– Никита Иванович совершенно прав, – вмешался в разговор Гудович. – Я знаю, что нечто в таком роде уже пробовали сделать, и этому легко поверят народ и войско.
– Вы знаете, ваше императорское высочество, – продолжал Панин, – что императрица не особенно жалует вас и её действительно нетрудно было бы убедить передать престол кому-нибудь другому, если бы она не была так привязана к вашему августейшему сыну и не думала закрепить таким образом престол за ним. Ваш разрыв с августейшей супругой – если о нём будет всем известно – не пройдёт бесследно для великого князя Павла Петровича, и это обстоятельство может заставить императрицу сделать выбор между вами и великой княгиней и решить дело не в вашу пользу. Духовенство и войско не любят вас, и, таким образом, нет ничего легче, как отстранить вас от престола. Открытый мир с государыней возможен лишь тогда, когда вы рука об руку с великой княгиней явитесь пред государыней императрицей и убедите её, что слухи о вашем разрыве неверны и у вас нет ни малейшего намерения лишать августейшего ребёнка матери.
Пётр Фёдорович опустил голову вниз и задумался над словами Панина.
– Никита Иванович прав, – снова воскликнул Гудович. – Вы, ваше императорское высочество, должны вместе с великой княгиней подойти к постели императрицы, доказать ей, что исполняете её волю, и таким образом помешать своим врагам составить подложное завещание. На этот раз интересы ваши и вашей августейшей супруги совершенно совпадают. Не давайте своим врагам орудия в руки, не допускайте, чтобы имена великой княгини и её сына служили знаменем возмущения.
– Ты так думаешь, Андрей Васильевич? – спросил Пётр Фёдорович. – Да, да, ты прав. Солдаты и попы не любят меня и наверно восстановят против меня сына. Что же делать? – обратился он к Панину.
– Если вы, ваше императорское высочество, покажетесь пред государыней с августейшей супругой и великим князем Павлом Петровичем, в присутствии многочисленных свидетелей, и получите от умирающей императрицы благословение, то трон останется за вами без всякого кровопролития. В России существуют два пути, две силы, на которые монарх может опереться. Первая из них – армия, то есть преимущественно гвардейские полки, расположенные в Петербурге. Этот путь не особенно благоприятен для вас; во-первых, вы малопопулярны среди армии, а во-вторых, зависимость от неё слишком тяжела. Императору, возведённому на престол войском, очень трудно восстановить дисциплину среди армии. Вторая сила – это Сенат, собрание высших, заслуженных сановников Российской империи. В царствование государыни императрицы Елизаветы Петровны Сенат почти бездействовал, но это – старинный национальный институт, народ верит ему, и каждое слово, сказанное в Сенате, имеет значение для всех. Если вы, ваше императорское высочество, пожелаете следовать моему совету, то я рекомендую вам получить корону непосредственно от Сената. Только тогда она будет прочно держаться на вашей голове, и даже у армии не явится желания оспаривать ваши права на престол. Этот путь, ваше императорское высочество, по моему мнению, единственно верный и самый почтенный. Всякий другой, если бы он даже привёл к желанной цели, я считал бы недостаточно верным, так как нельзя было бы поручиться за дальнейшие последствия.
– Да, да, – подтвердил Пётр Фёдорович с прояснившимся лицом, – мне кажется, что в ваших словах есть доля правды. Да, мой трон должен иметь поддержку в народе, а никак не в армии. Я вовсе не желаю быть императором по милости гвардии. Да, вы правы, Никита Иванович, – прибавил он, расхаживая по комнате большими шагами. – А что ты думаешь на этот счёт? – обратился он к своему адъютанту, останавливаясь пред ним.
– Я согласен с мнением вашего императорского высочества, – ответил Гудович. – Никита Иванович прав, и путь, предлагаемый им, наиболее почтенный и верный.
– Допустим, что это так, – сказал Пётр Фёдорович. – Каким образом расположить к себе Сенат, в котором много моих врагов? Да притом он уже давно не собирается.
– Я берусь устроить всё это, – возразил Панин. – Я уже говорил с многими сенаторами; большинство из них за вас, остальные не посмеют мешать им. Все они с радостью воспользуются случаем возвести Сенат на ту высоту, на которой он был раньше, вновь призвать его к политической жизни. Я позабочусь о том, чтобы Сенат собрался именно в ту минуту, когда государыня императрица испустит последний вздох. Вам, ваше императорское высочество, нужно будет явиться в собрание и провозгласить себя там императором; в Сенат же должны прийти командиры полков и там принять присягу. Сенат я беру на себя и ручаюсь за успех. Вы, ваше императорское высочество, должны забыть в эту минуту всё прошлое и стремиться сейчас лишь к одной определённой цели. Я советовал бы вам немедленно отправиться к своей августейшей супруге и тайно переговорить с ней о том, что я только что имел честь докладывать вам. Великая княгиня умна и находчива; она придумает способ, как помириться с императрицей. Но только поторопитесь, ваше императорское высочество! Положение государыни таково, что ей, может быть, осталось жить лишь несколько часов.
