А. Сахаров (редактор) - Николай I

Перед Вами, ГОСУДАРЬ, мне не стыдно признаться в слабости; и я откровенно сознаюсь, что мысль умереть одиноко в темничном заключении пугает меня – пугает гораздо более, чем самая смерть; и я из глубины души и сердца молю Ваше Величество избавить меня, если возможно, от этого последнего, самого тяжкого наказания.

Каков бы ни был приговор, меня ожидающий, я безропотно заранее ему покоряюсь как вполне справедливому и осмеливаюсь надеяться, что в сей последний раз дозволено мне будет излить перед Вами, государь, чувство глубокой благодарности и к Вашему незабвенному родителю, и к Вашему Величеству за все оказанные милости.

Ранней северней весной вывели заключённого Бакунина из ворот «Государевой Шлиссельбургской крепости». У ворот остался стоять комендант Троцкий. На день разрешили заехать в родное Прямухино. Там у обветшалого за долгие десятилетия балкона гудели те ж родные липы, берёзы, вязы – ночь и день.

Бакунин взошёл по скрипящим половицам балкона в старый барский дом, неузнаваемый и чужой. Сёстры Татьяна, Варвара, братья Павел, Алексей, Александр, Илья, Николай съехались, чтоб обнять и выговорить свои чувства Мишелю. Но Бакунин молчал. И все молчали. Только с своей старой, выжившей из ума нянькой Ульяной играл весь день в дураки на ветвистом, от весенних лип ароматном балконе. Наутро жандармская телега помчала обрюзгшего, беззубого Бакунина столбовой берёзовой дорогой в Омск, в Сибирь, и там фельдъегерь под квитанцию, при отношении за номером 539 сдал преступника омскому генерал-губернатору Гасфорду.

Тридцать тысяч вёрст бежал Михаил Бакунин из России назад в Европу. Сошёл на английский берег, приплыв из Америки, увидал вновь любимый и ненавистный ему Запад. Оба за 11 лет изменились. Опухшего, безобразного, похожего на лавину, на налившегося кровью быка Бакунина друзья узнали лишь по юношескому звуку пришепётывавшего, беззубого голоса да по энергии. Бакунин встретил врага – уже всемирно известного революционера Карла Маркса. Встретил друга – всемирно известного публициста Герцена. Обнял любимого, никому не известного музыканта Адольфа Рейхеля. И встал за прежнюю работу – за страсть революционного разрушения Европы.

Он поднимал против Александра II поляков. Плавал с вооружённой экспедицией к берегам Балтики. Возглавлял «Альянс», мировое тайное общество заговорщиков. Поднимал восстание в Лионе, увлекая французов. Еле бежал из Болоньи, где подымал итальянцев. Но к старости становился груб, раздражителен и словно разочарован во всём.

Горным швейцарским утром нищий, больной шестидесятитрёхлетний Бакунин медленно пришёл в бернскую бесплатную больницу. И вскоре здесь на койке для чернорабочих умер…

Нью-Йорк, 1957 г.

Историк пишет: 25 июня 1796 года в среду в 3 часа 45 минут в Царском Селе родился Николай с пушечной пальбою и звоном, Екатерина II выразилась (Гримму): сегодня муттер родила большущего Николая, голос у него бас, длинный телом, а руки не менее моих и кричит он; в жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря; рыцарь Николай уже три дня кушает кашку и беспрестанно ест, я полагаю, что никогда осьмидневный принц не лопал кашу, это неслыханно, он смотрит на всех во все глаза, голову поворачивает не хуже моего. Историк добавляет: этот Николай сделался 14 декабря 1825 года императором и оправдал предсказание – он жил и умер рыцарем. 6 ноября 1796 года скончалась Екатерина II и над Россиею пронёсся грозный метеор, – пишет Карамзин. Но императрица успела выбрать Николаю няню Лайон, шотландку, и он пламенно привязался к своей няне-львице (Лайон-Леон, каламбур Николая), 7 марта 1801 года Павел I сказал графу Кутайсову[306]: подожди ещё пять дней, и ты увидишь великие дела. Через пять дней его убили. За четыре часа до смерти Николай спросил: почему тебя зовут Павел Первый? – Потому что я первый из императоров, кого зовут Павел. – Тогда меня будут называть Николай Первый. – Если ты вступишь на престол. Павел ушёл спать и был задушен, уничтожен.

