– Мы, кият-борджигинские нойоны, пожалели ваших детей, и вы запомните нашу доброту. Вы теперь повиновением должны искупить их вину. Ваши мужчины пойдут с нами. Если они покажут себя хорошо и будут воевать за нас, то и из добычи что-нибудь получат, а если так же, как эти, будут пытаться убегать или еще что-то… на этот раз пощады не просите. А все остальные сегодня же, всем куренем, должны откочевать на Онон и пристать к куреням киятских нойонов. Всем понятно или нет?..
Бури Бухэ, уже не глядя на Алтана, подошел к Мухали. Хлопнул его по плечу, дружески улыбаясь и подмигивая, подбадривал:
– Ничего, не горюй, будешь жить у меня как самый лучший нукер. Будешь на праздниках бороться. Я сам буду учить тебя, таким хитростям научу, которые никто кроме меня не знает… – и, глядя на его все еще холодное лицо, удивленно спросил: – Ну, а ты что, недоволен, что ли? Почему хмуришь лицо?
Тот, переминаясь на ногах, неуверенно ответил:
– А как же мои друзья?
– О них не беспокойся! – решительно отрезал Бури Бухэ. – Будете вместе. Я их всех в нукеры возьму, мне нужны смелые парни. Ну, как, согласен ты?
– Согласен, – вздохнул Мухали и, впервые за все это время коротко улыбнувшись, словно не веря происходящему, долгим взглядом оглянулся вокруг, посмотрел на встающее на восходе красноватое солнце.
Известие о новом нашествии борджигинов ветром разлетелось по всей керуленской степи. Курени южных монголов, разом лишившись покоя и сна, затаились в ожидании неминуемых бед: войн, смертей, грабежа…
Позже стало известно и о других набегах борджигинов на керуленские рода – на востоке долины, за хребтами Ондрийн. Нойоны тамошних борджигинских улусов – части оронаров, дурбэнов, примыкавших к ним некоторых айлов бугунодов и других, – которые из-за снегов еще в начале зимы откочевали в верховья Улзы и жили там обособленно, получили приказ от Таргудая и направились в поход против южных самостоятельно, своими силами.
Идя отрядами по три-пять сотен всадников, они нападали на небольшие курени и стойбища в низовьях Керулена, отбивая табуны, убивая людей. Мелкие керуленские рода в страхе бежали от них на запад, к джелаирам, и дальше – к джадаранам.
Те же, кто были посильнее – части хонгиратов и олхонутов, с ними же некоторые баяуты и другие, так же из-за снегов ушедшие на восток, оставались на местах. Объединив силы, они упорно отражали борджигинские нападки. Было несколько ожесточенных сражений с потерями с обеих сторон.
В ставке джадаранского Хара Хадана вновь собрались вожди южных монголов и все, как один, решили, что настало крайнее время: если не дать отпора зарвавшимся борджигинам сейчас, они распояшутся окончательно и после остановить их будет невозможно.
В несколько дней они подняли под знамена отборное войско в три с лишним тумэна и двинулись на врагов. Всей силой обрушились на беспечно стоявшие в степи – западнее горы Бэрх – охотясь на стада дзеренов борджигинские войска, с ходу смели их и погнали на север.
Распалившись в отчаянии, понимая, что обратного пути им уже нет, что только победа даст им жизнь, керуленские монголы дрались как взбесившиеся звери и гнали ононских как самых заклятых врагов. Не жалея стрел они осыпали ими бегущие толпы, кололи копьями и рубили всех, кого могли достать отточенные клинки кривых сабель и прямых мечей. Те же, ошеломленные столь сокрушительным отпором, огрызались, сбивались небольшими кучками и бросались на преследующих, но закрепиться на месте и дать сражение, как ни пытались, не могли.
До Онона не дошла немалая часть борджигинских воинов. Как подсчитали после, около двух с половиной тысяч мужчин остались лежать в снежной степи от горы Бэрх до верховьев Шууса. Столько же было раненых.
Выпроводив со своей земли незваных гостей, керуленские монголы откатились широким крылом назад и встали в степи. Ждали, расставив на вершинах высоких сопок дозоры, разминались в конном строю, наспех обучая молодых действиям в наступлении и обороне.
Борджигины не заставили долго ждать с ответом. На шестой день вышло в южную степь до тридцати пяти тысяч всадников, а к керуленским подошли еще подкрепления. На левой стороне верховьев Шууса, неподалеку от горы Хутаг, два монгольских войска, не выжидая, не обмениваясь словами, приступили к битве.
