— Посмотри, вот костюм брата Неда с розами! — показала Кэтрин. На ней была развевающаяся вуаль — она изображала невесту.
— Бесс не собирается одеваться в мужские одежды, маленькая ты дурочка! — сказала Энн, отбрасывая в сторону любимый наряд старшего брата.
Но Елизавета подняла его и внимательно осмотрела. Он был сшит из простого черного бархата, и на него были нашиты белые розы Иорков.
— Эдуард такой высокий для своего возраста, — поэтому мне кажется, что этот костюм мне подойдет, — сказала она и приказала одной из придворных дам помочь ей снять платье.
Дети были в восторге, они с удовольствием помогли ей застегнуть наряд и продеть все шнурки с металлическими наконечниками, которые заменяли пуговицы. Елизавета натянула не себя облегающие, как чулки, штаны.
— Ты такая красавица, Бесс! — воскликнула Энн.
— Дорогая, дай я уберу твои волосы под черный берет. Надень на ноги эти туфли с квадратными носами. Они неудобные, но я не могу найти башмаки Неда!
Модница Энн присела на корточки и, пораженная смотрела на чудесное превращение сестры.
— Ты знаешь, Бесс, дорогая, из тебя вышел такой красивый парень. Никто никогда не догадается, что это — ты. Разве я не права, Сесиль?
— Ты стала совершенно иной, — подтвердила Се силь. Она тоже не могла поверить своим глазам.
— Принесите мне зеркало! — приказала Елизавета. Она посмотрела на старую Метти, ей нужно было, чтобы и ее старая няня подтвердила то, что говорили малыши.
— Правда, мадам, можно подумать, что вы и есть Его Величество молодой король Эдуард, — прошептала Метти.
— Или один из его пажей, когда на вас надеты эти башмаки! — сказала высокая молоденькая нянька, которая пришла, чтобы отнести Бриджит в ее колыбельку.
— Если бы здесь был Дикон, он мог бы придумать для нас пьесу, и мы бы все переоделись и стали играть в ней, — вздохнула Энн. Она была восхитительная в огненного цвета платье для маскарада.
— Я постараюсь что-нибудь придумать вместо него, — пообещала Елизавета. Девочки от удовольствия захлопали в ладоши.
Они сыграли пьесу, и, когда песочные часы показали, что пора ложиться в постель, они все заявили, что со дня смерти отца еще ни разу не проводили время так хорошо. Женщины, прислуживающие Девочкам, тоже были довольны, потому что внимательная принцесса настояла, чтобы дети помогли прибрать в комнате. Она даже сама собирала вещи. Нее были заняты, и никто не заметил, как она тихонько покинула комнату, унося с собой костюм. Почти всю ночь, пока не сгорели свечи, Елизавета отпарывала белые розы, сделанные из шелка. Утром как только начали разводить огонь в кухне она оделась в черный бархат и постаралась спрятать — как это сделала во время игры Энн, под черным беретом каскад ярких светлых волос. Она задернула занавеси своей постели, чтобы все думали, что она еще спит. Потом надела тяжелые башмаки и с бьющимся сердцем осторожно прокралась по черной лестнице. Она вдруг почувствовала, как холодно ее стройным ногам, которые тесно облегали легкие штаны.
Еще ребенком она часто заглядывала в кухню дворца. По сравнению с ней, кухня аббатства выглядела очень маленькой. Она боялась, что там будет много людей и ей не удастся проскользнуть незамеченной. Но она знала, что там нет слишком сложных переходов и нет риска заблудиться. В кухне, у черного хода, сидели несколько слуг, они допивали свой утренний эль. Недалеко от них поварята вешали над огнем на цепях горшки, в которые уже были заложены продукты для варки.
Монах наблюдал за готовкой. Посреди выложенной каменными плитами кухни за старым столом сидел другой монах — перед ним лежала бухгалтерская книга, счеты и возвышались несколько кучек монет: он торговался с поставщиками, крестьяне и торговцы приносили ему свои товары, они входили и выходили через двери в другом конце кухни. В высокую арку Елизавета могла видеть двор и группу крестьян, разгружавших свежие овощи.
Некоторые из них после продажи товара бросили пустые мешки на телеги и уже собирались уезжать.
Елизавета подумала, что уйти отсюда будет не слишком сложно. Нужно только поднять мешок и пройти мимо ничего не подозревающей охраны. Выйдя на волю, она легко найдет ступени дворцовой лестницы, ведущей к реке. Перевозчики всегда слонялись неподалеку. Ей было нужно будет только крикнуть: «Эй, мне лодку до нижнего моста!» — и спокойно сесть в нее, она видела, что так неоднократно делали молодые подмастерья, когда ехали по поручению своего хозяина. И тогда ранним утром, при свете солнца, она уплывет по реке подальше от давящей тесноты аббатства, прямо в сверкающую свободу летнего дня.
