Опричное войско не превышало пяти-шести тысяч человек. Несмотря на малочисленность, оно сыграло выдающуюся роль в защите России; например, в битве на Молодях в 1572 году, во время которой были разгромлены татарские войска, а их командующий Дивей-мурза взят в плен опричником Аталыкиным. Со временем опричнина стала «кузницей кадров», ковавшей государю единомышленных с ним людей и обеспечивавшей проведение соответствующей политики. Вот лишь один из примеров.
В сентябре 1577 года во время Ливонского похода царь и его штаб направили под город Смилтин князя М. В. Ноздроватого и А. Е. Салтыкова «с сотнями». Немцы и литовцы, засевшие в городе, сдаться отказались, а царские военачальники — Ноздроватый и Салтыков — «у города же никоторова промыслу не учинили и к государю о том вести не учинили, что им литва из города говорит. И государь послал их проведывать сына боярского Проню Болакирева... И Проня Болакирев приехал к ним ночью, а сторожи у них в ту пору не было, а ему приехал ось шумно. И князь Михайлы Ноздроватого и Ондрея Салтыкова полчане и стрельцы от шума побежали и торопяся ни от кого и после того остановилися. И Проня Болакирев приехал к государю, всё то подлинно сказал государю, что они стоят небрежно и делают не по государеву наказу. И государь о том почёл кручинитца, да послал... Деменшу Черемисинова да велел про то сыскать, как у них деелось...» (14).
Знаменитый опричник, а теперь думный дворовый дворянин Д. Черемисинов расследовал на месте обстоятельства дела и доложил царю, что Ноздроватый и Салтыков не только «делали не гораздо, не по государеву наказу», но ещё и намеревались завладеть имуществом литовцев, если те оставят город. «Пущали их из города душою и телом», то есть без имущества. Черемисинов быстро навёл порядок. Он выпустил литовцев из города «со всеми животы — и литва тотчас город очистили...». Сам Черемисинов наутро поехал с докладом к царю. Князя Ноздроватого «за службу веле государь на конюшне плетьми бить. А Ондрея Салтыкова государь бить не велел». Тот «отнимался тем, что будто князь Михайло Ноздроватый ему государеву наказу не показал, и Ондрею Салтыкову за тое неслужбу государь шубы не велел дать».
В необходимых случаях руководство военными операциями изымается из рук воевод и передаётся в руки дворовых.
В июле 1577 года царские воеводы двинулись на город Кесь и заместничались. Князь М. Тюфякин дважды досаждал царю челобитными. К нему было «писано от царя с опаскою, что он дурует». Но не желали принять росписи и другие воеводы: «А воеводы государевы опять замешкались, а к Кеси не пошли. И государь послал к ним с кручиною с Москвы дьяка посольского Андрея Щелкалова... из Слободы послал государь дворянина Даниила Борисовича Салтыкова, а веле им итить х Кеси и промышлять своим делом мимо воевод, а воеводам с ними».
Как видим, стоило воеводам начать «дуровать», как доверенное лицо царя — дворовый, опричник Даниила Борисович Салтыков был уполномочен вести войска «мимо» воевод, то есть отстранив их от командования. Только что препиравшиеся между собой из-за мест князья все разом были подчинены дворовому Д. Б. Салтыкову, человеку по сравнению с ними вовсе «молодому».
Со временем боярство с помощью опричнины излечилось от сословной спеси, впрягшись в общее тягло[91]. О том, что опричнина не рассматривалась как самостоятельная ценность и её длительное существование изначально не предполагалось, свидетельствует завещание царя, написанное во время болезни в Новгороде в 1572 году. «А что есьми учинил опричнину, — пишет Грозный, — и то на воле детей моих Ивана и Фёдора, как им прибыльнее, и чинят, а образец им учинён готов». Я, мол, по мере своих сил показал, как надо, а выбор конкретных способов действия за вами — не стесняю ничем.
Земщина и опричнина в конце концов смешались, и последняя тихо отмирала по мере осмысления правящим классом России своего религиозного долга, своего места в общерусском служении. Тем более что мощным фактором становления такого общего мировоззрения стали земские соборы, первый из которых был созван Иоанном IV ещё в начале его царствования, в 1550 году (по другим источникам — в 1547 году). Это был «собор примирения», в ходе которого перед собранными «из городов всякого чину» людьми царь обещал загладить все невзгоды лютого боярского правления.