Императором теперь Александр, старший брат. Николая учат, он пишет; два, Болугьянский[307] и Кукольник[308], один толковал о римских, немецких и Бог знает каких законах, другой что-то о мнимом естественном праве, в прибавку к ним ещё Шторх[309] с лекциями по политэкономии. И что же выходит? Что вышло, мы увидим, продолжая листать книги. О религиозно-нравственном воспитании: учили креститься да говорить наизусть молитвы, бедное образование, – пишет Николай. Первые книги: «Индостанские виды» и «Рисунки Чесменского сражения», «Сцены храбрости австрийских солдат во время войны 1799 г.», а вообще-то оловянные и фарфоровые солдатики, гренадерские шапки, трубы, зарядные ящики, вырезывание из бумаги крепостей, пушек и кораблей; иногда, подражая часовым, Николай вскакивал с постели, чтоб хоть немножко постоять на часах с алебардой или с ружьём у плеча; но днём боялся выстрелов и плакал, и прятался в беседке, вид пушек страшил его, ещё боялся грозы и фейерверков и просил закрывать печные трубы и окна; однажды от стрельбы, грозы и т. д. Николай спрятался за альковом, и товарищ игр Эдуард[310] стал стыдить его; Николай ударил друга прикладом ружья с такой силою, что шрам у того остался на всю жизнь. В воспитательном журнале запись: в играх Николай кончает тем, что причиняет боль себе и другим, у него страсть кривляться и гримасничать, он груб, заносчив и самонадеян, – падал ли, ушибался – тотчас же говорил брань, рубил топором барабан, ломал игрушки, бил палкой товарищей. В 8 лет он говорил в резком тоне о политических делах (за столом), в 9 лет за ужином доказывает возвышенным голосом о диктанте, что никто не имеет права что бы то ни было ему диктовать; в ошибках сознаётся только под нажимом (розог!), спорит с учителем об орфографии русских слов, неприлежен, в играх берёт на себя первую роль, любит церковное пение, уже будучи императором и потом он пел с певчими, его учат: французскому, русскому и немецкому языкам, дают уроки греческого и латыни, географии и истории, Николай неплохо рисовал; арифметика, геометрия и алгебра не дались, физика интересовала в 11 лет, но лучше шли уроки верховой езды. На коне, над людьми он был бесстрашен.

Расписание Николая по дням (школьным): 7-8 часов – вставание, одевание, пьёт чай, за обедом ест немного, а в ужин кусок чёрного хлеба с солью, спать ложился после 21 часа, а до сна обязанность – записать в журнал, что делал днём, что думал, – это страшно не нравилось; здоровье отменное, лишь беспокоит печень и глисты, его закаляли, чтоб играл в саду при дожде. Николай любит театр, играет роли в операх, балетах, комедиях, к 12 годам у него 8 учителей; особенно ненавидел Николай латинский язык. В 15 лет Николай не чтит учителей и науки, в журнале 1810 года запись: ласкаясь к Аделунгу, Николай вздумал укусить его в плечо, а потом наступает ему на ноги, и так не раз. Аделунг – учитель логики и морали; пригласили новых учителей, генерала и полковника, те в один голос пишут: когда с ним говорят о том, что он должен дать государству, чего от него ждут, он предлагает посмотреть в окно, а там – дым, выходящий из трубы; в эти же годы он пристрастился острить, он хочет блистать острыми словцами, – пишут, – и сам первый во всё горло хохочет.

В начале войны 1812 года Николаю 16 лет, его сверстники уже гремят саблями по врагу, а он? Когда получили известие о вступлении французов в Москву, Николай держит пари на 1 рубль с сестрой Анной, что к 1 января 1813 года в России не останется ни одного француза; он выиграл, и 1 января Анна вручает 1 рубль (серебряный), Николай спрятал монету себе за галстук. Но в 1814 году император Александр призвал брата на войну, а императрица-мать напутствует сына: опасность не должна и не может удивить Вас, Вы не должны избегать её, когда честь и долг требуют от Вас рисковать собою. Николай рискнул: он ехал на штурм Парижа из Петербурга, но в Германии свернул и посетил сестру, переодетый курьером, и только по носу сестра узнала Николая и обняла его; за эти объятия Александр приказал задержать Николая в Базеле, чем и лишил возможности пожать лавры за штурм пустого Парижа.

В Париже он обозревал различные учреждения Франции: Политехническую школу, Дом инвалидов, госпиталь, казармы. Больше ничего. В Доме инвалидов сержант-француз, с лицом в рубцах, на двух костылях. В каком деле вы ранены? – спросил Николай. – При Березине. Казаки меня порубили, да мы упали вместе, они и не поднялись, а я тут с обмороженными ногами. Что нам нужно в вашей России? Дьявольская страна, в неё легко входить, а если и выйдешь, то в инвалидный дом.