пока судно имело законную отсрочку на починку, с которой Торнвилль убедил моряков особо не торопиться, он с двумя киркстидскими братьями направился в монастырь "замаливать грех".
В центре монастыря, неподалеку от фонтана, возвышалась каменная трехкупольная громада храма Святого Лазаря. Три мощные граненые алтарные апсиды [11] (боковые — трехгранные, а средняя, большая, — пятигранная), словно закованные в латы воины, мощно и грозно стояли на страже святыни — части мощей святого Лазаря: черепа и берцовых костей, которые византийский василевс Лев Мудрый великодушно оставил киприотам, когда, возведя роскошный собор, забрал мощи к себе в столицу.
Три мощных каменных купола располагались в несколько необычной (на русский взгляд) последовательности — один за другим. Англичане вошли под готические своды южного портика [12], возведенного при Лузиньянах, о чем свидетельствовали лузиньянские гербовые львы, и вступили в храм.
Величественный храм размером 31,5 м на 14,5 м выглядел разоренным — штукатурка в основном осыпалась, обнажив большие суровые камни, из которых был сложен собор. Притом стало видно, как византийские строители вторично использовали античные капители и иные архитектурные останки, вложив их в мощные столбы и арки.
Случайно уцелевшие на островках штукатурки фрагменты росписей намекали на то, что храм знавал гораздо лучшие времена. Иконостас, разумеется, отсутствовал, как это принято в католических храмах. Сиротливо попискивал захудалый органчик, сопровождая мессу. Освещение было довольно приличное, поскольку латиняне растесали нижний ряд окон.
После службы бенедиктинские монахи (чье отношение к цистерцианцам было в целом благожелательным, слегка напоминая рассудительную снисходительность старшего брата по отношению к неразумному младшему, ибо в свое время цистерцианцы "отпочковались" именно от бенедиктинцев) провели гостей в крипту под алтарем собора, где находились источник святой воды и древние саркофаги. Над одним из них, открытом, висели серебряные лампады.
— Мощи святого Лазаря! — тихо, но в то же время торжественно проговорил один из местных монахов.
Гости преклонили колени, помолились, а затем, поднявшись, заглянули внутрь, увидев берцовые кости и череп [13].
— Кто силен в греческом, прочтите надпись на гробнице сами, — предложил бенедиктинец.
Лео тряхнул образованностью:
— Лазарь Четырехдневный, друг Христа.
— Правильно, — умилился монах. — Реликвия древняя и истинная. Сами, чай, знаете, как бывает: и перо архангела Гавриила покажут и продадут, и молочко Богоматери в бутылке.
Близость евангельской истории наполнила душу молодого рыцаря благоговейным трепетом, неведомым ранее. То, о чем он не раз слышал, стало осязаемой явью. Это чувство неописуемо, и постичь его может только тот, кто сам испытал нечто подобное.
Что же касается "средневековых реликвий"… Поговорим немного об этом, вернее, предоставим слово самим средневековым авторам.
Византиец Христофор Митиленский (отметим, что автор эпиграммы — не вольнодумец или атеист, но имперский патриций, стратиг Пафлагонский и создатель стихотворного календаря всех святых) еще в одиннадцатом веке написал сатиру на собирателя мощей монаха Андрея и на спекулировавших на народном доверии продавцов мощей, где сказано в числе прочего следующее:
Поистине дивлюсь такой горячей вере,
По вере по твоей преобразился в рыбу
И Нестор Мученик, сей новый осьминог [14],
Благочестивый муж. От мученицы Феклы
Ты 60 зубов недавно приобрел
И седину волос великого Предтечи,
И всем ты хвастаешь, что получил на днях
Брады святых детей, закланных в Вифлееме,
Старинном городе Иудиной страны.
О вера безупречной чистоты!
Одно лишь извратившая — природу:
То — старица маститая, у ней
Десятков 6 зубов пересчитаешь;
То юных поседеет голова,
И борода роскошная младенцу
Осенит подбородок. О когда
Поистине во все ты веришь свято,
Вовек мощей избыток не избудешь.
Это Византия, а вот и католический Запад. Бесподобный пример бесстыдного, изворотливого, но вдохновенного словоблуда — монаха Чиполлы, спекулировавшего на всевозможных мощах — оставил нам Бокаччо в своем "Декамероне" (14 век). Вот что он утверждал, стоя перед собранием верующих:
"В виде особой милости я покажу вам святейшие и прекрасные мощи, которые я сам привез из святых мест за морем; это одно из перьев ангела Гавриила, которое осталось в святилище Девы Марии, когда он сообщил ей в Назарете благую весть".
Из той же когорты и чосеровский продавец индульгенций, беззастенчиво поведавший своим спутникам, идущим в Кентербери:
"Затем их (слушателей) взор прельщаю я ларцами,
Набитыми костьми да лоскутами —
Что всем мощами кажутся на вид.
А в особливом ларчике лежит
От Авраамовой овцы плечо" [15] (14 век).
И лэнглэндовский их коллега тоже хорош: "Он совал им [мирским людям] в лицо свою грамоту и ослеплял им ею глаза и добывал своей буллой кольца и брошки. Так они отдают свое золото, чтобы содержать обжор, и верят таким распутникам, которые предаются разврату… Но не против воли епископа этот малый проповедует: ведь приходский священник и продавец индульгенций делят между собой серебро, которое досталось бы беднякам прихода, если бы не они" [16] (14 век).
Есть их представители и на борту замечательного "Корабля дураков" Себастьяна Бранта (15 век):
От века продавцы реликвий
Народ обманывать привыкли.
На паперти шумит базар,
Разложен плутовской товар —
Все тут священно, драгоценно:
Из вифлеемских ясель сено,
От Валаамовой ослицы
Кусок ребра; перо хранится
Архистратига Михаила
(Не сякнет в нем святая сила);
Тут есть уздечка боевого
Коня Георгия святого;
Одна сандалья святой Клары…" [17]
Впрочем, давно уже пора вернуться к нашему повествованию. Англичане покинули крипту храма Святого Лазаря и вышли из тени портика, когда Лео обратил внимание на водостоки в виде горгулий.
Здесь это были не уродливые готические исчадия ада, злобные химеры. Мастеру то ли не хватило искусства, то ли он нарочно, по простоте сердечной и доброму лукавству, изваял демонических чудищ в образе милых, безобидных поросят. Они не могли испугать не то что чертей, но даже вездесущих (и вездегадящих) голубей, идиллически восседавших на каменных свиных головах.
Пожилой добродушный бенедиктинец предложил:
— Не желаете ли прогуляться до соленого озера? Тут недалеко. Удивительное Божье чудо, настоятельно советую. Быть в Салине и не видеть его — все равно что посетить Иерусалим и не зайти в храм Гроба Господня, простите уж меня за такое сравнение малого с величайше-несравненным, но…
— Почему бы и нет, — единодушно порешили англичане и отправились смотреть на чудо природы. Полчаса неспешным шагом — и вот уж оно, соленое озеро, простирающееся