Собор мыслился как символический акт, возвращающий народу и царю утраченное в смуте междуцарствия единство. «По всем этим чертам, — пишет Ключевский, — первый земский собор в Москве представляется каким-то небывалым в европейской истории актом покаяния царя и боярского правительства в их политических грехах». «Вниде страх в душу мою, — расскажет позже Иоанн Грозный о религиозных переживаниях, подсказавших ему идею собора, — и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилихся и познах своя согрешения». Заметим, что покаяние было взаимным — народ тоже каялся в грехах перед властью. Это превратило соборы в инструмент борьбы со всякой смутой путём утверждения всенародного церковного единства.
До конца XVI века земские соборы собирались ещё три раза — в 1566, 1584 и 1598 годах. Исключая собор 1566 года, решавший вопросы войны и мира, которые требовали в тех условиях всенародного одобрения, остальные соборы созывались для предотвращения междуцарствия и подтверждения религиозно-мистического единства народа и царя[92]. Этим же целям служил и знаменитый собор 1613 года, положивший конец развалу русского государства и католическим проискам, призвав на Российский престол новую династию и засвидетельствовав соборной клятвой свою вечную верность роду Романовых как Богом данных России царей.
Митрополит Санкт-Петербургский
и Ладожский
Иоанн.
То есть по-гречески — юродивый.
Новый год тогда считался с сентября.
Перила.
Половниками назывались свободные земледельцы, нанимавшие поля для посева с договором отдавать половину жатвы владельцам.
Самая мелкая медная монета того времени.
Бедные дворяне, жившие в домах бояр.
Нарва называлась русскими Ругодивом.
Так назывался траур.
Фегефейер на немецком языке означает Чистилище.
Так назывались простые круглые шишаки ратников.
Старинные большие пушки.
Так назывался кубок, который, взяв в руки, нельзя было иначе поставить на стол, как опрокинув.
Так русские называли ливонских рыцарей.
Русские называли Феллин Вельяном.
Выражение того времени.
Так назывались инженеры.
Так русские называли Вейсенштейн.
Так называли русские Ревель.
Канарское вино, привозившееся из ганзейских городов.
Так называлось воскресенье.
Два с половиною рубля.
Готовым на происки, лживым, хищником.
Такой выбор невесты сделан был по совету великокняжеского казначея — грека Юрия Траканиота, который, помня очень хорошо византийскую старину, указывал на вполне достойный образец для подражания московскому государю: древний обычай Византийской империи, где для молодых императоров точно также невесты избирались со всей земли. Так, например, императрица Ирина выбрала невесту для сына своего Константина. Подробный рассказ об этом находим в житии св. Филарета Милостивого, внучка которого, Мария, и стала супругой молодого императора.
Прожив в монастыре 17 лет, Соломония — София погребена была под соборною монастырскою церковью в усыпальнице. На гробнице её высечена такая надпись:
«В 1525 году благоверный великий князь Василий Иоаннович всея России, супругу свою, благоверную великую княгиню Соломонию Юрьевну, живши с нею в супружестве двадесять лет и два месяца, бесчадства ради и немощи, по совету её, постриже ю в монашество в оном монастыре и нарече имя ей София, которая поживши в том монастыре в иноческом чине благодарно и богоугодно семнадцать лет и полтора месяца, преставися в 1543 году декабря в 15 день и погребена бысть в том Покровском монастыре под церковию Покрова Богородицы. Мощи сея преподобные лежат в раце под спудом, а над мощами её на гробнице, на покрове вышит образ преподобный княгини Софии, и от гроба её многия чудеса и исцеления бывают в разных скорбях, с верою приходящим и доныне. Из них же примечания достойно следующее: в 1609 году приходил во град Суздаль пан Лисовский с товарищами на разорение града Суздаля и обителей. Тогда преподобная княгиня София град Суздаль и обитель сию от нашествия и пленения того пана избави грозным явлением, еже бе сице: егда той пан приеде к Покровской обители, в то время внезапу явися ему преподобная София в образе своём иноческом, с горящею свечою и нача его жещи и палити; в том часе оный пан впаде в недуг велий и рука правая отъяся у него, и от того видения он ужасеся и отыде от Покровской обители, поведая товарищам своим такие дивные чудеса, и клятву положи на себе — града Суздаля и обителей не раззоряти, а отыде восвояси».
