– Я не могу.
Взгляд Порфирия помрачнел.
– Отказываешься? Не спешила бы.
– А то что?.. – спросила женщина, приподняв голову.
– Не догадываешься? Объясню. Долг, Катерина, платежом красен.
– О каком долге речь ведешь, Порфирий Михайлович?
– Вспомни, кто тебя, всю оборванную, нищую, голодную с дитем малым, пригрел?
– Вы.
– Я. А кто тебе документы через старосту сделал и немало за это заплатил?
– Вы.
– Я!
– Так и я все уже давно отработала. Ведь шесть годков на вас пашу за угол и кормежку.
– Угол и кормежку, может, и отработала. А то, что скрываю тебя, с этим как?
– От кого?
– Ты дурочкой-то не прикидывайся. Я же узнавал, кто ты. Скажу, что там, откуда ты бежала, в Ютеше твоей, да и в уезде, полиция до сих пор считает, что странная смерть Лешки Рыбанова не обошлась без участия его жены. Дело-то не закрыто. Как мыслишь, что произойдет, если я отдам тебя полиции? Позову урядника да скажу, что никакая ты не Волкова, а Рыбанова, в девичестве Блохина, действительно причастная к смерти мужа? Молчишь? А я скажу. Урядник быстро тебя захомутает да передаст начальству. Оно разбираться не станет, дело оформит да в суд передаст. Не та ты фигура, чтобы на тебя время тратить. И отправишься ты, Катерина, на вечную каторгу в далекие, суровые края. А каково будет Федьке без матери? Не выживет он один. Мне же за ним смотреть никакого резона нет.
– Вы не сделаете этого.
– Не сделаю, если упрямиться не будешь.
Женщина поникла и тихо проговорила:
– Не буду. Согласная я, да вот только как с Федькой быть? Мы же с ним в одной комнате спим. Увидит, что матери нет, испугается, искать начнет.
– Тимофей вернется из города и заберет его к себе.
– Так ведь все одно узнает. Что отвечу?
– Правду. А если недовольство проявит, то не посмотрю, что малец, быстро выбью. Так что, Катерина, жду. Да пред тем как прийти, помойся в бане. Тихону скажи, я разрешил. А то от тебя навозом тащит. Ублажишь как следует, узнаешь, каким щедрым я могу быть. В комнате жены покойной поселю, одену, обую, от грязной работы освобожу. Федьку на учебу пошлю, чтобы и грамоту осваивал, и под ногами не мешался. Я, Катерина, умею быть благодарным. Только и ты постарайся. А то я уже и забыл, когда последний раз удовольствие от бабы получал. Покойница-то в этих делах слаба была. Ты все поняла?
– Да, Порфирий Михайлович.
– Вот и ладненько. А сейчас ступай.
Катерина Рыбанова, по новым документам, сделанным Гуляевым, Волкова, ушла в коровник. Порфирий прошел в дом, отобедал, прилег на лавку в горнице и вспомнил, как впервые увидел Екатерину с сыном.
Было это в начале июня 1868 года, как раз после объявления о рождении у императора внука, нареченного Николаем. Под вечер пошел дождь. Стемнело поздно. Все собирались отойти ко сну, как работник, который обходил двор, сообщил, что возле ворот без сознания лежит молодая баба, а рядом ребенок.
Пришлось в дом тащить. У бабы жар, дите плачет. Вызвали доктора. Тот осмотрел незнакомку, дал ей какого-то порошка. Ею Марья занималась, а мальца отдали соседке, у которой тогда свой такой же был.
Выходили бабу, оклемалась и рассказала, что сбежала от мужа. Порфирий тогда хотел сдать ее приставу, да Марья отговорила. Лишние руки в хозяйстве не помеха. Так и прижилась Екатерина с сыном Федькой. Угол ей выделили, определили в коровник. Работала хорошо, тут придраться не к чему. Хлеб свой сполна оправдывала.
Одна загвоздка была – документы. Но помог Федька Губин, староста деревни Лыка. Сделали бабе и мальцу бумаги на фамилию Волковых. А потом стало известно о страшной смерти ее муженька, да еще и как раз в ту самую ночь, когда она сбежала.
Сегодня Порфирий лгал Катерине, когда говорил, что ее подозревают в убийстве. Следствие установило, что Алексей Рыбанов сам свалился в реку и ударился башкой о камень. Но так надо было. Чтобы боялась. Так оно и вышло. Теперь будет покорна.
Порфирия потянуло в дрему, но уснуть ему не удалось. Явились из города Тимофей с сыном Катьки, подросшим Федькой.
Родственник передал лошадей работнику Тихону, прошел в горницу и сказал:
– С возвращением, Порфирий! Как здоровье?
– Ничего, живой, как видишь. Что в городе?
– Все в полном порядке. Нашел купца, который возьмет и овес, и лен.
– Он цену сбил?
– Нет. Нормальную дал. Поторговался, конечно, не без этого.
– Когда повезешь товар?
– Через неделю.
– Что так?
– Да у купца сейчас все склады забиты. За неделю свой товар распродаст, наш возьмет.
– Точно?
– Возьмет!
– Ладно. Федька где?
– К себе пошел.
