как знакомец сына Теретсаба.
Пасер внимательно посмотрел на него. Ничего не сказал.
— Слышал ли ты о делах в Хатти, господин? — осмелился спросить Автолик.
— Мало ныне сведений о делах царя Мерсера, — признал Пасер, — тебе что-то интересное известно?
Автолик покачал головой.
Пасер снова походил по комнате. Остановился и сказал:
— Вот что, парень. Езжай-ка пока в поместье жены и там сиди. Понадобишься — призову.
Он открыл сундучок и извлёк кожаный мешочек. Протянул ахейцу. Мешочек был увесистым.
Аудиенция завершилась. Автолик повиновался и уехал в Пер-Бастет.
Узнав о гибели хозяйки, слуги Миухетти очень горевали. Автолик же, переступив порог дома, не находил себе места. Всё здесь внезапно стало чужим. Да и было ли когда-то своим?
Он пытался просто жить. Вновь вникать в дела поместья. Тянулись дни. Прошёл месяц, за ним другой, третий. Чати будто забыл о нём.
Одна из рабынь, осмелев (или обнаглев), начала вертеться перед хозяином голой. Тут, в Стране Реки, обыденное дело. Женщины низкого положения себя одеждой не обременяли. Даже высокородные дамы иногда одевались так... будто не одевались вовсе. Вспомнил он сетчатые платья цариц.
Эта рабыня прямо ходила за Автоликом хвостом и сетовала, что господин ведь может заболеть. Вредно это — столько времени без женщины.
Он усмехался. Её-то поведение понятно. Хочет под бочок подкатиться и возвыситься. А вот он что? И верно ведь, давно без женщины.
Нет, он знал, что мужскую силу не утратил. И без всяких амулетов всё в порядке. Но... нет.
Он не мог забыть Амфитею. Даже смирившись с потерей, чувствовал себя предателем, когда кровь по жилам бежала быстрее при созерцании обнаженного женского тела. Глупость, конечно. Ни в одном из подлунных царств таким не заморачиваются. Кроме Хатти.
Но как представил эту рабыньку в своих объятьях... Противно почему-то стало. Уж лучше без затей кормой развернуть, да вжарить.
Он не сделал и этого.
Не могла ушлая рабыня сравниться с Амфитеей. Ни в чём. Всё одно что мочу ослиную пить после превосходного пива папаши Снофру.
Однако, когда он размышлял об этом, посетила другая мысль. Есть незавершённое дело.
Он пригласил каменщиков и объяснил им, что хочет построить.
Работа не заняла много времени и уже через несколько дней в саду, в самом красивом и укромном его уголке, где они любили бывать вдвоём под звёздами, появился кенотаф [172].
— Вот и всё, любимая моя. Прощай...
А на следующий день его вызвал Пасер и когда Автолик явился в столицу, к нему домой, снова тайно, сказал без предисловий:
— Что-то непонятное происходит у хета. Я должен знать. Величайший должен знать. Но Верховному Хранителю у меня нет веры. И людей хоть сколько-то надёжных в стране хета нет. Тебе ехать.
Год после осады Трои, Нерик
Весна выдалась ранней. Снег давно растаял, на склонах холмов расцвели тюльпаны и крокусы. Богиня Солнца снова явила милость человеческому роду, принесла надежду на обновление жизни. Снова дул тёплый ветер, он сулил грозовые тучи, что прольются ливнями и напоят влагой поля. Будут дожди, вырастет и новый урожай. А поможет в том великий Бог Грозы.
Чтобы заслужить милость бога, каждую весну хетты устраивали праздник в его честь. В этом году всё проходило, как положено, как заведено встарь. Дни Бога Грозы, праздник вуруллия [173] отмечали в его священном городе, в Нерике.
Долгое время он стоял в запустении, ведь округу разоряли разрушительными набегами каскейцы. Но вот уже несколько лет, как Хаттусили прогнал подальше воинственных горцев, заселил окрестности и заново отстроил храмы. Теперь Нерик встречал праздник Бога Грозы во всём великолепии.
Серебром сияли священные сосуды на алтарях. Из них лились душистые масла, ароматный дым поднимался вверх, к небу, старался дотянуться до обители богов. Золотом и драгоценными камнями блестели одежды жрецов и жриц. Храмовые танцовщицы кружились в плясках, под напевы флейт и лир. Музыканты старались изо всех сил, играли так, что и на небе было слышно.
Этот праздник в Нерике был особенным. На него собрались наместники и управители городов, недовольные властью великого царя. И ничего крамольного, на первый взгляд, в их собрании не было. Вроде ехали просто почтить Бога Грозы в его священном граде. Принести жертвы. А что лабарны Солнце не было среди этих хазанну, как и верных ему людей, так это уже само собой вышло, случайно.
Но, конечно, не сами по себе такие совпадения не случаются. Приезжали они по приглашению Тур-Тешшуба, который скрытно разослал гонцов с письмами.
Хаттусили горевал о смерти матери. Но каким бы не было его горе, он постоянно думал о том, что великая царица Данухепа умерла не своей смертью. Всё указывало на вину лабарны, именно он больше всех выиграл от её смерти. Ведь таваннанна всякий раз отстаивала интересы своего рода, не раз и не два спорила с внуком, не признавая за ним решающего слова.
Да, вина Урхи-Тешшуба виделась ясно. Словно грозовые облака, что висели сейчас над Нериком. Ветер нёс их над крепостными стенами, над крышами храмов, откуда доносились песнопения жрецов в честь Бога Грозы. Дул свежий ветер, он нёс надежду на перемены. Которые были и желанными, и опасными.
Пока ни Хаттусили, ни наместники хеттских городов не предлагали решительных действий. Они собрались, чтобы получить ответ богов на свои вопросы. По правде ли поступает лабарна, не нарушает ли он законов Хатти. Хоть вслух об этом и не говорилось, только тихим шёпотом, среди доверенных людей. Но все знали, зачем сюда приехали.
Пусть боги рассудят, подадут смертным знак, как следует поступить. Ведь великий царь хоть и назывался Солнцем, не был живым богом для собственных подданных. Наоборот, любой из знатных людей страны хеттов мог прийти к царю и сказать ему, как следует поступать. Даже указать своему Солнцу на неправоту.
Воспоминания о давних временах, о годах смуты, переворотов и древних вольностях витали сейчас над Нериком. Они подогревали желание собравшихся поступать только по своей воле. Но и остужали особо ретивых. Ведь за своеволием знати следовала череда тёмных времён, едва не погубившая хеттское царство в прошлом.
Словом, собиралась буря, как на небе, так и на земле. В главном храме города Хаттусили окружали самые знатные, доверенные и надёжные люди.
Хастияр как обычно, не отходил от него. Но в отличие от юных лет, он всё больше помалкивал. Не шутил, не развлекал лучшего друга придуманными им самим историями. Нередко
