Когда по куреню распространилось известие о том, что кияты перебили юношей, стоявших в карауле при табуне, джелаирский курень взбудоражился не на шутку. Мужчины, видно, задумав что-то, отвердели лицами и незаметно перемигивались между собой, подавая друг другу какие-то знаки. Наверно, они воспользовались бы обстановкой: подпоили непрошенных гостей, дождались ночи и потом напали на них, однако все дело им испортили женщины. Не вынеся горя, во многих местах они беспорядочно схватились за оружие и бросились на киятских воинов, поранив многих, но скоро были схвачены и разоружены.
Из одного айла, рядом с нойонским, несколько пожилых женщин с копьями и ножами в руках, с дикими криками бросились на только что сошедших с коней Алтана и Бури Бухэ. Впереди всех бежала дородная, высокая старуха с искаженным от остервенения лицом, сжимая в крепких руках длинное копье. Ударами древка она умело снесла с ног не ожидавших ничего двух молодых воинов и устремилась к Бури Бухэ. Того спасла лишь его борцовская сноровка. Не успев взять ни щита, притороченного к седлу, ни сабли на поясе, он в самый последний миг перехватил бьющий в мощном ударе конец древка и отвел острие от своего живота. Он вырвал копье из рук нападавшей, саму схватил за пояс, поднял в воздух и бросил в снег. Других женщин перехватили опомнившиеся нукеры, разоружили и стали избивать кнутами. Те заревели со озлобленными лицами, разразилась проклятьями:
– Пусть будут прокляты ваши матери, родившие таких извергов! Пусть ваших детей так же убьют, вороны их склюют… черви сожрут…
Прибежали испуганные джелаирские старейшины, бросились к киятским нойонам с распростертыми руками:
– Простите глупых баб, это матери тех, что были в карауле…
– Это материнская кровь вскипает в них, они не виноваты…
Бури Бухэ хмуро усмехнулся, махнул рукой.
– Ладно, мы с бабами не воюем, только уймите их, пусть замолкнут, а то голова разболелась от их криков.
Один из старейшин быстро подошел к орущим женщинам, крикнул во все горло:
– А ну, тихо! Быстро по юртам, а то прикажу вас раздеть догола и отстегаю своими руками.
Те понемногу притихли и, взвывая в отчаянии, исступленно мотая головами, побрели в свои айлы.
Однако еще долго по всему куреню не умолкали плачь и вой обезумевших от горя женщин. Иные, отчаявшись, выводили из юрт малых детей, бросали их в снег перед киятскими воинами, исходили криками:
– И этих убейте!
– Убейте всех!
– Выпейте нашу кровь, чудовища, утолите свою жажду!
– Но ничего, с того света сочтемся, мы еще оттуда будем приходить к вам!
Куренные старейшины ходили по айлам и утихомиривали сородичей, запрещая им сопротивляться врагам.
– Думайте головой, – убеждали они самых непримиримых, – сейчас нам самое главное детей сохранить, чтобы было кому род продолжить, а от вашего гонору толку нет, уже поздно. Всем надо смириться и выждать лучшего времени.
Поздним вечером, когда в курене все утихомирилось, в юрте бежавшего нойона Алтан и Бури Бухэ вновь собрали джелаирских старейшин.
Алтан занял место хозяина на хойморе. Со стороны было хорошо видно, как он сейчас упивался вдруг попавшей ему в руки безграничной властью над жизнью людей. Важно подбоченившись, напыщенно поджав губы, он жестоким, безжалостным взором посматривал на съежившихся перед ним старейшин. Нечаянно выпавшая ему роль большого властителя, вершителя судьбы целого рода, сломленного и склоненного перед ним, воля уничтожить его с корнем или помиловать, вдруг заиграли на его лице новыми, хищными чертами. Опьяненный теперь не столько вином, сколько горячим чувством власти, он наслаждался ею: его движения стали полновесны и значительны, взгляд его стал острым и пронзительным, и даже голос вдруг отяжелел, сурово и грозно раздавался в многолюдной юрте…
Бури Бухэ, пристроившись по правую его руку, с волчьей жадностью посматривал на стол. Перед ними дымилась только что принесенная жирная баранина, прислуживали им молодые и как на подбор красивые женщины. Они проворно и бесшумно расставляли кувшины с вином, наливали в медные чаши арзу, ласково и открыто посматривали на нойонов.
Алтан, не замечая мелькавшей рядом и восторженно смотревшей на него юной красавицы, острым взором вел по понурым лицам стариков и медленно выговаривал свои условия:
– Если хотите, чтобы остались живы ваши дети и внуки, если не хотите, чтобы ваших дочерей сейчас же разобрали наши воины, вы должны дать нам клятву, что отныне становитесь нашими подданными и будете верно служить нам и нашим потомкам. Не дадите клятвы, тогда завтрашним утром ваших мужчин мы поднесем восточным богам, а женщин и дочерей угоним к себе.
