Не зная до конца, что было написано в подметном письме, полученном Кадзикавой, Матахатиро тем не менее не мог поверить, что ронины князя Асано, которые до сих пор не давали ни малейшего повода для подозрений в каких-либо противоправных действиях, внезапно решили перейти к прямым угрозам. Даже если бы они и задумали отомстить за покойного господина, то их главной целью стал бы непосредственный обидчик князя, Кодзукэнноскэ Кира, но уж никак не Кадзикава.
Скорее всего, как и предполагал Сасэ, письмо с угрозами было неудачной затеей какого-то злопыхателя, вздумавшего прикрываться именем Асано. И если это так, думал Матахатиро, то работа вряд ли окажется сложной. Охрана есть охрана, но интуиция подсказывала ему, что ничего серьезного не произойдет. К тому же просьба исходит от самого Янагисавы, а это означает гарантированную оплату, причем отнюдь не гроши.
Словно прочитав его мысли, Хосоя утвердительно кивнул и, вновь обернувшись к Сасэ, сказал:
— Мы согласны. Так сколько, вы говорите, за день?
Расставшись с Сасэ, они вышли из трактира. Хосоя немедленно начал рыскать глазами вокруг.
— Что случилось? — спросил Матахатиро.
— А! Вот оно где! — радостно крикнул Хосоя, показывая в сторону моста Кодзикибаси. Там в кромешной тьме едва виднелось пятно красного фонаря — знак питейного дома.
— Давай-ка теперь заглянем туда, — бодро произнес бородатый ронин, но, завидев, что Матахатиро мнется, добавил, что раз уж им теперь работать вместе, то перед этим непременно следует посовещаться.
Хосое явно не хватило выпитого в трактире. Закончив разговор с Сасэ, он еще раз-другой подлил себе сакэ, но после того, как старый самурай официально стал их работодателем, а они с Матахатиро, соответственно, нанятыми телохранителями, настроение пить пропало, и ронины поспешили откланяться. Матахатиро последовал за Хосоей. Торопиться ему было некуда — не возвращаться же в свою каморку, насквозь пропахшую одиночеством холостяцкой жизни, где только и можно, что завалиться спать.
— Сегодня я угощаю, — сказал Хосоя. Протиснувшись в тесный кабак и по-хозяйски усевшись на бочонок, он весело крикнул: «Эй, папаша, тащи сакэ».
— Я здесь разок уже бывал, — добавил он, озираясь по сторонам и изредка посматривая на закопченный потолок. Стены кабака, в которые, казалось, навеки въелся запах жареной рыбы, были покрыты толстым слоем сажи. Посетителей не было, за исключением одного мужичонки ремесленного вида, который сидел в другом конце комнаты и тихо попивал свое сакэ.
Хозяин, довольно упитанный седой старичок принес им выпивку. Дождавшись, когда он уйдет, Хосоя огромной лапищей ловко наполнил чарки себе и Матахатиро.
— Так что ты думаешь об этом? — задумчиво спросил он, желая начать беседу.
— По-моему, неплохая работа, — ответил Матахатиро.
— Неплохая, неплохая… Опять же, часть денег получили вперед, — засмеялся Хосоя, топорща бороду. Сасэ сказал, что за первые полмесяца заплатит им по пять рё, а дальше как дело пойдет. И тут же на месте выдал аванс: по два рё каждому. — Вот только как бы мы заговорили, если бы предстояло сразиться с ронинами клана Асано?
— Судя по письму, ронины Асано здесь не при чем, — сказал Матахатиро. Эта мысль впервые возникла у него во время разговора с Сасэ, а затем, после недолгих раздумий, он окончательно уверился, что опасения хатамото Кадзикавы не имеют под собой никаких оснований.
— Да об этом и речи не идет, — сказал Хосоя. Уверенность, прозвучавшая в его словах, заставила Матахатиро удивленно взглянуть на своего собеседника. Хосоя, будто смутившись, отвел глаза и, осушив чарку, добавил, что ронины Асано, по его мнению, никогда не стали бы охотиться за Кадзикавой: — Если бы я в этом сомневался, думаешь, согласился бы на эту работу?
Внезапно спохватившись, Хосоя стал предлагать сакэ Матахатиро. Однако тот решительно закрыл свою чарку рукой:
— Мне достаточно. Пей сам, если хочешь.
— Ты что, не любишь сакэ?
— Не то чтобы не люблю, но по вечерам никогда не пью. Если хочется выпить, делаю это днем.
— Эге, приятель, — Хосоя понимающе сощурил глаза, — у тебя что, есть враги?
