— Целую неделю потеряли, — вторит товарищу Петя Александров. — Четыре дня маялись в Гельсингфорсе, а теперь третий день здесь.
Все, кто в трюме, смотрят на своего воспитателя. Что он скажет?
— Люди делятся на оптимистов и пессимистов, — глубокомысленно рассуждает Георгий Иванович Симонов. — Вы не исключение. Сегодня ко мне подходило несколько ребят. Одни говорят, наш пароход направляют в Питер. Другим стало известно, что мы поворачиваем в Англию и проведем эту зиму в Лондоне. Одному Богу ведомо, как рождаются слухи. Где же правда? Она в словах мистера Бремхолла. Он мне сказал, что в санатории для нас пекут хлеб. Целую тонну ржаного хлеба, который вы так любите. Халила близко. Давайте выйдем на палубу. Если ветер в нашу сторону, мы непременно услышим этот запах.
Некоторые мальчишки немедля поднялись на палубу и, повернув нос к берегу, стали принюхиваться.
— А ведь в самом деле пахнет хлебной корочкой! — воскликнул Коля Иванов.
— И пирожками, — сказал Леша Карпей. И уверенно добавил: — С капустой!
Леша мечтательно прикрыл глаза. Ему представилось: они в столовой, и их угощают пирожками. Леше еще больше захотелось на берег.
«Неизвестно, как долго дети еще будут терпеть, — подумал Георгий Иванович. — Скоро мальчишки побегут с парохода».
Кто-то подслушал опасения воспитателя, потому что все пришло в движение. Появился боцман в окружении своей команды. Матросы стали готовить к работе грузовые стрелы. Загудели паровые лебедки. Поднялись крышки твиндеков.
От пристани отвалила баржа. Сначала в нее опустили недельный запас провианта, а затем — сотни чемоданов, сумок, баулов и тючков. Везде прикреплены бирки с номером. Точно таким же, какой обозначен на жетоне, висящем на шее каждого ребенка.
После багажа наступил черед живого груза. К «Йоми Мару» подошла еще одна баржа, ведомая пароходиком со знакомым названием «Койвисто».
Но дети не спешили покинуть «Йоми Мару».
Ирина Венерт:
— Что может быть печальнее разлуки! Это чувствовал каждый. Мы расстаемся навсегда. Японцы, как мне кажется, народ хотя и сентиментальный, но сдержанный. И все же на глазах капитана, кочегаров, матросов появились слезы. Что тогда говорить о нас, девочках… Некоторые, я была в их числе, плакали навзрыд. Мы не теряли надежды, что когда-нибудь встретимся с американцами. Они работники Красного Креста, им легче перейти границу. А отношения России с Японией — хуже некуда. К тому же, капитан и его помощники постоянно в море. И еще язык. Он тоже разделяет людей. Словом, это было прощание навек.
Хотя речь мистера Каяхары была короткой, голос его сбивался. Мы заранее приготовили подарки. Каждый японец получил сувенир.
Один из японских матросов и наш колонист подали друг другу руки и обнялись. Это они однажды повздорили. А теперь прощались как друзья. Все им аплодировали…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР
На долгий прощальный гудок парохода дети ответили громким возгласом. Зычный голос «Йоми Мару» слился с нестройным хором его недавних пассажиров.
Потом они погрузили свою поклажу на телеги, запряженные низкорослыми, но крепкими финскими лошадками, и, построившись в колонну, двинулись к станции.
Дети оглядывались, замедляя шаг, и смотрели на свой пароход, исчезавший из виду за высокими елями.
Последний взгляд — и они уже в лесу.
Колонисты в третий раз за время долгого путешествия заполнили вагоны. Не прошло и получаса, как им объявили — поезд прибыл на станцию Кулмаярви. До санатория Халила остается тринадцать километров, и расстояние это придется пройти пешком.
И снова они вошли в лес, будто не было до этого ни моря, ни уходящей из-под ног палубы. Горизонт исчез. Мир замкнулся. Еще недавно они любовались пальмами. А оказывается, настоящее чудо — этот северный лес, сосны, уходящие в небо.
И снова рядом их учитель ботаники Илья Соломонович Френкель.
Нарядный лес будил приятные воспоминания о родных местах. Радостно было шагать по лесной дороге, видеть белоствольные березки, трепещущую листву осин, алые тяжелые гроздья рябин.
А как легко дышится! Хочется бежать и прыгать… Но дети идут в строю, отягощенные котомками, и улыбаются. За эти два с половиной года они хорошо научились понимать друг друга. Даже без слов.
Наконец лесная дорога вывела колонну детей к Халиле.
