Сулирад велел Парфену вытащить стрелу из мертвеца. Осмотрев окровавленный наконечник стрелы, ее древко и оперение, он опять взглянул на Тереха. В его глазах был тот же молчаливый вопрос.
— Татарская это стрела, не сомневайся, — уверенно промолвил Терех. — Вооружение мунгалов я неплохо изучил, покуда был у них в плену.
Сулирад вновь выругался и сердито прикрикнул на стражников, веля им не рассиживаться у печи, а нести дозор на крепостной стене замка. Стражники торопливо покинули караульное помещение. Собрался идти на воротную башню и Парфен, но Сулирад задержал его, приказав ему поутру схоронить Тришку где-нибудь на внутренней стороне крепостного вала. Сулирад отдал это приказание именно Парфену, поскольку тот являлся десятником, верховодя всеми прочими дворцовыми стражниками.
— Нужно убираться отсель побыстрее! — твердил Сулирад Тереху, быстрым шагом возвращаясь вместе с ним в гридницу. — Плевать на добро княжеское, своя голова дороже. Оседлаем двух лошадок и ускачем к Суздалю.
— А на мунгалов наскочить не боишься? — спросил Терех. — Ежели обозники наши на нехристей наткнулись, то и мы с тобой можем запросто на них напороться. Вдвоем-то нам от татар не отбиться.
— Вот поэтому, друже, нам следует выступить в путь ночью, — сказал Сулирад. — В темноте-то татары нас не сразу заметят. Темнота же и укроет нас в случае опасности.
Терех после некоторых колебаний согласился с затеей Сулирада. Побывав в плену у татар, он теперь был готов на все, лишь бы избежать встречи с этими безжалостными степняками.
Однако жадность так сильно владела Сулирадом, что он решил взять с собой хотя бы что-то из княжеского добра. Рыская по темному дворцу со светильником в руке, Сулирад шарил в сундуках, в комнатах и кладовых. Он заглянул даже в помещения слуг, в поварню и на чердак в поисках ценных вещей. С собой у Сулирада был холщовый мешок, куда он толкал все, что ему приглянулось. Прежде всего Сулирад хватал меха, добротную одежду и обувь, серебряную посуду и различные безделушки из цветного стекла, янтаря и слоновой кости. Наполнив различным добром один мешок, Сулирад тут же принялся набивать другой, поскольку любая шкатулка из слоновой кости, любая терракотовая статуэтка или парчовая занавеска с золотой бахромой являлись для него ценностью, и он не мог пройти мимо них, не прихватив с собой.
В гридницу, где пребывал Терех вместе с Беляной и Велижаной, Сулирад вернулся, обливаясь потом и таща на себе два набитых доверху мешка, из которых торчали рукава женских платьев, пушистые лисьи хвосты и небрежно запиханные тончайшие паволоки. Со вздохом облегчения Сулирад сбросил с плеч оба мешка на пол и устало бухнулся на стул. Велижана протянула ему чашу с яблочной сытой. Сулирад взял чашу и жадными глотками осушил ее до дна.
— Ты что же, хочешь это на коня навьючить? — изумился Терех, взглядом и жестом давая понять огнищанину, что тот не соображает, что делает. — С таким грузом лошадь твоя не сможет скакать ни галопом, ни рысью. Лучше всего налегке ехать, брат. Оставь ты все это здесь!
— Куда это вы собрались посреди ночи? — поинтересовалась Велижана, переведя взгляд с Тереха на Сулирада.
— Куда надо! — резко отрезал огнищанин, поставив опорожненную чашу на стол. — Шли бы вы почивать, красавицы. Поели, попили — пора и честь знать.
Надув губы, Велижана встала из-за стола и направилась к дверям, ведущим на второй ярус дворца. За нею последовала и Беляна, пожелав Тереху и Сулираду «покойной ночи».
Решив подкрепиться перед дальней дорогой, Сулирад отрезал ножом кусок от рыбного пирога, но угоститься им он не успел. Опять прибежал Парфен с известием, что вовсю пылает огнем Покровский монастырь, расположенный на берегу Нерли в двух верстах от Боголюбова. Мимо этого монастыря пролегала дорога на Суздаль.
Сулирад и Терех, сопровождаемые Парфеном, торопливо поднялись на южную стену Боголюбовского замка. Отсюда с высокой обрывистой кручи, на которой был насыпан крепостной вал, открывались широкие просторы клязьменских пойм и низменная долина Нерли. Эта покрытая снегами низина с редкими перелесками утопала во мраке февральской ветреной ночи. Огонь, вспыхнувший в ночи, был виден издалека. Багровые сполохи от этого мощного пожара образовали зловещее зарево над дальним лесом.
