Два года в Тайшете пролетели, как одна неделя. Уже реже стали ходить по гостям сельчане, но не бросали друг друга, при надобности всегда собирались вместе. Устроился в депо и Родион. Поначалу тоже ходил по цеху с метлой, присматривался, но по случаю попал в инструменталку, выдавал инструмент поездным бригадам. Быстро освоившись где и что лежит, выполнял свою работу исправно, не вызывая нареканий. Поставлен был временно работать, да так и остался. Работа нравилась: принял инструмент, посмотрел, чтобы был весь в наличии и поставил в сторонку, если же нет чего, составил акт. Забегал сюда и племянник Мишка.
—
Дядя Родион, жениться надумал, что посоветуешь?
—
Девка хоть добрая?
—
Ничего вроде бы.
—
Если ничего, то погоди ещё, когда найдёшь хорошую, тогда и женись.
—
Да где их хороших сыскать?
—
Ну да, ты у нас такой, что тебе во всей округе пару не подобрать, придётся на поиски ехать.
—
Да хорошая девка, хорошая, наша деповская.
—
А говоришь — ничего. Если хорошая, тогда и женись, давно на свадьбе погулять хочется.
—
Давай инструмент, поедем мы, — сказал довольный Мишка и убежал, словно и не было его.
—
Пошустрей Евсея будет, — сказал вслух Родион, — пошустрей. Оженится, и понесутся годы-годочки и для него вскачь, давно ли он пацаном бегал по Тальникам да гонял гусей? Теперь на паровозе служит.
Вдруг вспомнилось Родиону, как он сам сидел за печкой у Хрустовых на кухне, и прибегала к нему Лиза в пышном платьице и с бантами; они вместе грызли пряники или просто горбушку хлеба, запивая молоком. Как давно было это, будто и совсем не было. Вечером по дороге домой, Родион купил большой кулёк пряников. Дома он положил их на стол и громко сказал:
—
Эй, домочадцы! Большие и малые бегом к столу, у нас сегодня праздник!
Когда все уселись за стол, Родион высыпал пряники на стол и сказал:
—
Налетай! Много лет назад в этот день я познакомился с вашей матушкой, а отмечали это дело мы пряниками.
Лиза удивлённо посмотрела на него:
—
Разве в этот день?
—
В этот, ты маленькая была, не помнишь.
—
Мамуля, а сколько тебе лет было? — спросила Настасья, характером и норовом вся в мать, потому и слушалась её одну.
—
Давайте тогда хоть чаю поставим, уж потом буду рассказывать.
Дочки быстро принесли чай и приготовились слушать, маленький
Сашка забрался на колени к отцу.
—
А было мне в ту пору года четыре или пять, и познакомились мы на кухне.
—
Ой, как интересно, расскажи, матушка, — попросили дочки.
Лиза, смеясь, рассказала всю историю, девчонки хохотали, Родион
улыбался, только Сашка, молча и старательно, грыз пряник.
Осенью в гости к Илье Саввичу заехал старик, обросший густой сивой бородой. Старик да старик, только взгляд был весёлый, даже озорной. Они крепко обнялись с Хрустовым и прошли к нему в кабинет. Через час, когда домой с работы пришёл Родион, Илья Саввич выглянул из кабинета и обратился к внучкам:
—
Настенька, Машенька, сбегайте к дяде Евсею, скажите, что я зову, да пусть поторопится, разговор есть. Лиза, когда Евсей придёт, собери нам на стол чаю попить.
Девчонки побежали на улицу, только калитка хлопнула. Вскоре пришёл Евсей.
—
Это братья Цыганковы, старший, Евсей, — представлял Илья Саввич. — Это мой зять Родион, дочь Лиза, а это Иван Моисеич Розенталь, мой давний знакомый, в прошлом торговый человек и ваш коллега, — обратился он к братьям. — Он, как и вы, торговал с карагасами. Теперь у него есть последние новости, думается, вам будет интересно послушать.