– Ваш нойон убежал, бросил вас, – гудящим голосом вторил ему Бури Бухэ, махая руками и широко раскрывая глаза. – А кому вы больше нужны?.. Думаете, джадараны или ваши родичи, джелаиры, будут вас искать? Им бы теперь свои головы сберечь: два тумэна борджигинских войск сейчас идут в их сторону. Даже если мы перебьем тут всех, вас некому будет и вспомнить… И радуйтесь, что мы еще разговариваем с вами.
Этой же ночью двадцать три старейшины куреня, тяжело вздыхая, прощаясь с былой волей, ради которой они несколько лет назад отделились от своих сородичей, принесли за всех клятву верности киятскому роду. Исполняя обряд, они вышли из юрты, разожгли в наружном очаге огонь и, по обычаю саблей разрубив черную собаку, распили чашу ее крови. Им было велено завтра же кочевать на Онон, чтобы пополнить улусы киятских нойонов.
* * *
А ночью в курене случился еще один переполох. Перед самым утром с десяток джелаирских юношей пытались бежать вслед за своим нойоном.
Большинство борджигинских воинов, разомлев от обильного угощения, спали у костров. Беглецы пробрались к крайним айлам на юго-восточной стороне, захватили дремавших у коновязей лошадей и умчались в степь. Не ожидавшие подобной дерзости, киятские дозорные на окраине куреня упустили их, погоня замешкалась.
Бежавшие устремились к оврагу, по которому ускакал их нойон. Однако тут их ждала неудача. Сноровистые в своем деле киятские сотники не оставили без внимания тот овраг. Еще перед вечером, когда расставляли на ночь дозоры, они там поставили сильный караул в три десятка воинов – на случай, если в курене начнется какая-нибудь свара и кто-то вздумает бежать. И угадали.
Караульные в овраге услышали шум со стороны куреня, заметили скачущих и вышли навстречу. Растянувшись крыльями, они перегородили им дорогу.
Бегущие, увидев перед собой сильный заслон, растерялись, придержали коней. Как назло, из-за туч высунулась луна и осветила окрестности. Сзади, из куреня, уже вышла погоня – оттуда скакало не меньше полусотни всадников.
Отчаявшись, беглецы хлынули на восток, но под склоном холма попали в сугробы, кони их завязли в снегу. С обеих сторон их настигли толпы всадников с арканами и при лунном свете скоро переловили одного за другим. Лишь двоим удалось было оторваться от погони, кони их выбрались из сугробов и поскакали. Они были уже недалеко от ближайшего увала, но киятские воины пустили вслед им несколько стрел и без труда попали в них. Одному стрела попала в спину, убив наповал, под другим ранило коня, и его поймали живым.
Все беглецы оказались юношами по тринадцать-четырнадцать лет. Утром их привели на суд к Бури Бухэ и Алтану.
Нойоны, выспавшись в теплой юрте, на звериных шкурах в обнимку с молодыми женщинами, уже опохмелились и вышли на мороз бодрые, довольные. Им уже сообщили о случившемся ночью.
Выйдя к коновязи, они с любопытством оглядели выстроенных перед ними в ряд одиннадцать юношей. Те стояли без поясов и шапок, руки их были стянуты назад волосяными веревками. У некоторых были порваны рукава и воротники овчинных дэгэлов, на лицах синели ссадины и кровоподтеки – видно было, что не обошлось без потасовки. Понуро опустив головы, они отрешенно смотрели в снег.
У айла собралась толпа жителей куреня – в основном, женщины и старики. С застывшим отчаянием на лицах, они безмолвно выжидали решения нойонов. У женщин болезненно кривились лица, многие украдкой смахивали слезы со щек, зажимая ладонями рты, чтобы не зареветь.
Вокруг густым роем маячили молодые конные борджигины. Среди них выделялись безусые юноши, впервые вышедшие в поход. Они с затаенным любопытством смотрели на происходящее, ожидая расправу над вражескими юношами – своими сверстниками. Те, что постарше, равнодушно разглядывали пленных, изредка улыбались и пересмеивались между собой. Некоторые уже поигрывали оружием, нарочито показывая, что готовы по первому слову нойонов пустить их в ход – натягивали тетивы на луках, пробуя упругость, прикладывали к ним стрелы, размахивали саблями, разминаясь, поблескивая на солнце отточенными клинками.
Алтан медленно прошел вдоль короткого строя джелаирских юношей, зло кривя губы, холодным взором оглядел их.