Виталий Запольский и Леонид Дейбнер сразу обратили внимание, как и миссис Кемпбелл три дня назад, на красоту главного корпуса. Расположенный на холме, возле озера, он соперничал по высоте с окружавшими его соснами. А большие окна, казалось, были вправлены в пилястры, придавая фасаду не только строгость, но и праздничность. Хвойный лес вокруг был ухоженным и напоминал парк.
Юноши стали обсуждать, где бы им лучше поселиться, и остановились на четырехэтажной пристройке с куполообразной крышей. Чем комната будет выше, рассуждали они, тем лучше. Чтобы в окно заглядывала макушка дерева.
Когда они вошли под козырек парадного входа, их встретила Серафима Викторовна Боброва.
— Мальчики, — сказала она, — я вас огорчу. Этот корпус отведен для девочек. Сюда вы будете приходить только обедать.
Заметив разочарование на лицах своих воспитанников, Серафима Викторовна многозначительно подняла палец и хитро подмигнула.
— Это плохая новость. А хорошая… Я нашла для вас замечательное место. В одном из флигелей есть четыре комнаты. Так вот, три из них заняты под книжный склад. А одна — свободна.
— Что за книги? — спросил Дейбнер.
— Не успела посмотреть. Но думаю, на любой вкус. Здесь отдыхали и лечились разные люди. Приближенные царской семьи… И даже ученые. Одни развлекались. Другие, не теряя времени, пополняли свои знания. Библиотекой пользовался даже Керенский. Один из холлов назван его именем. И знаете, кто еще бывал в Халиле? — Боброва чуть помолчала, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут ее слова. — Три года назад, после возвращения из эмиграции, здесь отдыхал Владимир Ленин и его жена Надежда Крупская.
— А откуда вы все это знаете? — спросил Запольский.
— Встретила финна-старожила. Обязательно вас с ним познакомлю.
Юношам льстила мысль, что они будут читать книги, которые раньше держали в руках известные всему миру люди. Но это потом. А сейчас они умирают с голоду.
— Придется потерпеть, — сказала воспитательница. — Сначала надо покормить младших. Столовая большая. Но всем места не хватит.
Мамаша Кемпбелл в эти дни была, как никогда, занята. И ей бы ни за что не справиться, если бы не тот же Блеки. Слава Богу, главное они успели сделать вовремя. Даже хлеб испекли. Но дети прибыли на несколько часов раньше. Ничего не сварено. Придется обойтись мясной тушенкой и персиковым компотом. Правда, Ханна знает, консервы — любимое лакомство колонистов. А к ужину они приготовят что-нибудь горячее.
Мамаша Кемпбелл встречает детей у входа в столовую, рассеянно отвечает на вопросы воспитателей. А в голове бьется совсем другая мысль.
Утром из Выборга приехал доктор Эверсол и привез письмо от мужа. Чарльз настаивает на ее приезде домой к Рождеству. Дети уже около года без матери, напоминает он.
Муж прав, думает Ханна. Что же это получается? Русские дети тоскуют от разлуки с родителями. И она, как может, приближает эту встречу. А ее собственные малыши? Имеет ли она право лишать их заботы и ласки? А Чарльз… Как нелегко ему управляться и с домом, и с работой.
Райли Аллен пока не знает о письме. Но после ужина она собирается с ним поговорить. Чтобы успеть домой к Рождеству, ей надо оставить колонию через два-три дня. Трудное решение… И ее сердце разрывается…
Многие дети легли спать, не дождавшись ужина.
— Как я сегодня буду сладко спать, — говорит, потянувшись всем телом, Ирина Венерт.
— Так устала? — спрашивает Ханна.
— Когда не качает, я сплю крепко-крепко. И мне снятся сны.
— Тогда приятных сновидений!
Когда воцарилась тишина, миссис Кемпбелл постучала в дверь начальника колонии.
— Может, я не вовремя? Я не помешала?
— Нисколько. Я заполняю дневник.
— Дорогой Райли, вам придется сегодня вписать туда несколько лишних строчек.
— О чем вы, Ханна?
— Помните нашу первую встречу во Владивостоке на берегу бухты Золотой Рог?
— Очень хорошо помню. Китайские лодки… Иероглифы на парусах…
— Иногда ветер меняет направление. И парус бессилен сопротивляться.
— Вы говорите загадками.
— Не загадками, а метафорами.
— Но это еще более непонятно.
— Вчера я не думала, что постучусь к вам.
— Вы пришли ко мне с просьбой. Не так ли? Я вас слушаю, Ханна.
Миссис Кемпбелл запнулась, не зная, как начать.
— Тогда, во Владивостоке, было легче. Я просила работу. А сейчас прошу меня уволить, — наконец сказала она.
— Уволить? Но почему? — Райли поднялся из-за стола.