—
Новости, конечно, неважные, но что есть, тому и рады, — начал Иван Моисеевич. — В отличие от вас, мы торговали по реке Уде, прямо из Нижнеудинска водили обозы на сугланы, хорошие обозы. Насколько я знаю, вы немного по-другому торговали, вы с определённой группой карагасов имели дело. Но в последние годы вы не ходили на торги и, я думаю, ничего не потеряли. После двадцать пятого года всех карагасников стали прижимать, гнать из тайги, приходилось заимки скрытые делать да нарушать запреты. Уже тогда многие карагасы, те, у кого плохо получалось охотиться, захотели осесть на выделенных землях и начать оседлую жизнь. Только не у многих наладилась осёдлая жизнь.
T
о,
что давали власти, не годилось для жизни, а делать, кроме охоты, карагасы ничего не умеют. Стали понемногу спиваться да бродить по селению в поисках выпивки. Но часть карагасов исправно охотилась и продолжала жить достаточно хорошо. Тогда, чтобы и их посадить на земли, у них власти отобрали родовые охотничьи угодья. Делать нечего, пришлось им оставаться в посёлках. Отчаянные охотники уходили на промыслы, стараясь ни с кем не встречаться в тайге. Тогда у них стали отбирать оленей и сгонять их в общее стадо, но оленьи пастухи тоже угоняли стада далеко от селения и без надобности не возвращались. Эта зима была самой тяжёлой: тофаларов стали принудительно сгонять в колхозы. Всё их имущество собрали в одно место и сказали, что теперь всё общее, дело дошло даже до курительных трубок. Это вывело тофов из себя: первым протестом стало уничтожение новорождённых оленят. Было уничтожено три четверти от всего поголовья. Тогда оленей совсем забрали у тофов в колхозы, объявив колхозной собственностью. Теперь у тофов совсем нет своих оленей, и ходят они по посёлку, не зная, чем заняться. На авансы, что им дают, покупают водку, чай и табак, перешли на консервы. Многие пообносились и ходят зимой и летом в резиновых сапогах да телогрейках, свою одежду шить не из чего. Больше я не поеду туда торговать, там всё разрушили, — заключил Иван Моисеич и отхлебнул из кружки чаю.
Видно было, что человек переживает трагедию, которая случилась с целым народом, хотя и малочисленным.
—
Вы многих карагасов знали? — спросил Евсей.
—
За все годы, что я там бывал, приходилось со многими знакомиться.
—
А Эликана не знали, или у него сын был, Хамышгай, может, охотника Оробака знавать приходилось?
—
Нет, не припомню, — после недолгого раздумья ответил Розенталь. — Много их было, может, и приходилось встречаться, да разве ж всех упомнишь? Нет, про них ничего не скажу. Слышал только, что несколько родов забрали своих оленей и ушли. Ни через год, ни через два о них никто ничего не слышал, поговаривали, что, возможно, и сгинули они где-то или укочевали через Саяны в Китай — но это были только разговоры.
—
Знать бы, что случилось с ними, — вздохнул Евсей.
—
И чем бы ты помог? — спросил Хрустов.
—
Верно. Ничем.
44
Дни за днями, словно полуденные облака, улетали всё дальше и дальше, унося в памяти Тальники далеко-далеко. Чем больше проходило времени, тем сильнее выматывала все жилы тоска, когда вдруг вспоминалась деревушка, такая теплая и добрая. Если мысли приходили под вечер, то бессонная ночь была обеспечена.
Евсей тяжело переносил переезд в Тайшет. Хотя и все родные были рядом, да только чего-то не хватало. Чтобы не маяться с мыслями, он затеял строительство новой бани, а потом и нового сарая. Только работой и отмахивался от дум. Приходил брат, помогал, с ним затевали разговоры о дорогом сердцу прошлом. Только Родион поговорит немного, а потом замкнётся в себе да топором сильнее машет. Ещё остужали тоску разговоры, что были слышны на рынке, куда приезжали деревенские мужики из всей округи. Круто закручивала гайки власть в деревне, не давала роздыху. Даже всё домашнее хозяйство было под присмотром уполномоченных, чтобы ничего не укрылось от налогов. Никакой оплаты труда в колхозах не было: дадут немного зерна на трудодень — и всё. Вот и приходилось колхознику везти в посёлок поросят продавать, да ещё то, что сподобились вырастить на своём огороде. Только на это можно было хоть как-то одевать детей и самим одеваться, на другое денег не хватало.
