Успокоившись немного, царица принялась за свое рукоделие.
Приближалось обеденное время. Работы в царицыных светлицах окончились.
Вернувшись домой, Урусов рассказал жене о том, что слышал от царицы.
Княгиня немедленно отправилась к Морозовой.
Федосья Прокопьевна по лицу сестры догадалась о приближающейся беде, но спокойно выслушала сестру, снова созвала всех обитателей дома и поведала им новости.
Аввакума не было.
Старицы зарыдали.
Долго они жили в доме Морозовой, и хотя и привыкли, но уходить было нужно. И старицы в тот же вечер оставили ставший им родным дом.
Точно также масса всякого люда, таившегося у Морозовой, ушла из дома.
Поздно вечером вернулась княгиня Урусова к себе. Скоро приехал из дворца и сам князь Петр.
— Ну, что, была у сестры? — спросил он жену.
Авдотья Прокопьевна ответила утвердительно.
— А что сегодня говорили у царя? — спросила она мужа.
Князь замялся.
— Еще ничего не решено, — прошептал он.
Он поднял глаза на жену и в глазах ее прочел немой укор.
Урусову стало стыдно.
Она уверенно спросила его:
— Ехать ли мне, князь, опять к сестре?
Урусов быстро окинул жену взглядом и коротко произнес:
— Нет, подожди до завтра, — завтра я узнаю все подробно.
На другой день рано утром, когда князь Петр уезжал во дворец, Урусова спросила опять у него.
— Не сходить ли мне к сестре?
Князь задумался.
— Иди, да не оставайся там долго.
С изумлением взглянула Авдотья Прокопьевна на мужа:
— Отчего я не должна там долго оставаться?
Урусов осторожно огляделся по сторонам и шепотом сказал:
— Я думаю, что сегодня же присылка к ней будет.
Княгиня вздрогнула.
— Иди, да хранит вас обеих Господь, — снова заметил князь Петр и вышел из горницы.
Авдотья Прокопьевна сейчас же отправилась к сестре.
Несмотря на чисто мужской характер и умение сдерживать свои чувства, Морозова пошатнулась, услыхав известие о присылке.
— Уже… — бессознательно произнесла вдова.
Сестры обнялись и начали молиться.
— Я от тебя не уйду, — решительно сказала Авдотья Прокопьевна.
— Пострадать со мною хочешь, сестра? — прошептала Морозова.
Во втором часу ночи раздался стук в ворота.
— Кто там по ночам стучит? — спросил ночной сторож.
— Отворяй, не разговаривай, — раздался грубый голос, — по приказу великого государя!
Хотя и предупрежденный о появлении царских людей, старик сторож медлил.
Наконец, чугунный засов был отодвинут и тяжелые дубовые ворота широко распахнулись. Во двор, скрипя полозьями, въехали две кибитки, окруженные стрельцами. Приезжие, не обращая внимания на поздний час, шумно стали взбираться на крыльцо.
Шум достиг сестер. Страх овладел Федосьей Прокопьевной и она склонилась головой на лавку, теряя чувства.
Урусова с тревогой на нее посмотрела.
— Матушка сестрица, дерзай, с нами Христос, — ободрила она опять Морозову, — не бойся, встань, положим начало.
Федосья Прокопьевна бессознательно встала, и обе сестры, подойдя к образу, положили семь приходных поклонов.
— Успокоилась, сестрица? — тревожно спросила Морозову княгиня.
Федосья Прокопьевна сурово взглянула на нее.
— Спокойна я!
Сестры благословили друг дружку и разошлись. Морозова легла на пуховик в своей постельной комнате, близ Феодоровской иконы Пресвятой Божьей Матери, а Урусова ушла в небольшой чулан, находившийся при постельной комнате, где раньше ночевала старица Меланья.
Едва сестры улеглись, как кольцо дубовой двери застучало.
Чья-то сильная рука рванула дверь, и в опочивальню, вместе с струей холодного воздуха, вошло несколько человек.
Пристально осматривая горницу, еле освещенную трепетным огнем лампад, вошедшие, не видя хозяйки, громко спросили:
— Эй, кто тут есть живые?
Но сестры молчали.
— Поищем, — дерзко проговорил думный боярин Иларион Иванов, присланный царем вместе с чудовским архимандритом Иоакимом к Морозовой.
Поиски были недолгие.
— Вот ты где, боярыня, — снова сказал Иванов, — посланы мы к тебе государем великим. Вставай. Отец архимандрит сейчас будет тебе допрос чинить.
Архимандрит приблизился к боярыне.
— Не в силах я встать, — слабо ответила Морозова.