– Моя супруга – не друг мне, – задумчиво проговорил Пётр Фёдорович. – Надо сознаться, что она имеет достаточно оснований для этого.
– Как вам, ваше императорское высочество, так и великой княгине стоит постараться, чтобы совместно получить корону, которая должна блистать на ваших головах, – сказал Панин. – Всякие мелочи, всякие неприятности должны стушеваться пред важностью момента. Но, повторяю, поторопитесь!.. Время не терпит.
– Да, ваше императорское высочество, не теряйте времени, – подтвердил слова Панина Гудович. – Незачем долго думать!
Пётр Фёдорович постепенно освобождался от своей нерешительности. Его лицо приняло спокойное, ясное выражение, и горделивая отвага промелькнула в глазах.
– Да, корона стоит того, чтобы похлопотать о ней, и я покажу себя достойным её. Идите, Никита Иванович, и устраивайте дело с Сенатом, а я тоже не стану терять время. Теперь я вижу, что вы – мой верный друг и прекрасный советчик, за что очень благодарю вас. Когда я буду императором, то никогда не забуду этой минуты. Я всегда буду помнить, кто дал мне самый лучший совет и помог подняться на первые ступени трона. Как это приятно, когда новый император сразу знает, кого ему следует назначить первым министром!
Горделивое удовольствие осветило всегда холодное, равнодушное лицо Панина. Он поцеловал руку великого князя и твёрдыми шагами вышел из комнаты.
«Романовна будет сердиться, – подумал Пётр Фёдорович с лёгким вздохом, – но ничего не поделаешь. Она должна научиться повиноваться своему императору. Ну, а теперь отправлюсь к своей жене; ради короны можно принести какую угодно жертву».
События во дворце не прошли бесследно и для великой княгини. Екатерине Алексеевне уже было в описываемый момент тридцать два года, но по её стройной фигуре, блестящим тёмно-синим глазам и живому, красивому, подвижному лицу ей нельзя было дать более двадцати пяти лет. Немилость императрицы заставляла великую княгиню вести замкнутый образ жизни, и Екатерина Алексеевна посвящала почти всё своё время чтению, увлекаясь преимущественно книгами философского содержания. Великая княгиня сидела в своей спальне – большой комнате, обитой серой шёлковой материей. Шторы были спущены, густой, мягкий ковёр заглушал шаги, и лампа, спускавшаяся с потолка, освещала комнату ровным, нежным светом. В нише помещалась большая кровать, скрытая тяжёлым пологом. Откинувшись на спинку кресла, стоявшего у камина, Екатерина Алексеевна читала книгу, и по её оживлённому лицу видно было, что абстрактные выводы философа очень интересовали её. По временам она опускала книгу на колени и задумчиво смотрела на пламя топившегося камина. Эта уютная комната и прекрасная, погружённая в книги женщина производили впечатление такой тишины и покоя, что просто не верилось, что тут, в непосредственной близости, решается судьба целого государства, что страшная борьба на жизнь и смерть идёт между многими людьми, интересы которых столкнулись в этой борьбе.
Великая княгиня снова опустила книгу на колени, задумавшись над только что прочитанной фразой. Вдруг её слуха достиг какой-то смутный гул, напоминавший отдалённый шум моря. Екатерина Алексеевна приподняла голову и начала прислушиваться; лёгкая тревога отразилась на её лице.
«Кажется, сегодня собрание во дворце, – подумала великая княгиня, – до сих пор императрица всегда приглашала нас на свои собрания, хотя бы ради того только, чтобы в присутствии всех показать нам свою немилость и дать таким образом сильнее почувствовать её. Теперь она считает лишним даже и такое приглашение. Да, несомненно, удар, который готовят нам наши враги, не замедлит опуститься на наши головы. Великий князь не создан для короны, ему не удержать её. Да и лучше ли было бы для меня, если бы мой муж оказался на троне? Где, где они, эти мечты о могуществе и величии? Для чего я пожертвовала им всем счастьем любви? Напрасно я старалась сохранить ясность мыслей, мужество духа; для чего всё это нужно? Человеку, с которым связала меня судьба, никогда не понять меня и моих стремлений! Молодость уходит, и даже надежда, которая, как говорят, сопровождает людей до могилы, и та отвернулась от меня. Одиночество и унижение – вот мой удел! Нет, нет! – внезапно переменила свои мысли Екатерина Алексеевна. – Будь что будет, а я не позволю унизить себя; я сама поднимусь высоко и, уважая себя, сама заставлю и слепую толпу уважать меня. А, впрочем, для чего всё это? Сколько силы и труда потратил философ, написавший эту книгу, для того, чтобы познать человека и его зависимость от природы и других внешних условий существования! Стоит ли человеческая жизнь такой большой работы? В молодости она представляется нам высокой горой, вершина которой покрыта роскошными цветами и свежим зелёным лесом; в недрах горы нам чудятся золото и дорогие камни, но, добравшись до вершины, мы находим вместо цветов глубокий снег и лёд, а вместо золота – мусор». Великая княгиня глубоко вздохнула и опустила голову на грудь.
