– Да, пора уже.
– Покажи хоть фото твоей девушки.
Я достал Раину фотографию и дал Лене. По своему обыкновению она тут же занялась физиономистикой, вслух пытаясь охарактеризовать совершенно незнакомого человека по изображению. Я прервал её измышления и попросил вернуть фотографию. Она нехотя отдала.
– Так что, могу я надеяться на развод? – уточнил я.
– Не надейся и не жди, – отрезала Лена.
– Тогда до свидания. Увидимся завтра на суде.
Я пошёл в гостиницу, но свободных мест там не было. Мне порекомендовали частную квартиру недалеко от гостиницы.
Видимо, недостатка в клиентах частный «постоялый двор» не испытывал. В комнате было четыре койки, три из которых были уже заняты. Мне предложили четвёртую. Деваться было некуда, поэтому я согласился. Хозяйка принесла чистое постельное бельё.
Наутро к указанному времени я пришёл в районный суд. Меня и Лену пригласили в небольшой кабинет. Судьёй оказалась женщина средних лет. Сначала она пыталась нас примирить, но я был непреклонен и настаивал на разводе. Тогда судья спросила у Лены:
– А вы согласны дать ему развод?
– Нет, никогда, – ответила та.
– Что ж, – констатировала судья, – поскольку стороны не пришли к примирению, я вынуждена передать дело в областной суд.
Я уехал обратно в Асбест. Уже в мае я получил новое судебное извещение. Здесь хотел бы заметить, что хотя Рая, конечно, была на моей стороне в этом деле, никакой трагедии в случае, если я не получу развод, она не видела и к разводу меня не принуждала.
В Горький я вновь приехал накануне суда. В этот раз места́ в гостинице (которая находилась, можно сказать, в центре города) были, и я устроился там. Под вечер пошёл прогуляться по городу. Оказался рядом с Нижегородским кремлём. Зашёл на его территорию через главный вход. Оказался за крепостными стенами и башнями, походил по территории кремля. Несмотря на то, что в 1960 году Нижегородский кремль был взят под государственную охрану как исторический и архитектурный памятник, никакой охраны ни на входе, ни внутри не было.
Из кремля спустился к Волге, к месту слияния её с Окой. Посидел на высоком берегу Волги, полюбовался её могуществом и красотой. Правда, мысли о завтрашних делах мешали в полной мере насладиться прекрасным видом.
Переночевав в гостинице и позавтракав в гостиничном ресторане, я отправился в Народный суд. В коридоре увидел Лену. Подошёл к ней, поздоровался, спросил, как здоровье Галинки.
– Нормальное, – ответила Лена. – Она сейчас в садике. Кстати, ты не хочешь погулять с ней вечером после суда?
– Посмотрим, как дело обернётся, – ответил я.
Нас вызвали в зал суда. Я обратил внимание, что там было несколько десятков зевак, а затем посмотрел на членов суда. Три женщины восседали на высоких стульях с резными спинками (у среднего стула спинка была самая высокая). Как я понял, в центре сидела судья, а по бокам – народные заседатели, выбираемые из среды рабочих. Эта троица должна была решить мою дальнейшую судьбу.
Первой к трибуне вызвали Лену. Она меня характеризовала в чёрных тонах, рассказывая, что было и чего не было. Судья спросила:
– Елена Матвеевна, судя по вашим словам, ваш муж – плохой человек. Так вы согласны дать развод?
– Нет, ни в коем случае.
– Тогда вы готовы жить с ним?
– Да, только ради дочери, чтобы у неё был отец.
– Садитесь, ваша позиция ясна.
К трибуне вызвали меня. Я рассказал о встрече с Леной и женитьбе на ней. Сказал, что хозяйка она никакая, зато частенько капризничала. Мне стали задавать вопросы.
– Платите ли вы алименты дочери?
– Да, буду платить до её совершеннолетия.
– Не совсем ясно, почему вы подали на развод.
– Я не живу с ней уже больше четырёх лет. А так могу ещё нажить себе неприятностей.
Я не стал говорить, что собираюсь жениться – Лена услужливо сообщила об этом суду в своём выступлении.
– И всё-таки?..
«Опять двадцать пять, – подумал я про себя. – Что же ещё такое нужно сказать этим женщинам, наделённым властью решать мою судьбу, чтобы они меня поняли?» И уже в отчаянии воскликнул:
– Да не люблю я её!!!
Видимо, это эмоциональное выражение растопило сердца женщин, сидящих на «тронных стульях». Судья сказала:
– Всё ясно.
Они встали и пошли писать решение суда, предварительно спросив у Лены, какую фамилию хочет иметь после развода.
– Фёдорова, – ответила она сквозь стиснутые зубы.
