могущественнее Угарита. Купцы влиятельнее, богаче и даже некоторые слуги их держали себя, как вельможи. Доказать свою ценность оказалось делом непростым.
— Есть у меня уже приказчик, что письмо мицрим знает, — сказал ему тканеторговец Баалзор, — так что иди своей дорогой, парень.
Автолик уже считать устал, который это по счёту отказ.
— Так может я для другого сгожусь?
Баалзор смерил его взглядом. Одет не бедно, на нищего попрошайку не похож. Не подаяние просит, а работу.
— И что ещё делать умеешь?
— Людей зазывать могу, как никто другой.
— Ишь ты, — скептически прищурился Баалзор, — ну так удиви меня. Сделай так, чтобы я купил то, что мне не нужно.
Автолик широко улыбнулся.
— По рукам! Прогуляемся по рядам, почтенный?
Вскоре Баалзор стал счастливым обладателем амулета для увеличения мужской силы, а также дюжины микенских горшков, расписанных дельфинами и осьминогами, ибо «крепче и красивше по всём мире не сыскать». А собравшаяся толпа зевак прослушала увлекательную повесть о том, как эти самые дельфины изображаются.
— Ну даёт! — восхитился хуррит из Киццувадны, перепродававший микенские горшки, — слушай, парень, иди ко мне!
— Э, нет! — запротестовал Баалзор, — я первый его приметил!
И потащил Автолика за локоть прочь. Приметил, ха!
— Да у тебя и верно дар, парень, — рассмеялся купец, — ты, посреди моря кувшин солёной воды продашь. Или песок в пустыне.
Сейчас, когда ладьи спали в сараях, а Йам баламутил море, торговля замирала, хотя и не совсем. В Тисури продолжали прибывать караваны по суше и рынки переезжали в Ушу, Старый Тир. Многие иноземные купцы знали, что цены на пурпур зимой падают, и стремились урвать подешевле, хотя сушей много не увезёшь. Тиряне в это время начинали стремительно проигрывать Сидону-Тидаину, докуда из северных стран ехать ближе. Выход был один — не снижать насыщенность цвета. А конкуренты в Сидоне снижали безо всякого стеснения. Бледноватый «зимний» пурпур ценился куда меньше летнего, но стоил дешевле и расходился лучше. Тирянам-красильщикам их честность всё равно не помогала.
Баалзор отвёз Автолика обратно в Сидон и тот всю зиму сманивал покупателей в Тир, ежедневно рискуя получить по башке от местных.
Однако обошлось, а Баалзор озолотился.
По весне Автолик с нетерпением ждал кораблей с севера. Ждал новостей.
Новости оказались так себе. Да, повоевали Аххиява и Таруиса. Кто там победил? Да кто ж их знает. Вроде боги землю трясли. Это вот примечательно, да. Не каждый же год такое бывает.
— Говорят, Таруиса, совсем разрушилась.
— Уважаемый, а Таруиса, это вообще где?
— Говорят, на западе. На краю земли.
— Ну так и плевать на неё, лучше скажи, добрый человек, что про Митанни-то слышно?
— Да-да, про Митанни давай!
— Ну а что, говорят — совсем Ашшур решил себе Митанни заграбастать!
— А Хатти что?
— Да им и дела нет.
— Как так-то? Всегда было дело и вдруг нет?
— А вот так. Какая-то смута там зреет.
Про смуту в Хатти Автолик и рад бы послушать, да приезжие купцы и сами пока толком не знали ничего. А что же до Таруисы... Ну да, край света. Кому до неё дело здесь, в Цоре?
Автолик стал собираться в дорогу. Баалзор долго уговаривал его остаться, каких только благ не обещал и честно намеревался все их обеспечить, но всё же когда Йам позволил смертным без опаски поднимать паруса, Автолик уже стоял на борту ладьи, шедшей на юг. Четыре дня пролетели незаметно и вот уже в дымке показались стены крепости Пер-Амен.
Ладья вошла в рукав Великой реки. Потянулись бесконечные поля папируса. Скоро показались пилоны храма Бастет. В городе, который мог стать ему домом, Автолик даже на берег не стал сходить. Здесь всё напоминало о ней...
Вот уже вторая весна, как её нет, а он всё ещё зачем-то коптит небо.
Наконец ладья достигла столицы. Город за прошедшие годы разросся ещё сильнее, стал ещё многолюднее. Поистине, именно здесь располагался пуп земли, [171] куда уж там Утробе, как бы не морочили головы ахейцам жрецы Апаллиуны.
Он не пытался скрываться, но во дворец не пошёл. Заявился в дом чати, в надежде, что его вспомнят слуги. Так и случилось. Пасер отбирал себе в домашнюю прислугу людей незаурядных, как и он сам. А одно из важнейших качеств привратника — запоминать посетителей.
Автолика не впустили, чати не было дома. На службе он, конечно, во дворце. Но хвала богам, что не в отъезде.
— О тебе будет доложено, акайвашта, — сказал привратник, — где тебя найти?
Автолик объяснил, что остановился у папаши Снофру.
— Ступай и жди.
Он повиновался. Ждать пришлось недолго.
Питейный дом папаши не был гостевым, но для Автолика по старому знакомству разыскали угол.
Менна здесь, конечно, давно не появлялся. Да и вообще никого из знакомых Автолик не встретил. Сидел в тёмном углу с кувшином пива и думал, что приближается момент истины. Если чати не заинтересуется, то... Непонятно, зачем дальше жить. Кому он нужен в этом мире? Да и ему самому никто уже не нужен.
Предательски дрожали пальцы.
— Ты акайвашта именем Атарик? — раздался негромкий голос над ухом.
Он обернулся. Как в зал вошёл обратившийся к нему человек, он не заметил, хотя только и делал, что смотрел на дверь.
— Иди за мной.
Уже была поздняя ночь, но Пасер ещё не ложился спать. Предложил ахейцу кресло и вино и кратко приказал:
— Рассказывай.
Автолик начал рассказ, ничего не утаивая.
— Н-да... Такой подлости я не ожидал, — пробормотал чати, когда Автолик закончил.
— Какой подлости? — не понял ахеец.
— Это ведь его рук дело, — сказал Пасер, — Верховного Хранителя. Всё он вызнал. Почти. Думал, что мои люди с вами поедут, потому и решил не подставлять ири, а провернуть дело так, будто это нападение пиратов-фенех. И спасибо Анхореотефу, да будет голос его правдив, в нечестивых странах всегда есть, кого для такого дела запрячь.
— Ты знаешь это точно, господин? — нахмурившись, спросил Автолик.
Пасер встал, прошёлся по комнате, вышел на открытую террасу. С реки несло ночной свежестью.
— Нет. Не точно.
Он вернулся и снова прошёлся туда-назад, заложив руки за спину.
— Ты ведь вернулся не просто так? Не просто рассказать мне о подлости Верховного Хранителя.
— Да, господин. Я подумал, что ещё могу быть тебе полезен,