— Похоже, татары ворвались в Покровский монастырь, — угрюмо произнес Сулирад, щуря глаза на холодном ветру. — Утром нехристи подступят и к Боголюбову.
— Сколько у нас ратников? — спросил Терех, обращаясь к огнищанину.
Однако ему ответил Парфен, сообщивший, что стражников в замке всего двенадцать человек вместе с ним.
— Здешняя дружина ушла вместе с полками князя Георгия ко граду Ростову, — добавил десятник. — Семьи дружинников перебрались из Боголюбова кто во Владимир, кто в Суздаль.
— Придется вооружить мужчин-холопов, — сказал Терех. — Хватает ли оружия в замке?
— Оружия-то здесь много, — проговорил Парфен, — но вооружать им особо некого. Слуг-мужчин в замке осталось человек двадцать.
— Значит, служанок тоже вооружим тех, что помоложе и покрепче, — решительно вымолвил Терех. — Коль мунгалы ворвутся в Боголюбово, то они всех нас в крови утопят.
Получив приказ от Тереха открыть дворцовый арсенал, Парфен сразу бросился его исполнять.
Сулирад схватил Тереха за руку, взволнованно выдохнув ему прямо в лицо:
— Ты что, спятил, брат? Надумал оборонять Боголюбово от мунгалов? Нас тут горстка, а нехристей многие тыщи! Ты же сам говорил. Бежать нам надо отсель, а не хоробрствовать! Князь Георгий и тот удрал с конными полками в Ростов. Не дури, приятель! — Сулирад встряхнул Тереха за отвороты полушубка. — Бежим в Суздаль, там и стены повыше, и войско многочисленнее. А тут нам с тобой будет погибель неминуемая!
Молча оттолкнув Сулирада, Терех нырнул в дверной проем крепостной башни, которая соединялась крытой каменной галереей с дворцовыми постройками.
Глава восьмая
Пламя над Суздалем
Жену огнищанина Сулирада звали Яромилой, это была высокая полногрудая женщина с овальным лицом, длинными желтыми косами и большими светло-карими глазами. Замуж за Сулирада Яромила вышла после смерти своего первого супруга, павшего в сражении с литовцами. От первого брака у Яромилы была четырнадцатилетняя дочь Чтирада. От Сулирада Яромила родила вторую дочь Лелю, которой лишь недавно исполнилось три года.
Яромила познакомилась с Гликерией, передав ей деньги, которые причитались Тереху за его поездку в Боголюбово. Она поведала Гликерии, что деньги за привезенные из Боголюбова соль и зерно получил от купца Свиды Карповича ее брат Зорьян. Гликерия была сильно обеспокоена тем, что Терех и Сулирад задержались в Боголюбовском замке до вечера, куда за новым грузом выехали из Суздаля Зорьян и трое других возчиков.
Яромила, хорошо знавшая нрав своего мужа, заметила Гликерии, мол, видимо, в Боголюбове есть что взять и выгодно продать, это и задержало там Сулирада и Тереха. Хотя Яромила была на восемь лет старше Гликерии, это не помешало их сближению, так как обе томились тем же ожиданием и той же печалью.
Пригласив Гликерию в свою келью, Яромила стала угощать ее медовыми пирогами и козьим молоком, которым она разжилась у монахинь здешнего монастыря, державших в своей обители небольшое стадо коз.
За долгим разговором Яромила и Гликерия не заметили, как наступил вечер, а Сулирад и Терех так и не вернулись из Боголюбова.
«Стало быть, они приедут завтра, — сказала Яромила Гликерии, укладывая дочерей спать. — Может, у них сани поломались или какую-то из лошадей заново подковать пришлось».
Ночью Гликерии, одолеваемой тревогой, плохо спалось.
С утра она отправилась на городской торг, чтобы купить хлеба и мороженой рыбы. К приезду Тереха Гликерия хотела приготовить угощение. На торжище, полном народа, Гликерия услышала разговор двух смердов, коих немало сбежалось в Суздаль, ища здесь спасения от татар: «Слыхал, сосед, мунгалы сожгли Покровский монастырь, что близ устья Нерли, и взяли в осаду Боголюбово!»
От этого известия холод пробежал по телу Гликерии. Она почти бегом устремилась по узким улицам, забитым людьми, санями и распряженными лошадьми, к городским воротам, чтобы расспросить стражу о татарах. Не доходя до ворот, Гликерия сначала замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Вокруг все говорили об одном и том же: «Со стороны реки Клязьмы к Суздалю приближается Батыева орда. Татары жгут села и монастыри на своем пути!»
Вернувшись в епископский терем, Гликерия поделилась страшным известием с Яромилой.
— Уже не единожды в прошлом алчность приводила моего мужа к печальным последствиям, — горестно покачала головой Яромила, — но на этот раз, похоже, Сулирад заплатит головой за свое сребролюбие.