Я был не против – пусть у дочери будет моя фамилия. Вскоре судья вернулась и зачитала решение. Суд решил нас развести. Мне присудили оплатить госпошлину (или судебные издержки – в подробности я не вникал).
– Вы свободны, Елена Матвеевна, – объявила судья. – А вы, Виталий Николаевич, должны заплатить пятьсот рублей и предъявить квитанцию в бухгалтерию суда.
Ещё будучи в Асбесте, я спросил у адвоката, во сколько мне обойдётся развод. «От пятисот до полутора тысяч», – ответил он. Я прикинул, что если придётся платить по максимуму, то это почти десять моих зарплат – большая сумма. Оглашённая судьёй сумма «всего» в пятьсот рублей показалась мне хорошим знаком.
Когда мы вышли из здания суда на улицу, Лена шла впереди меня, понурив голову и не оглядываясь. У меня мелькнуло чувство жалости к ней. А потом мы молча разошлись по разным сторонам навсегда.
Я заплатил деньги в сберкассе и отнёс квитанцию в суд. Собрал вещички, рассчитался с гостиницей и поехал на железнодорожный вокзал.
Уже в пути, лёжа на полке, под перестук колёс я стал мечтать о свадьбе. В голове сами собой родились несколько строк стихотворения. Им не хватало рифмы, стихотворный размер тоже подкачал, но зато они были искренними:
Мы с тобою, Рая, дожили
До поры, загаданной ночью при луне.
И зимой, и летом думал я об этом,
Думал я о свадебном, о желанном дне.
Приехав домой (Асбест теперь уже стал моим домом), я первым делом зашёл к Рае. И с порога стал декламировать свой неказистый стишок. Она поняла, что я теперь свободный человек. И готов снова «потерять свободу». Рая не умеет восторгаться, прыгать до потолка – темперамент у неё далеко не холерический. Она, конечно, была рада, но восприняла всё как должное.
– Я знала, что так будет, – сказала с лёгкой полуулыбкой.
Подробный разговор о будущей свадьбе отложили на следующий выходной. Я вернулся в общежитие, чтобы отдохнуть после дороги и приготовиться к работе.
Глава 122. НЕМНОГО О РАБОТЕ
Ещё в июле 1958 года вышло постановление Совмина, предусматривавшее перевод всех асбестовых рудников с узкой колеи (1000 мм) на широкую (1522 мм). На нашем руднике первые шаги к этому были сделаны в следующем году – начали прокладывать новые пути параллельно узкоколейным. Вскоре из Чехословакии стали поступать новые мощные электровозы 21Е, изготовленные на заводе «Шкода». Это были шестиосные локомотивы с тремя двухосными тележками, соединёнными подвижными креплениями. Над средней тележкой находилась кабина машиниста с двумя пультами управления, на крыше кабины установлены токоприёмники. Нагрузка на одну ось составляла 25 тонн, общий вес электровоза – 150 тонн.
Один такой электровоз уже «катался» по вновь построенным путям от борта карьера до отвала. Вывозил породу, которую грузил экскаватор, копающий траншею для укладки новых путей в карьер. На 21Е работали по двое – машинист и помощник. Во время перехода на новую технику трудовая деятельность не останавливалась ни на один день. Работали фабрики обогащения, и мы, как и прежде, возили руду и пустую породу.
Однажды днём я вёл поезд, спускался порожняком в карьер. Меня окликнули с нового электровоза, предложив остановиться и зайти в ним в кабину. Я остановился на спуске. Тормоза вагонов отпустил, надеясь, что электровоз удержит порожние вагоны.
Я перешёл глубокую и широкую траншею, вскарабкался наверх – к электровозу, с которого меня позвали. Поднялся в кабину. Внутри были машинист Сутормин, житель посёлка Черемша (я его раньше встречал, но общаться не доводилось), и его помощник, бывший слесарь ПТО Толя Дозмаров. Я поздоровался и спросил, что мне хотели показать.
– А вот что, – хитро подмигнул Толик и показал мне чайник и кружку.
– Что это?
– Пиво, выпей кружечку.
После первого рейса, заключив, что уже достаточно поработали, они решили побаловаться пивком. Я отказался:
– Спасибо, но я на работе ничего крепче воды не пью.
Тут я взглянул на свой поезд, который должен был мирно стоять и ждать меня. Но что такое? Он, к моему ужасу, начал двигаться вниз, в карьер. Я мгновенно спрыгнул с чужого электровоза и понёсся вниз в траншею. Спуск мне дался легко, а вот на втором борту траншеи мне пришлось преодолеть препятствие в виде рельса, под которым в середине было небольшое пространство – через него я и прошмыгнул.
