Иной казак-запивоха и взболтнет что-нибудь в питейном и выкрикнет с угрозой:
– Погодь, погодь, скоро добрая учнется раскачка! Весь Яик на дыбы подымется…
Его хватали, волокли «еле можахом» в канцелярию, давали проспаться, а на допросе он, знай, одно твердил: «Ничего не помню, зря ума молол, гораздо пьян был». Ему всписывали спину, морили суток трое в каталаге и ни с чем выбрасывали.
Коменданту полковнику Симонову крайне нужно было знать, где скрывается преступный человек, принявший на себя имя покойного государя, и кто те злоумыслители, которые укрывают самозванца. Но казаки столь крепко спаяны и молчаливы, что Симонов никак не может залучить в свои сети хотя бы одного предателя-доносчика. Даже приведенный сюда из Малыковки арестант Еремина Курица не смог дать нужных о Пугачеве сведений. Симонов выходил из себя, посылал во все стороны розыскные отряды, но толку не было.
Меж тем партия Пугачева не дремала, молва о царе шла теперь по городку между степенными людьми более открыто. Старый казак Плотников, пригласив к себе соседа казака «середовича» Якова Почиталина, вел с ним разговор.
Василий Якимыч Плотников, пользовался всеобщим уважением, к нему стекались все новости и часто приходили казаки за советами. Его дом не богат, но гостеприимен. Старик жил со своей старухой и внуком Васькой, а сын был убит в прошлогоднюю усобицу.
– Великие милости нам царь обещает, – говорил Плотников. Он благообразный, бородатый, с большой лысиной и крючковатым, как у филина, носом. – Как ты думаешь, следует ли нам принять его?
– А как же не принять, Василь Якимыч? – почтительно ответил старику пожилой усатый Почиталин. – Ведь житьишко наше день ото дня гаже.
Пришел на огонек молодой казак Сидор Кожевников, поздоровался со стариками, отвел хозяина к печке, зашептал:
– По важному делу к тебе, Василий Якимыч.
– Да ты не таись. Почиталин – свой человек.
Сидор взглянул в открытое, большеусое со впалыми щеками лицо Почиталина и, присев на лавку, обратился к хозяину:
– Государь требует, Василий Якимыч, как можно постараться о хорунках.
Не поможешь ли, Василий Якимыч? Мы искали, да…
И не успел он досказать, как явился краснощекий Тимоха Мясников и стал тоже говорить о знаменах.
– Да еще государь наказывал голи разных цветов купить, да шелку, да галуна. А денег не дал. А у меня за душой хоть бы грош.
– Денег я собрал, – ответил хозяин и полез в сундук. – Я десять рублев собрал, кто два, кто рубль пожертвовал. Хватит, поди, – он вытащил из сундука матерчатый сверток.
– Ну-ка, держи, Тимофей, давай размотаем.
Два огромных войсковых знамени, старых и потрепанных, сероватого и синего цвета протянулись от стены к стене.
– Да откуда ты это, Василий Якимыч?! – воскликнули трое гостей и восторженно заулыбались. – Ведь это наши, войсковые…
– Они, они, – ответил хозяин, лысина его блестела, борода шевелилась от самодовольной улыбки. – Как есть они. Государыней жалованные войску.
Это мне один детина притащил. Как убивали генерала Траубенберга, казак Дроздов спроворил из войсковой избы стянуть.
– Государыня – войску, а войско государю их пожалует! – и здоровяк Тимоха Мясников захохотал.
– Ну, а батюшка-т не собирается в городок прибыть? – спросил Почиталин.
– Нет, – ответил Мясников. – Я об этом толковал государю, он сказал:
«А пошто я к ним воровски поеду? Пущай-ка лучше войско пришлет ко мне выборных своих, старичков либо середовичей, тогда, говорит, я усоветуюсь с ними о дальнейшем». Да еще говорит: «Всенепременно письменного человека добудьте мне, чтоб с бумагой явился, с чернилами». Вот что молвил батюшка.
Казаки помолчали, подумали. Ни Плотников, ни Почиталин, разумеется, не знали, что «батюшка» не царь, а такой же простой казак, как и они.
– Слышь-ка, Яков Митрич, – обратился хозяин к Почиталину, – чего нам долго грамотея-то искать? Посылай-ка к государю Ивана своего… Чего лучше.
Глаза Почиталина горделиво заблестели, он подергал длинный серый ус, сказал смиренно:
– Да, поди, молод для этаких делов мой Иванушка-т… Правда, голова-то золотая у него и книжки многие с отрочества читывал, а чего он в государевом деле смыслит?
– Брось, брось! – посыпались на него подзадоривающие восклицания. – Царь не станет с него строго взыскивать. Парень натореет живо, а в почете-то будет в каком… Ого!
Морщинистые щеки Почиталина-отца вспыхнули. Потупив глаза в пол, проговорил:
– Что ж, ежели ваш совет да его усердье будет, благословлю сынка, благословлю.