Порфирий встал с лавки, подошел к двоюродному брату.
– Просьба у меня к тебе, Тимоха.
– Что за просьба?
– Ты на ночь забери к себе Федьку.
– Чего это?
– Надо так!
– Уж не к Катьке ты клинья подбиваешь?
– Какая тебе разница? Или сам глаз на нее положил?
– Ты ж знаешь, у меня вдовушка-красавица.
– Знаю. Но она, кажись, к родственникам уехала?
– На недельку погостить.
– Вот и возьми Федьку.
– Ладно. Прямо сейчас забрать?
– Нет. Часов в восемь.
– А если он не захочет? Не силком же тащить.
– Так придумай чего-нибудь. Но чтобы этой ночью Федьки в доме моем не было.
– Ладно.
– Ступай, я надеюсь на тебя.
– Давай.
Тимофей прошел в каморку, отведенную Волковым. Федька сидел на лавке, жевал хлеб, запивал молоком.
– Проголодался?
– Есть маленько.
– Вижу как маленько, аж за ушами трещит.
– Ничего не трещит, дядя Тимофей.
– Мать-то где?
– В бане.
– Чего это? Вроде не банный день.
– А я знаю?
– Ну и ладно. Ты вот что, Федька, ко мне вечером не хочешь пойти?
– Зачем?
– Да скучно одному.
– Мамка не пустит.
– Пустит, я договорюсь.
– Договоришься, пойду. А ты мне чучела зверушек покажешь?
Тимофей мастерски набивал чучела зверей, добытых на охоте.
Он улыбнулся:
– Покажу. А зайца подарю.
– Правда?
– Сказал же.
– А пойдем прямо сейчас.
– Как же мамка?
– А мы потом зайдем и скажем.
– Нет. Так не выйдет. Ты дождись мамку, подмоги ей по хозяйству. Вечером, часов в восемь, я зайду за тобой. А покуда товарища проведаю.
– Это того, кому керосин купил?
– Его.
– Ладно.
Екатерина вернулась из бани, раскрасневшаяся, разрумяненная, обняла сына и спросила:
– Как съездили в город, Феденька?
– Нормально, – по-взрослому ответил мальчишка.
– Тебе помыться надо. Я сейчас воды нагрею.
– Не надо, потом.
– Почему ты мыться не любишь? Ну хоть руки сполосни, а то грязными да за хлеб.
– Чего их мыть-то? Я уже и поел. Сегодня к дядьке Тимофею пойду, ладно?
Екатерина поняла, что Порфирий задумал убрать ее сына из дома.
– Ну, если хочешь, иди.
– По дому что надо сделать?
– Нет, отдыхай, сыночек, и так в городе, наверное, намаялся.
– Ничего. Я уже взрослый.
– Да, взрослый, защитник мой.
Федька шмыгнул носом:
– Защитник! Только скажи, если кто обидит.
– Ладно-ладно. Кто ж меня обидит?
Федька вышел в коридор, дошагал до большой комнаты Порфирия и увидел, что дверь приоткрыта. Ему очень захотелось узнать, что делает хозяин. Он остановился, подошел к двери и заглянул в щелку.
Порфирий считал деньги. Он слюнявил палец, раскладывал купюры в стопки и довольно урчал. Так делает кот, добравшийся до крынки со сливками.
Федька замер. Он еще никогда не видел столько денег.
Порфирий перемотал стопки нитками, положил их в ларец, стоявший под рукой, закрыл его. Ключ на бечевке повесил на шею. Ларец он поставил в нижний ящик шкафа, потянулся и резко обернулся.
Федька вовремя отшатнулся и бесшумно, на носках, убежал к выходу в сад.
Без четверти восемь пришел Тимофей и увел Федьку в свою избу.
Екатерина увидела это и пошла к Порфирию.
Тот ждал в комнате, сидя за столом.
– Вот, пришла.
– Хорошо.
Он встал, подошел к ней. Расстегнул кофту, погладил через чистую ночную рубашку упругие груди молодой женщины, сглотнул слюну.
– Хороша.
Порфирий резкими рывками сорвал с нее одежду, рванул занавес у кровати, стоявшей за печью, сбросил с себя порты, рубаху, повалил Екатерину на чистые простыни.
– Ох и хороша ты, Катька! А ну-ка люби меня, да так, чтобы забыл обо всем.
Заскрипела кровать, раздались стоны Порфирия.
В избе Тимофея тринадцатилетний Федька посмотрел чучела, прилег на зипун, брошенный на лавку, тут же уснул и увидел сон. Будто он, Федька, вместо Порфирия сидит за столом большой комнаты. А пред ним деньги, много, целая куча. Он набивает их в ларец, а они не помещаются. От купюр во все стороны разлетаются лучи света, прямо как от драгоценных камней, виданных Федькой в ювелирной лавке в Усеченске.
От этого света волнующе колотится сердце. Ведь это все его, Федькино.
Мальчик проснулся в поту. За окном ночь, в комнате тихо, на столе ничего нет. Куда же все делось? Он понял, что всего лишь видел сон, и от обиды готов был плакать. Ведь богатство было в руках. Да вот только не его. Вообще ничье.