Лодка, управляемая опытной рукой, поскользит по бурной воде под мостом, и перед ней возникнет могучий белый Тауэр. И вода будет кипеть возле металлических решеток рва, а грозные, хорошо укрепленные сторожевые башни будут хранить молчание.
И возможно, через несколько минут она сможет увидеть своих братьев. Если ей повезет, кто-нибудь из них помашет ей рукой, хотя она совершенно уверена, что они не узнают ее в том мужском костюме. Если они еще не встали, она скажет, чтобы лодочник очень медленно греб назад, и тогда на обратном пути ей, может быть, все же повезет!
Елизавета никогда в жизни не ступала на дно качающейся лодки без поддержки почтительных рук. Она также не имела никакого понятия, сколько может стоить прогулка, но положила несколько золотых и серебряных монет по четыре пенса в кожаный кошелек, прикрепленный на поясе костюма Эдуарда. Когда она взволнованно пощупала их дрожащими от волнения пальцами, чтобы удостовериться, что они там, кто-то, торопясь по задней лестнице, сильно толкнул ее, почти отшвырнув в сторону.
— Ты, идиот, у тебя что, других дел нет, как стоять здесь и загораживать мне дорогу?! — заорал нахальный молодой солдат. Она узнала его — это был капрал охраны Джона Несфилда.
Такое обращение было оскорбительно для принцессы Англии, но у нее хватило ума промолчать! Она вошла в кухню и огляделась. Ей, как и всем остальным, дали кружку эля.
Капрал громко потребовал подать ему стакан лучшего вина. Неохотно, но вежливо высокий монах послал слугу, чтобы тот принес требуемое. Он продолжал свои расчеты, надеясь, что молодому нахалу станет стыдно за такое вызывающее поведение. Все прекрасно знали, что никто из охраны нового короля не имел права даже приближаться к кухне.
Он считает, что ему принадлежит аббатство, потому что капитан каждое утро посылают его с Докладом в Тауэр, — ворчал старик, который ухаживал за мулом настоятеля. Он был зол, так как солдат опрокинул его кружку эля.
— Что можно докладывать об этом застойном озере целибата? — спросил любознательный поваренок.
— Наверное, о том, что делает вдова Вудвилль и ее выводок, — захохотал грубый человек, сидевший недалеко от Елизаветы.
— Но что толку посылать доклады в Лондон, когда король отбыл на север? — спросил кто-то.
— Не волнуйся, он оставил здесь верных людей, и они будут действовать по его приказаниям! — важно высказался капрал, желая придать себе больше веса. — Глостер никогда не станет полагаться на волю случая! У нас еще не было лучшего солдата и командира!
Когда он поставил пустой стакан и, покачиваясь, вышел во двор, монах повернулся от огня с половником в руке.
— Жаль, что сэр Марс не сообщает нам, что происходит в Тауэре, — заметил он, выражая мысли всех присутствующих. Но плохое настроение и любопытство сменились смехом, когда глупый свинопас втащил для продажи сопротивляющуюся свинью. Монах-бенедиктинец, ощупав ее тощие бока, выгнал свинопаса. Под шутки и смех собравшихся Елизавета незаметно продвинулась дальше вдоль быстро пустеющей скамейки. Здесь не стоило оставаться. Она обратила внимание на выглядевшего честным крестьянина, продававшего жирного гуся отцу Эмброузу. Два его сына ждали с корзинами слив — такие прекрасные сливы не подавали к столу ее матери. Елизавета решила выйти с ними, потуже затянула непривычный пояс вокруг стройных бедер и поискала глазами, куда бы ей поставить кружку.
Но не успела она подойти к столу, как свет из открытых дверей закрыла какая-то фигура, и в кухню снова ворвался свинопас. Он врезался в монаха, который в этот момент с помощью ложки на длинной ручке пробовал содержимое кипящей кастрюли.
— Черт бы тебя побрал! — завопил монах, когда капли кипящей жидкости пролились на его ноги в открытых сандалиях.
Но свинопас не извинился.
— Вот что, ничего не слышали? — кричал он, задыхаясь от нетерпения сообщить новость.
— О чем ты, неуклюжий псих? — заворчал разозленный бенедиктинец. Он сел на стул, потирая ожоги на ногах.
— Да об этом все говорят на берегу!
— Там всегда разносят какие-то сплетни!
— У людей, которым нечего делать и которые томятся в ожидании хоть какого-то заработка, всегда много времени, чтобы придумывать небылицы, — сказал второй монах, закончивший месить тесто.
