистый удар грома пронёсся над холмами! Всеволод, вскрикнув, опрометью бросился вниз, упал, споткнувшись о кочку, неловко растянулся у берега Канины, угодив в самую грязь, в вонючую болотную жижу. Отряхиваясь, вытирая руки о траву, он злобно выругался. И снова гром прогремел над его головой.
Всеволод рухнул на колени, воздел к небесам длани и, задыхаясь, с трудом выдавил из себя шёпотом:
— Господи, прости, прости меня! Бес попутал! Грех сотворил! Каину уподобился!
Он с удивлением смотрел ввысь. На небе не было ни облачка, светило солнце. Откуда же гром?!
«Наверное, почудилось. Но ведь я ясно, ясно слышал! О, Господи! Прости и сохрани!»
Содрогаясь от страха, Всеволод закрыл лицо руками и разрыдался.
Мало-помалу успокоившись и вытерев слёзы, он подошёл к воде и со вниманием всмотрелся в своё отражение.
Длинная узкая борода, всклокоченные, чуть вьющиеся волосы, морщины на лице. Сорок восемь лет! Долгим же и тернистым выдался путь к вышней власти. Но покойный Ярослав был прав: он, Всеволод, будет князем в Киеве, займёт золотой вожделенный стол! И как-то вдруг только что содеянное и испытанное стало казаться ему мелочью, глупостью, чепухой, он представлял себя на великом столе в Киевских палатах, в окружении бояр и иноземных послов, и уже подумалось: «А как же иначе? Кому, как не мне, сидеть там? Кому, как не мне, властвовать? Кто, если не я, установит на земле Русской мир, покой и порядок?»
По течению Канины плыли десятки трупов. Но, глядя на них, Всеволод внезапно почувствовал: нет у него в душе ни страха, ни сострадания. Он привык, просто-напросто привык ко всему этому. Сколько жарких сеч осталось за спиной, сколько раз был он на волосок от смерти! Обычными, заурядными стали и трупы, и запах крови, и звон булата.
«Надо, однако же, спешить! — встрепенулся князь Хольти. — Скажу, мол, искал и не отыскал Изяслава».
Он свистом подозвал верного коня, вскочил в седло и заторопился к месту битвы.
Глава 112
КЛЯТВА МОНОМАХА
Теснимый противниками, Олег поспешно отходил с остатками дружин на юг. Перед глазами его с каждым мгновением росло число бездыханных тел, людских и конских.
В Тмутаракань скачем! Тамо отсидимся! Не достанет никто, ни един ворог! — бросил он через плечо гридням.
Круто поворотив и лихорадочно стегая плетью своего каурого фаря, Олег галопом понёсся вдоль берега Канины.
Владимир и Ярополк гнались за Олегом несколько вёрст. Осыпав напоследок уходящих в ковыльную степь тмутараканцев градом стрел, они вернулись назад к месту битвы.
Навстречу им на взмыленном белом иноходце летел взволнованный Всеволод.
— Вороги князя Изяслава убили! — воскликнул он, умело изобразив на лице безутешную скорбь.
— Когда?! Как?! — взревел в бешенстве Ярополк.
— Не знаю, сыновец. Гридни нашли его тело. В спину ударил кто-то. Видно, сзади подкрался, — опустив голову, угрюмо пробормотал Всеволод.
— Где пленные?! Всех перебью! Кто посмел длань на князя поднять?! — бесновался, хватаясь за саблю, Ярополк. На Тмутаракань пойду! Ольгу башку сыму!
Владимир и Всеволод насилу успокоили его.
— Сим ты отца себе не воротишь, — веско изрёк Владимир, придерживая за поводья Ярополкова коня.
— Молить буду Бога, дабы покарал убивцев! — процедил сквозь зубы Ярополк.
На лбу Всеволода выступил холодный пот.
...Вечерело. Вдали, отливая багрянцем, потухала заря. Из недалёких от стана войска дубрав и густого соснового лесочка за Каниной повылетали в поисках добычи чёрные вороны. Они рвали мясо, выклёвывали глаза мёртвым и громким карканьем тревожили тех, кому посчастливилось остаться в живых.
Надрывно скрипели телеги, нагруженные телами раненых и убитых. По хмурым лицам воинов нельзя было догадаться, победа ли одержана или, наоборот, это побеждённые бредут по полю битвы, подбирая всё, что осталось от их рати.
«Да какая ж се победа?! — с горечью думал Владимир, объезжая лагерь. — Сколько косточек русских забелеет здесь вскоре! Друг дружку тузим мы! Верно дед мой, князь Ярослав, в завещаны! своём писал. Остерегал он нас от ратей, от ссор братоубийственных, от котор, от усобий. Да токмо не вняли мы словам его мудрым».
Владимир вздохнул, сокрушённо качнул головой и ещё раз окинул взглядом поле брани.
Сотни тел, конские трупы, хищные птицы, вой волков в дубравах, лужи крови у подножий холмов — жуткая картина стояла перед его глазами.
— Роту даю: покуда жив, помнить сей день буду, — прошептал молодой князь. — Сил не пощажу, чтоб не зреть боле такого! Бог мне свидетель!
Этой клятве, данной в вечер после битвы на Нежатиной Ниве, он, князь Владимир Мономах, останется верен
