встреча лишь обострила этот недуг.
Я подступил к отцу с просьбой без промедления со мной поговорить.
– Здесь?
– Где хочешь, отец! Лишь бы с глазу на глаз.
Он машинально увлек меня под Липу справедливости. Потемневшие в сумерках окрестные холмы казались притаившимися зверями, готовыми к прыжку. Сизый туман затянул Озеро, над ним клочьями повисли облака. Нарушая тишину, вдали заухал филин.
Я пустился с места в карьер:
– Отец, я хочу взять дочь Тибора второй женой.
Он вытаращил глаза. Озабоченный подъемом воды, он не ожидал, что я заговорю о домашних делах. Он смерил меня снисходительным взглядом, недовольный, что я так некстати отвлекаю его от насущных дел.
– Зачем тебе вторая жена?
– Ты знаешь, отец.
– Я?
– Хотя и не желаешь об этом говорить.
– Не пойму, о чем ты.
– Мина не может родить здорового ребенка.
Враждебность отца исчезла. Плечи его поникли, он обмяк. Я задел больную тему.
– Спасибо, отец, что ты никогда не упрекаешь меня в этом. Но Мама все время придирается к Мине. Она ее ненавидит.
– Я знаю.
– Она поносит ее, и не напрасно: Мина не может дать нам наследника. Что толку, отец, в моем усердии перенять твой опыт, если я не смогу передать его дальше? Что толку нам с тобой достойно возглавлять деревню, если наш род вскоре заглохнет? Дух нашей деревни не одобрил бы этого!
Отец ушел в свои мысли. Я полагал, что он обдумывает мои слова. Потом решился задать мне вопрос:
– А вы с Миной делаете все, что полагается?
– Каждый вечер.
– Хорошо…
– Я стараюсь как могу, Мина беременеет, но ее дети рождаются нежизнеспособными.
Я не моргнув сказал «ее дети» вместо «наши дети», настолько был уверен, что причина их ущербности лишь в ней одной. Отец положил мне руку на колено:
– Я чувствую свою вину, Ноам. Мой выбор оказался неудачным. Я удовольствовался тем, что ее отец был вождем третьей деревни в сторону заходящего солнца, и не убедился в силе их крови. Я рассуждал как вождь, но не как отец.
– Твое рассуждение безупречно. Я не собираюсь оттолкнуть Мину, но хочу лишь взять вторую жену, которая продолжит наш род и даст тебе здоровых внуков.
– Но почему дочь Тибора?
Я молчал, не зная, с чего начать, – Нура обладала множеством достоинств. Пока я подбирал слова, отец продолжил:
– Выбор недурной… Целитель не последний человек в деревне. Этим союзом мы сможем удержать его у нас. Ведь Тибор очень привязан к дочери, да?
– Он ее обожает.
– Отлично.
Полагая, что он одобряет мой выбор, я встал; ноги едва меня держали.
– Так ты согласен?
Панноам властным жестом снова усадил меня:
– Я дам тебе ответ через несколько дней, Ноам.
– Почему?
– Мне нужно подумать.
– Но о чем?
– С Миной я поторопился. Не хочу повторить ошибку.
– Но…
– И еще я опасаюсь многоженства.
– Но твой молочный брат…
– Дандар не в счет, он – исключение. Я ведь разбираю тут, под Липой, тяжбы и составил себе невысокое мнение о домах, в которых много жен. Либо жены объявляют войну мужу, либо муж с ними обращается дурно, либо жены грызутся меж собой, а то еще их грызня сказывается на детях. В гадючьем гнезде и то спокойней.
– Но…
– Нет! Не трать напрасно слов и пощади мои уши. Через несколько дней ты узнаешь мое решение.
Он велел мне молчать. Я повиновался. Сгорая от нетерпения, я искал средства ускорить его приговор.
– Может, ты с ней встретишься?
– С кем?
– С Нурой.
Я не сомневался, что, присмотревшись к ней, оценив ее красоту и живость ее ума, отец быстрее придет к нужному мне решению. Он рассеянно переспросил:
– С Нурой?
– С дочерью Тибора.
Я обомлел. Мне даже в голову не приходило, что он может так мало замечать хорошенькую девушку… Он что, деревянный, что ли? Ведь довольно однажды увидеть Нуру, чтобы запомнить ее навсегда, если не влюбиться без памяти!
Он взглянул на меня с состраданием:
– Незачем. Это никак не повлияет на мое решение. Скоро я тебе его объявлю.
И он вернулся к своим делам.
Этим вечером я уклонился от возни с Миной на нашей супружеской циновке, но маячивший образ Нуры лишил меня сна, и я то ликовал, то отчаивался, не ведая, что меня ждет; в голове моей мельтешили противоречивые мысли, радость и горе непрестанно сменяли друг друга.
Как медленно светало…
Я вскочил на ноги, меня раздирали противоречия. Мне хотелось бежать к Нуре и рассказать ей о своей просьбе, и я с трудом от этого удержался. Нет, сначала должен узнать Тибор: браки зависят от родителей. Но если Панноам откажет, Нура поднимет меня на смех, она ведь бывает жестокой – да, если Панноам откажет, я буду выглядеть пустобрехом, мальчишкой, а не мужчиной, Нура будет меня презирать… Впервые отеческая власть оказалась для меня тяжким грузом – для меня, преданного сына, боготворившего своего отца.
И я, сказавшись занятым, стал избегать встреч с Нурой.
Чтобы оправдать свое криводушие, я взялся рассеянно колоть дрова. Едва солнце начало спускаться, я заметил Тибора с дочерью, которые шли тропинкой неподалеку. Они помахали мне рукой. Я как был с топором в руках, так не раздумывая к ним и бросился.
Они были возбуждены каждый своими находками: Тибор обнаружил еще не изученный им рыжий папоротник, а Нура отыскала бледно-желтые яблочки с чарующим ароматом. Она так и сияла.
Тибор немного отошел, чтобы сорвать под дубом гриб, и я сказал Нуре дрожащим голосом:
– Я вчера говорил с отцом.
Она рассмеялась:
– И как же ты это делаешь? Ты ржешь? Лаешь? Блеешь?
– Не смейся, Нура. Я говорил о тебе.
Она перестала хохотать.
– Обо мне?
– Да.
Она внимательно и напряженно посмотрела на меня:
– И что ты ему сказал?
– Я…
– Да?
Я готов был проболтаться, как вдруг раздался душераздирающий крик. Неудержимо и яростно залаяли собаки. Кроны деревьев скрывали от нас участников отчаянной битвы.
Я вздрогнул. Я мигом почуял, что происходит.
С топором наперевес я бросился на крики.
Когда я выбежал на поляну, я различил вдалеке простертую на земле фигуру отца; вокруг метались собаки, пытаясь защитить его от пятерых Охотников; те были вооружены дубинами и нагрянули, чтобы выкрасть наших муфлонов.
Охотники убивали собак одну за другой и уже подступали к отцу.
– Ко мне! – завопил я. – Ко мне! На помощь!
Я мчался со всех ног. Отовсюду сбегались крестьяне, кто с палкой-копалкой, кто с мотыгой, кто с дубьем, но все мы были далеко и не могли успеть вовремя…
Я стал свидетелем ужасающей сцены.
