Ему указали ближайшую таверну, но Альфред прежде заставил их поклясться, что, если он вовремя не вернется, они непременно зайдут за ним, когда получат приказ выступать.
Он выхватил прямо руками размокшие куски хлеба из миски с луковым супом, а потом выхлебал его весь деревянной ложкой. Нежные, чуть сладковатые колбаски, поданные с чечевицей, опустились в желудок приятной тяжестью; хозяйка принесла большой, пышущий жаром блин, и Альфред не смог устоять: торопясь, съел и его, запив светлым пивом с легкой горчинкой. Его разморило в тепле, но нужно было идти… Влажная одежда мерзко липла к телу.
Совет завершился; командиры решили избежать ненужного кровопролития и выступить проселками к границе. Кавалерия будет охранять обозы принцев и их самих, пехота и безлошадные офицеры останутся в Бетюне.
Когда королевские жандармы покинули город, было около четырех часов пополудни. Дорогу заняли артиллеристы, кавалерия построилась в колонны и пробиралась по обочинам. Кони увязали в грязи по колено и спотыкались о стволы деревьев, уложенных там и сям поперек дороги, чтобы укрепить ее. К полуночи с большим трудом добрались до Армантьера и повалились спать без задних ног. Альфред благодарил судьбу за то, что его не назначили в караул. В шесть утра снова были в пути и через полчаса вышли к дороге, по которой теперь проходила граница Франции. Колонны остановили: принцы снова совещались. Наконец, офицеры построили свои роты, чтобы объявить им распоряжение начальства.
– Месье не смог получить приказа от короля, он даже не знает, где сейчас находится его величество, – выкрикивал капитан. – От имени короля и своего собственного Месье благодарит военную свиту за преданность. Его высочество считает, что при нынешних сложных обстоятельствах он не может оставить при себе последовавшие за ним эскадроны. Им надлежит вернуться в Бетюн, где вся военная свита короля будет распущена. Тем не менее те из вас, кто пожелает последовать на чужбину за принцами, которым вы служили так верно и усердно, будут радушно приняты королем. Он станет делить хлеб изгнания с теми, кто предпочел исполнить свой долг до конца.
Глава пятая. Дороги, которые не выбирают
Ворота Лилля были наглухо закрыты, их не желали открывать, ссылаясь на приказ. Кучеру велели спросить караульных, здесь ли еще король, те отказались отвечать. Нет, это невыносимо! Ночь, холодно, темно, и этот проклятый дождь, и не открывают ворота! Опять куда-то ехать по отвратительным дорогам?!
Селеста сказала Рене, что ее тошнит, он просил потерпеть. Карета вскоре остановилась. Закрыв глаза и стиснув зубы, мадам де Шатобриан слушала, как кучер стучит кнутовищем в ворота, потом долго бранится с кем-то… Рене помог ей выйти. Опираясь на его руку, она шла нетвердыми шагами вслед за чьей-то широкой спиной и пятном света от тусклого фонаря. Попросила обождать немного на крыльце под навесом, чтобы надышаться свежим влажным воздухом перед тем, как оскорбить свое обоняние запахами постоялого двора. При свете того же фонаря Шатобриан нацарапал записку коменданту Лилля; слуга вернулся быстро: караульные ее не взяли.
Рене сговорился с форейтором за несколько луидоров, чтобы тот отвез их в обход Лилля в Турне. Дорогой он вспоминал, как в 1792 году шел с братом пешком тем же путем и тоже ночью. Боже мой, Боже мой! Он упивается этими воспоминаниями, возвращающими его в юность, как будто не понимает, что прошлое может повториться!
От самого Парижа Селеста то и дело выглядывала в заднее окошко кареты, чтобы убедиться, что их не преследуют. Подъезжая к Аррасу, Шатобриан напомнил ей, что это родина Робеспьера, словно хотел растревожить еще сильнее. Утром в Аррасе им не давали лошадей: почтмейстер нагло заявил, что их придерживают для генерала, который везет в Лилль новость о триумфальном вступлении в Париж императора французов и короля Италии, «господин де Шатобриан может пока отдохнуть». Его узнали! Никакие предосторожности не помогли! Кот переговорил с почтмейстером, облегчив свой кошелек, и в Лилль они отправились на генеральских лошадях.
Кот – это прозвище Рене, которое ему придумали друзья: Жуберы, Фонтан и Клозель де Куссерг; оно ему очень подходит. Он любит свободу и независимость, хотя и дорожит собственным домом, не способен на слепую собачью преданность и может оцарапать даже руку, дающую корм.
До Турне было всего три лье; когда Шатобрианы добрались до города, еще не рассвело. В гостинице, где они остановились, им сообщили, что король находится в Лилле, это совершенно точно, с ним маршал Мортье, город собираются укреплять и готовить к обороне. Выдохнув с облегчением, Рене написал письмо к герцогу де Блака, прося прислать ему пропуск. Гостиничный слуга ускакал верхом и вернулся через час с пропуском за подписью коменданта, но без ответа от Блака. Такая неучтивость была вполне в духе герцога, который, как все лакеи важных господ, любил дерзить просителям. Когда друзья Шатобриана хлопотали за него, добиваясь для него должности в правительстве, Блака всем отказывал, а одной даме, воскликнувшей, что виконт не может жить во Франции, как подобает благородному человеку, ответил: «Так пусть уезжает».
Сама мысль о карете вызывала у Селесты спазмы в животе. Оставив жену на попечение горничных и коридорных, Шатобриан уже поставил ногу на подножку, когда во двор въехал рыдван, из недр которого выбрался принц Конде. Рене бросился к нему, поклонился, назвал себя.
– А-а, как же, помню-помню! – продребезжал старик. – Братец ваш тоже здесь?
Шатобриан запнулся, прежде чем сказать, что брата здесь нет. Через два года после осады Тионвиля, на которой Рене сражался вместе с Жан-Батистом под командованием принца, графа де Шатобриана казнили на гильотине вместе с женой и ее дедом Мальзербом, адвокатом Людовика XVI. Рене тогда был в Лондоне, Селеста сидела в тюрьме в Ренне как жена эмигранта; только Термидор, сбросивший Робеспьера с вершины власти к подножию эшафота, сохранил ей жизнь…
Помутневшие глаза Конде с провисшими мешочками век часто мигали. В последнее время мысли путались у него в голове, воспоминания о Семилетней войне и Революции смешивались с сегодняшним днём – как-никак, старику почти восемьдесят. Однако он еще не совсем впал в маразм. Шамкая беззубым ртом, принц утвердительно заявил, что король покинул Лилль. Маршал Мортье получил из Парижа приказ императора, повелевавший ему арестовать короля, однако не выполнил его – проводил его величество до границы, там вручил ему прошение