В этот миг раздался резкий стук в закрытое ставнями окно. Хозяин крикнул:
– Васютка знак подает… Лезь, приятели, в подвал, хоронись! Знамена хватай с собой! – и погасил огонь.
Закрыв за ними люк, перекрестился и, нервно вздрагивая, вышел на улицу. Поздний вечер был. Медленно, вдоль улицы, направляясь к его дому, шел патруль. Солдаты громко разговаривали, смеялись, их объемистые короткие трубки попыхивали сквозь сутемень огоньками и дымили.
– Есть в доме кто чужой? – спросил Плотникова старший.
– Никого нетути… Свои только.
– Не ждешь ли царя, старик? – крикнул седой капрал с косичкой и захохотал.
– Окстись, служивый, – продрожал голосом перепуганный Плотников. – Отродясь не слыхивал. Какой такой царь? Откудов он?
– Тебе о том лучше знать, – на ходу сказал капрал. – Кое-кто у нас на примете имеется из ваших. – И патруль, удаляясь, растаял во тьме.
Плотников проводил их ненавистным взором, постоял, подумал, поблагодарил притаившегося у ворот внучка своего Васютку, что караулит хорошо, и хотел уже домой идти, как вдруг показался из-за угла пьяный старшина Мартемьян Бородин. Этот богач, из-за плутней которого разгорелось кровавое дело яицких казаков, распоряжением Петербурга снова был восстановлен в своих правах. За самостоятельный характер Плотникова, за смелые его речи на войсковых кругах Бородин считал старого казака личным своим врагом.
– Стой, казак! – заорал он, когда Плотников повернулся было к калитке. – Руки по швам! Пред кем стоишь?
Плотников вытянулся.
– У тебя, старый черт, сборища бывают!.. Царя, сукины дети, ждете!..
Я вам покажу царя!.. – Бородин развернулся и ударил старика в ухо.
Удар был крепок. Плотников покачнулся, сквозь стиснутые зубы замычал от боли, в голове звон пошел.
Васютка громко заплакал, побежал в дом.
Тучный Мартемьян Бородин напирал на старика грудью, сжимал кулаки, собирался еще ударить. Плотников пятился.
– За что ж бьете, ваше высокоблагородие, меня, старика? Побойтесь бога… – с горьким укором сказал он.
Мартемьян Бородин, запыхтев, еще раз с силой ткнул казака жирным кулаком в лицо и с грязной руганью зашагал дальше. Из разбитого носа Плотникова потекла кровь. Не вытирая ни слез, ни крови, Плотников вошел в дом.
– Вот, приятели, смотрите, как нашего брата сволочные старшины за верную службу потчуют, – жаловался вылезшим из подполья казакам.
– Да кто тебя? Матюшка Бородин, что ли?
– Он, брюхатый боров, он!
– Эх и дураки мы, ребята, не зарубили его, дьявола, когда растатурица была, – сказал Тимоха Мясников. – Да еще дождется. Быть ему на пике!
Глава 13.
«Здравствуй, войско яицкое!»
Пред полковником Симоновым, в комендантской канцелярии стоял колченогий отставной казак Кононов.
– Как получил сведения сии? Показывай, – звонко приказал узкоплечий Симонов с большим шрамом на щеке. – Писарь, заноси.
– Во избежание новой смуты… – опираясь на клюшку и покашливая, робко начал Кононов. – Ко мне… это самое… пришел, значит, мой крестник, как его… Петр Кочуров, в сильном во хмелю. Во избежание смуты молвит мне: «А вот, говорит, крестный, слухи, говорит, ходят о царе… как его… быдто царь проявился под Яиком». Я, конечно, на крестника загайкал:
«Ой ты, говорю, пьяный дурак. Откудов сии посоромные речи слышал?» Он говорит: «Да Мясников Тимоха брякал мне, токмо никому не приказывал сказывать…» А я возьми да и спроси крестника своего: «А где же, мол, этот проходимец, этот царь упомещается?» А крестник говорит… как его… что, мол, «где-то на Усихе… То ли на Усихе на речке, то ли на кожевниковских хуторах…» Сам пьяный, это верно… Может, и врал все с пьяных глаз… А во избежание смуты, ваше скородие… надо бы… как его… проверку тому месту произвесть.
Тем временем выехали к Пугачеву депутаты войска – Кузьма Фофанов и Дмитрий Лысов. Чтоб отвлечь подозрение, они правились поодиночке и в разное время, сначала в Сластины зимовья, принадлежавшие Мясникову, в десяти верстах от городка. А сам Мясников еще ночью прибыл в это место и поджидал казаков.
Фофанов всегда пользовался доверием товарищей, а юркий Лысов, избежавший, подобно Шигаеву, наказания за бунт, был у бедноты в подозрении. Человек сравнительно зажиточный, смекалистый и настойчивый, он прямо к горлу с ножом пристал к Тимохе Мясникову: возьми да возьми меня к «батюшке». И до того Мясникову надоел, что тот скрепя сердце взял его.