— Ой, неправду говоришь ты, боярыня, — усумнился архимандрит, — садись тогда, коли стоять не можешь.
Но вдова опять отказалась, говоря, что и подняться с перины не может.
— Что ты говоришь еще с нею, честной отец, вели стрельцам, они поставят ее перед тобою.
Но Иоаким не решился поступить так грубо с боярыней.
— Ну, коли не можешь встать, ответствуй так против царских повеленных слов.
Морозова молчала.
— Како крестишься и како молитвы творишь? — спросил ее архимандрит.
Вдова, сложа по староверскому пальцы, перекрестилась и начала читать молитвы.
В это время один из стрельцов нашел огарок восковой свечи и зажег. В опочивальне стало светлее.
— Тако я крещусь, тако и молюсь, — твердо произнесла Федосья Прокопьевна, смело показывая сложенные персты.
— Была у тебя, боярыня, беглая старица Мелания; здесь она в дому у тебя проживала под именем Александры. Где она теперь, сказывай скорей!
Гордо посмотрела вдова на спрашивающего ее Иоакима.
— По милости Божией и молитвами родителей наших, по силе нашей в убогом нашем дому ворота были отворены для странных рабов Христовых. Когда было время, были и Сидоры, и Карпы, и Мелании, и Александры. Теперь-же никого нет из них, — проговорила Морозова.
— Дерзка ты на язык, боярыня, — недовольно проговорил архимандрит и, отойдя в сторону, стал советоваться с Илларионом Ивановым.
— Все равно толку от нее не добьешься, святой отче, — решительно проговорил думный дворянин, — ты побудь здесь, а я поищу, нет ли где в дому спрятавшихся.
С этими словами он вступил в смежный чулан.
В чулане было совсем темно.
Ничего не видя, Илларион Иванов стал шарить по стенам руками.
Вдруг его руки коснулись человеческого тела; он испуганно отдернул их и вскрикнул:
— Отче святый, Александра-то здесь!
Но Авдотья Прокопьевна спокойно ответила:
— Нет, я не старица Мелания.
— Кто же ты? — изумленно спросил Илларион.
— Я князя Петра жена, Урусова, — тем же тоном ответила сестра Морозовой.
Думный дворянин, не ожидавший найти здесь такую знатную особу, ошеломленный выбежал из чулана.
Заикаясь, испуганный Илларион Иванов едва мог произнести:
— Там княгиня Урусова!
— Княгиня Евдокия Прокопьевна, князя Петра супруга? — воскликнул изумленный архимандрит.
— Да, это она, — ответил Илларион.
— Поди-ка, спроси ее, како она крестится? — сказал Иванову Иоаким, по-видимому, что-то сообразивший.
Думный дворянин изумленно уставился на говорившего.
— Что ты на меня так смотришь? Как возможно вопросить о сем такую особу?
— Повторяю тебе: исполняй, что тебе приказано!
— Невозможно это сделать, отче, — отозвался Илларион, — посланы мы только к боярыне Федосии Прокопьевне, а не к сестре ее.
— Еще раз говорю тебе, спроси ее, — раздраженно возразил архимандрит, — я тебе повелеваю.
Но Илларион Иванов все еще колебался.
— Коли ты отказываешься, так я пойду сам и доложу царю о твоем ослушании.
Думный дворянин повиновался и, войдя в чулан, дрожащим голосом спросил Урусову:
— Како ты крестишься, княгиня?
Стрелец внес в чулан огарок, стало светло.
Авдотья Прокопьевна пристально взглянула на царских посланных и, не вставая с постели, облокотилась на левый локоть, пальцы же правой руки сложила в староверский крест, именно большой палец с двумя малыми, указательный со средним, и, протянувши их, показала боярину, а потом и архимандриту.
— Так я верую, — спокойно произнесла княгиня.
Оба посланные были поражены.
Отозвав в сторону Иванова, Иоаким начал с ним совещаться, что им теперь предпринять.
— Я побуду здесь, отец, — сказал думный дворянин, — а ты ступай прямо к царю, объясни ему все, он тебе сам укажет, как нам поступить.
Архимандрит поспешил отправиться к царю, тогда как Илларион Иванов остался ожидать.
Только теперь, узнав о намерении Иоакима, смутилась княгиня.
В эту минуту она готова была отказаться от своих слов, но было уже поздно.
Сестры продолжали лежать, одна в опочивальне, другая в чулане.
Они томились невозможностью переговорить друг с дружкой, но ни та, ни другая не решались подняться со своего ложа.
Стрельцы, оставшиеся в горнице, пересмеивались.
Думный дворянин сидел у стола и что-то писал.
