бронзово-алебастровом лице… Как чертов солдафон из какого-нибудь водевиля. Как он еще не стал наигранно жестикулировать и не заголосил гортанным тенором песню…
Положение, конечно же, спас Коули. Не успел Титженс послать его к черту – как любому солдату хочется послать куда подальше на параде высокопоставленного офицера – сержант-майор, на сей раз напустив на себя вид доверенного клерка какого-нибудь надутого от важности стряпчего, зашептал полковнику на ухо:
– Капитан, вероятно, мог бы уделить вам минутку, но, может, и нет… Мы уже со всеми разобрались, осталось только подразделение канадских железнодорожников, а те не получат одеял не только через полчаса, но даже через сорок пять минут… А возможно, придется ждать и дольше! Это зависит от того, насколько быстро наш посыльный выяснит, где ужинает младший капрал интендантской службы, чтобы их им выдать!
Последние слова в свою речь Коули вплел весьма искусно.
– Проклятие!.. – воскликнул штабной полковник, смутно припоминая свои деньки в полку. – Я удивляюсь, как вы еще не взломали склад с одеялами и не взяли все, что вам требуется…
Сержант-майор – теперь само притворство в лице квакера Саймона Пьюра – тотчас воскликнул:
– Что вы, сэр! Мы на такое никогда бы не пошли, сэр…
– Но фронт в срочном порядке нуждается в настоящих солдатах, – произнес полковник Левин, – положение критическое, будь оно проклято! Нельзя терять ни минуты…
Он опять оценил по достоинству тот факт, что сержант-майор и Титженс, выступая по отношению друг к другу в роли защитников, ловко впутали его в свою игру.
– Нам остается только молиться, сэр, – сказал Коули, – что интенданты, склады и тыловые подразделения у этих чертовых гуннов ничуть не лучше наших. – После этого он сипло зашептал: – К тому же, сэр, ходит слух… вроде кто-то звонил в канцелярию базы… что штаб издал письменный приказ распустить как этот, так и другие наборы…
– О господи! – воскликнул полковник Левин, и на них с Титженсом навалилась волна оцепенения.
Стылые ночные окопы на передовой; солдаты, бьющиеся в агонии; тяжкие думы, угнетающие ум, и недосып, в той же степени угнетающий глаза; ощущение неизбежного приближения чего-то невообразимого справа или слева, в зависимости от того, как смотреть из траншеи; и твердая земля бруствера, призванная надежно охранять солдатские жизни, но в одночасье превращающаяся в дырявый туман… А смена в виде пополнения все не идет… Солдаты на передовой наивно думают, что она уже на подходе, но ее нет. А почему? Ну почему, Боже праведный?
– Бедный старина Берд… – вздохнул Макензи. – В среду исполнилось одиннадцать недель с того момента, как его солдат вместе с ним бросили на передовую. И почти все они вполне могли там застрять…
– Могут застрять и гораздо дольше, – кивнул полковник Левин, – я бы совсем не прочь добраться до парочки этих идиотов.
В те времена в Экспедиционных войсках его величества царило убеждение, что армия на войне служит инструментом в руках политиков и штатских. Когда все занимались рутинными делами, это облако слегка рассеивалось, но при первых признаках дурных предзнаменований вновь сгущалось тучей ядовитого, черного газа. И каждый бессильно понуривал голову…
– Поэтому, – весело молвил сержант-майор, – капитан вполне мог бы потратить полчаса своего времени на ужин. Или на что-нибудь другое…
Как верный слуга, он стремился к тому, чтобы пищеварение Титженса не страдало от нерегулярного питания, а в служебном плане придерживался твердого убеждения, что общение его капитана со штабным франтом в задушевной обстановке пойдет их подразделению только на пользу.
– Полагаю, сэр, – напутствовал он на прощание Титженса, – что мне лучше разместить этот набор, как и девятьсот человек, прибывших сегодня им на замену, распределив по двадцать человек на палатку… Нам повезло, что мы не стали их убирать…
Титженс с полковником двинулись к двери, ловко орудуя локтями в толпе солдат. У самого косяка стоял канадец из Иннискиллингского полка, он слегка преградил им путь и с виноватым видом протянул небольшую, коричневую книжицу. Поймав на лету брошенное Титженсом: «В чем дело?», канадец ответил:
– В своих бумагах вы неправильно записали фамилии девушек, сэр. Право сдавать в аренду дом и получать в неделю десять шиллингов я завещал Гвен Льюис, которая родила мне ребенка. А миссис Хозьер, моей сожительнице из Бервик-Сейнт-Джеймса, в память обо мне пусть достанется только пять гиней… Я взял на себя смелость переписать их имена, чтобы все было правильно.
Титженс выхватил у солдата книжечку, склонился над столом сержант-майора, поставил на голубоватой странице подпись и швырнул книжечку обратно:
– Держите… И тут же, обращаясь ко всем, приказал: – Разойтись!
У канадца просияло лицо:
– Спасибо, сэр. Сердечно благодарю вас, капитан… Я хотел уйти, чтобы исповедоваться. На моей совести есть скверные поступки…
Когда Титженс попытался забраться в тепло своей британской шинели, ему перегородили дорогу надменные черные усы выпускника университета Макгилла.
– Так вы не забудьте, сэр… – начал тот.
– Черт бы вас побрал, – ответил ему Титженс, – я же сказал вам, что ничего не забуду. Потому что вообще никогда и ничего не забываю. Вы просвещали невежественных яппи в Асаке, а чиновники от просвещения окопались в Токио. Что же до вашей паршивой компании по розливу минеральной воды, то ее головная контора расположена в районе источника Тан Сен неподалеку от Кобе… Все правильно? Если так, то я сделаю для вас все, что смогу.
Они молча прошли сквозь толпу солдат, которые болтались у входа в канцелярию, отсвечивая в лучах лунного света. А когда вышли на широкую деревенскую улицу, на время превратившуюся в центральный проход лагеря, полковник Левин тихо сквозь зубы сказал:
– С этой толпой у вас забот выше головы… Сверх всякой меры… В то же время…
– И что же тогда с нами не так? – спросил Титженс. – На подготовку пополнения у нас уходит на тридцать шесть часов меньше, чем у любого другого подразделения на этой базе.
– Да знаю я, – согласился его собеседник, – все дело в этих непонятных разговорах. Сейчас…
– Позвольте вас спросить: мы что, до сих пор на параде? Генерал Кэмпион решил устроить мне выволочку за то, как я командую вверенным мне подразделением?
– Упаси меня бог, – с той же скоростью уступил полковник, при этом в его голосе прозвучало заметно больше тревоги. Потом еще быстрее прежнего добавил: – Мой дорогой друг!
И уже было собрался взять Титженса под локоток, но тот продолжал стоять, не сводя с него взгляда. Его охватил приступ ярости.
– Тогда ответьте мне, – сказал Титженс, – как, черт возьми, вы обходитесь в такую погоду без шинели?!
Если ему удастся увести этого парня в сторону от вопроса о его «непонятных разговорах», они