Матахатиро покачал головой. Вопрос, заданный Хосоей, снова вызвал в памяти образ одной женщины. Юки Хиранума. Нареченная невеста Матахатиро. Узнав о заговоре с целью отравления главы клана, Матахатиро в силу обстоятельств зарубил мечом отца Юки, Кидзаэмона Хирануму, и бежал из родных мест. С тех пор он находился в постоянном ожидании: если Хиранума умер, то Юки рано или поздно должна явиться, чтобы отомстить убийце своего отца.
— Ну ладно, оставим это. Так о чем мы говорили? — Хосоя залпом опрокинул чарку сакэ, тут же вновь наполнил ее до краев, после чего вернулся к разговору о ронинах князя Асано.
Он рассказал, что до официальной передачи замка в Ако, которая состоялась девятнадцатого числа четвертой луны, воины клана трижды собирались на общий совет.
На первом совете большинство самураев сошлись на том, что им следует запереться в замке и организовать вооруженное сопротивление. Однако на следующий же день после принятия такого решения количество участников совета уменьшилось более чем вполовину. Тогда вместо обороны замка было предложено дождаться прибытия посланников сёгуна, а затем в их присутствии совершить коллективное сэппуку, последовав за своим господином. Для выполнения необходимых приготовлений самураи разошлись по домам, условившись на следующий день снова собраться в замке. Сдержавших это обещание оказалось и того меньше: в замок пришло пятьдесят восемь человек — лишь пятая часть из трехсот восьми дружинников, присутствовавших на первом совете.
Предводитель самураев клана Кураноскэ Оиси, настоявший на окончательном решении, взял с пятидесяти восьми оставшихся воинов письменную клятву в том, что они не отступятся от своего намерения совершить сэппуку. На том же последнем совете, двадцать девятого числа третьей луны, Оиси решил послать челобитную мэцукэ Дзюдзаэмону Араки и Унэмэ Сакакибаре, которые должны были прибыть в Ако для приема замка. С этой миссией в Эдо были срочно направлены старшины Кудзаэмон Тагава и Дзидзаэмон Цукиока, но говорят, что они не смогли встретиться с мэцукэ.
— А о чем он просил в этой челобитной? — спросил Матахатиро.
— Трудно сказать, я и сам все это знаю далеко не из первых рук. Но поговаривают, будто поначалу самураи из Ако были уверены, что Кира в той стычке погиб, и поэтому князю Асано было велено сделать сэппуку. Разумеется, когда выяснилось, что Кира жив-здоров, в клане поднялись волнения. Поэтому Оиси вроде бы просил не столько наказать Киру, сколько найти какое-то разумное решение, которое устроило бы дружину.
— Отчего же они так и не передали это прошение?
— Когда Тагава и Цукиока прибыли в Эдо, оказалось, что мэцукэ уже уехали. Тогда они, по совету эдоских старшин клана, кажется, Фудзии и еще кого-то, показали это прошение Унэмэсё Тоде, родственнику покойного князя, а тот, говорят, страшно перепугался и велел не давать ему хода.
— И откуда только тебе все это известно? — невольно изумился Матахатиро. Осведомленность Хосои в деле князя Асано явно превосходила слухи, которые гуляли по городу.
— Да это я все слышал еще в усадьбе князя Хатисука в Гофукубаси, когда служил там в ночной страже. Тогда, помню, чего только не говорили. Все были уверены, что ронины Асано обязательно будут брать штурмом дом Киры.
— Ого!
— Представь себе, такие пустые слухи ходили тогда во всех окрестных усадьбах, будь то даймё или хатамото. Говорили, например, что если самураи клана Ако смалодушничают и не отомстят за своего господина, то на усадьбу Киры пойдет князь Дайгаку, младший брат его светлости Асано Такуминоками. Ну, слухи слухами, но если посмотреть, чем закончилась история с челобитной… Челобитную ведь так и не подали, но и сэппуку ни один из оставшихся пятидесяти восьми человек не сделал. Замок сдали, а сами рассеялись. Тебе это не кажется странным?
— И в самом деле, необычно. Сначала дают клятву, а потом сами же ею пренебрегают.
— Вот и я о том же! Ведь главная-то причина их сомнений — оборонять ли замок, совершить ли самоубийство — ясно указана в челобитной: самураи клана не могут примириться с тем, что Кира продолжает жить как ни в чем не бывало. Не могут примириться, но разбегаются на все четыре стороны — ну не подозрительно ли? Одним словом, — благоухая сакэ, Хосоя, насколько это было возможно, приблизился к Матахатиро и заговорил вполголоса, — я думаю, что нельзя забывать о письменной клятве, которую они дали под началом Оиси. Сдается мне, что клятва эта по-прежнему в силе.
