так чист, что казалось, будто он вовсе исчез, и я удивился, как может парить над нами хищная птица, опираясь крыльями на эту бесплотность. Носильщики и воины расположились отдохнуть и подкрепиться, а я спросил у отца:
– Мы шли неделю, чтобы прийти сюда?
– Да.
– Что тебя беспокоит?
Я обернулся к Тибору; на его лице тоже было сомнение.
Панноам встал:
– Мне нужны подтверждения. Сейчас я опираюсь на рассказы путников и пытаюсь связать обрывки этих рассказов, так вот, путники либо ошибаются, либо похваляются.
И он жестом пригласил нас следовать за ним. Тропа была усеяна камнями, и нам приходилось тщательно выбирать, куда ставить ногу; отец то огибал выступы, то углублялся в узкие расселины. Наконец камни расступились, и мы вышли на берег.
– Вы обратили внимание на то место, где тропа подходит к Озеру?
Мы склонились над прозрачными волнами; под ними отчетливо виднелось продолжение тропы.
– Видите, она идет дальше.
Панноам вошел в воду и стал спускаться.
– Ступеньки!
Первые ступени были видны, следующие исчезали в озерной глубине. Он продолжал спуск, потом протянул руку, когда его голова ушла под воду.
– Не странное ли занятие, высекать ступени под водой?!
– Полная глупость! – воскликнул я. – Никому не нужно, а ведь какой тяжелый труд!
– Согласен с тобой, Ноам! И зачем наши предки затеяли это бессмысленное трудоемкое предприятие?
– Глупцы…
Панноам посмотрел на меня, не скрывая разочарования:
– Приписывая глупость людям, чьих намерений ты не понимаешь, ты заявляешь о собственной глупости.
Я постарался не разозлиться.
Он указал над водяной гладью дальний берег, розовый в лучах заходящего солнца:
– Следующий знак находится вон там. Пять дней пути.
Согласно его сведениям, мы находились на узком конце Озера; двигаясь вдоль крутого берега, мы окажемся у того, дальнего берега напротив.
Я пожалел, что у нас нет пирог.
– А что изменилось бы? – возразил Тибор. – Пирога следует вдоль береговой линии и ползет медленнее пешехода.
– Пирога могла бы доставить нас прямиком на место.
– Вовсе нет! На глубине они становятся непослушными. Если бы на них можно было пересечь Озеро, чужаки приставали бы к нашему берегу. Опасность грозила бы отовсюду! Нам приходилось бы расставлять наблюдательные посты не только со стороны суши, но и с воды. Но ведь обычно мы не подвергаемся нападениям с воды.
Панноам пристально посмотрел на него и эхом повторил:
– Обычно…
Лицо его омрачилось тревогой. О чем он думал?
Через пять дней трудного перехода – скалы, заросли ежевики, осыпи и снова ежевичник – мы очутились на берегу, полностью лишенном растительности; он высился напротив того, что мы покинули.
– Поищем дорогу.
– Какую дорогу?
– Не ту, что бежит вдоль берега, а ту, что из воды выходит.
Не успел Панноам произнести эти слова, как Тибор воскликнул:
– Вот она! Вот!
Мы поспешили к нему. Он обнаружил вырубленную тропу, спускавшуюся с высоты и уходившую под воду.
Отец тотчас спрыгнул в темную воду и, осторожно перемещаясь, пытался на ощупь отыскать вырубленные в камне ступени.
– Да, нашел. Ступени.
– Невероятно! – возбужденно прошептал Тибор. – Как и на противоположном берегу.
– Что же получается? – удивился я. – Здесь древние люди проделали такую же работу? И зачем?
Панноам посмотрел на меня:
– Давайте подумаем. Никто не станет рубить камень под водой, тем более на такой глубине, где ничего не видно. Лестница спускается глубже моего роста, а я довольно рослый.
Мы помогли ему выбраться на берег. Он в изнеможении лег на камни:
– Случилось то, чего я опасался.
– Ах, отец! О чем ты тревожишься? По эту сторону Озера жили такие же балбесы, что и по ту.
Панноам посмотрел себе под ноги и сквозь зубы проговорил:
– Начнем с того, что они не были балбесами. И потом, это не другой народ: здесь жили те же люди.
– То есть?
– Берегов не было.
– То есть?
– И Озера не было.
– То есть?
Панноам поднялся с земли и посерьезнел:
– Дорога, вырубленная в камнях, начиналась там, в нескольких днях пути, и кончалась здесь. Путь пролегал по суше. Здесь было не Озеро, а каменистая долина. Затем потоки воды перекрыли проход. Некоторые из наших сельчан в такое не верят… Но береговая линия меняется. То, что мы видим сегодня, – это не начало, а продолжение.
– О чем ты, отец?
– Вода продолжает подыматься.
У него перехватило дыхание, веки задрожали. Я испугался, что он потеряет сознание; но он стоял, устремив взор в озерную даль. Потом прошептал:
– Если вода продолжит подыматься, то до каких пор?
И в тот миг мне стала понятна отцовская тревога.
* * *
Когда мы вернулись, сельчане встретили нас как героев. Дети радостно бежали нам навстречу, женщины восторженно кричали, мужчины выстукивали своим рабочим инструментом приветственные ритмы, потом все выстроились в живую цепь до самого дома Панноама и хлопали в ладоши.
Но что же столь необыкновенное нам удалось сделать? Мы с отцом возвращались с неразрешенной загадкой, Тибор – с тремя мешками образцов; ничего впечатляющего, что имело бы мгновенные последствия…
Сельчане пережили несколько атак Охотников, одиночек и банд; и вот, измученные и обеспокоенные, они радовались возвращению семи воинов и вождя. Едва завидев Панноама, они возликовали: он был воплощением успеха, опорой и защитой нашего деревенского сообщества, и его отлучка всех растревожила. Я шел вслед за отцом, открывавшим наш кортеж, и сознавал, что для меня будет серьезным испытанием наследовать ему, когда придет время.
Мина была мне несказанно рада – она прильнула ко мне, потом потчевала изысканными лакомствами: хлебом с лесными орешками, испеченным на раскаленных камнях, и отваром шиповника. Я поведал ей несколько эпизодов из нашего странствия, она выслушала их, не проронив ни слова; она покачивала головой и едва следила за моим рассказом, с нетерпением ожидая, когда мы уляжемся на циновке и еще раз попробуем сделать ребеночка. После трехнедельного воздержания я охотно на это согласился.
На следующий день Нура совсем иначе слушала мой рассказ: требовала все новых подробностей, живо на них реагировала, спорила, засыпала меня вопросами, возвращалась назад, бросалась вперед и даже выудила из меня сведения, разглашать которые мне было не велено. Если мой рассказ Мине был коротким вымученным монологом, который то и дело прерывался ее потчеванием, то с Нурой у нас вышел бурный диалог, страстный, увлекательный, который растянулся на весь день, а к вечеру мы были измотаны и совсем ошалели от восторга.
Признаюсь, домой я тащился с неохотой, представляя себе, что меня ждет: Мина, ее покорность, тусклый взгляд, вялое томление, этот тоскливый ритуал. Если во время похода я осознал всю пресность своей супружеской жизни, то наша