Три дня с рассвета до сумерек шли кровавые сечи, темными грозовыми тучами взлетали и свистели стрелы, тысяча за тысячей бросались друг на друга северные и южные ветви одного племени. Древний клич монголов – «Хурай!» – протяжно и жутко доносился с той и с другой стороны.
В ночь после третьего, самого кровавого, дня отряды некоторых борджигинских родов – сонидов, аруладов и других – самовольно снялись и ушли из своего стана. Тогда и хлынуло назад все войско борджигинов. Южные преследовали их до Хурха и, не решившись углубляться в ононские долины, чтобы не завязнуть в их заснеженных дебрях, возвратились к себе на Керулен…
Южные монголы одолели северных, отвели от себя страшную угрозу, но радости от победы у них не было. Слишком велики были потери, возвращавшиеся войска сотнями везли погибших и раненых. В каждом роду готовились к похоронам, прощались с уходящими к предкам. Ранен был стрелой в грудь их общий вождь – джадаранский Хара Хадан, погибли некоторые другие нойоны.
Победив в войне тех, кого в последнее время стали бояться больше, чем татар и чжурчженей, от которых всю осень и начало зимы с дрожью в сердце ждали нападения, убийств и грабежей, теперь все чувствовали лишь блеклое, необлегчающее успокоение и слабую надежду на то, что боги на небе смилостивятся и на этом беды их закончатся…
Нойоны пирами поднимали дух и себе и народу. В куренях всюду горели костры, на них по нескольку дней кипели котлы с даровым мясом, разливались большие туесы и бурдюки крепкой арзы. Народ в пьяном угаре славил подвиги воинов и тут же оплакивал ушедших.
По обычаю брызгая богам за победу, пели юролы отважным джадаранам, первыми поднявшим знамя против грозных борджигинов. Старейшины южных родов ездили в главную их ставку и говорили слова благодарности Хара Хадану за спасение народа, просили и в будущем высоко держать свое знамя, объединять керуленские рода. Тот, еще слабый после ранения, принимал гостей лежа на высокой китайской кровати, поднимал чаши вместе с именитыми родовичами.
А на севере, по границе их владений цепями протянулись дозоры и караулы. С высоких сопок воины оглядывали снежную степь со стороны Онона, ночами, лежа на снегу, слушали стылую землю: не идут ли снова злые борджигины.
Борджигинские рода, неожиданно получив от керуленских монголов сокрушительный удар, были жестоко потрясены этим. Тяжелым ошеломляющим горем были придавлены и нойоны, и харачу.
Возвратились в свои курени наголову разбитые их войска, и люди, едва опомнившись от первого страха, отогревшись у своих очагов, окончательно осознавали, в какую бездну несчастья они попали.
Нойоны, совсем еще недавно гордые, напыщенные, бесновавшиеся в безудержной пьяной похвальбе, ликуя в ожидании близкой победы и богатой добычи, теперь сникли, разбрелись по своим засыпанным снежными сугробами юртам, притихли, словно медведи в берлогах. Народ, оставшись со своей бедой, мрачно переживал скорбь по погибшим сородичам.
К людскому горю добавлялось ожидание новых ударов со стороны керуленских родов. Почти все были уверены, что южные монголы, одержав над ними победу, просто так их не оставят. От каждого куреня далеко на юг отправлялись дозоры. С верхушек сопок они осматривали степь, ночами чутко слушали мерзлую землю. А в самих куренях все были готовы по первому знаку срываться и бежать вниз по Онону.
В первые дни после поражения рода были заняты похоронами погибших. Потери были неслыханные: одних погибших насчитали больше шести тысяч воинов – такого урона не было еще со времен татарских войн. Столько же было раненых, многие из них, едва добравшись до родных очагов, доживали последние дни.
Погибли или получили ранения многие нойоны, среди них были и киятские – оба брата Алтана, вышедшие по приказу Таргудая во второй поход. Гирмау погиб в битве, а Джучи привезли еще живого, но через несколько дней и он умер от глубокой раны копьем в спину.
От каждого куреня люди на бычьих санях и вьючных лошадях ездили в южную степь за погибшими сородичами. На местах сражений и по пути, где отступали борджигинские отряды, они собирали замерзшие тела братьев, отцов, сыновей. Ездили, превозмогая страх напороться на керуленских монголов – те тоже должны были забирать своих погибших, и встреча переполненных отчаянием людей в открытой степи могла закончиться новыми схватками и убийствами. Велик был страх у людей, однако иного выбора не было, надо было как-нибудь переправлять погибших к предкам, чтобы души их не бродили по земле неприкаянными, не маялись и не тревожили соплеменников.
