Халан лишь сплюнул в снег, промолчав.
– Ладно, что уж теперь говорить, – примирительно сказал старший. Он поправил на голове старую тарбаганью шапку и перевел разговор: – Скоро стемнеет, а осмотреть все сейчас не успеем.
– Да, видно, не успеем, – Гулгэн выжидающе посмотрел на него; Халан с равнодушным видом помалкивал.
– Как ночевать будем, вместе или врозь?
– Можно и вместе, – сказал Гулгэн, посмотрев на Халана, – дров поблизости мало, на два костра может не хватить, а один хороший костер и четверых согреет.
– Вместе, так вместе, – согласился тот.
Сложившись, стали готовиться к ночевке. У темневшего на замерзшем берегу десятка старых скученных ветрами ив наломали сухих сучьев, с подветренной стороны, в затишье, разожгли огонь. Быстро наступали сумерки.
Гулгэн, доставая еду из переметной сумы, на короткое время задумался, а потом решительно вынул тяжеловатый туесок с хорзой. Халан и двое керуленских вытряхивали на один потник съестное из своих сум. Керуленские, увидев в руках Гулгэна туес, переглянулись и вынули свой туес с арзой.
Гулгэн первым открыл посудину, встал перед огнем с южной стороны и, налив на донышко деревянной чашки, обратил лицо к небу.
– Пятьдесят пять западных и сорок четыре восточных, – громко и надрывно крикнул он в темнеющую муть облаков, – все мы, и северные и южные монголы, дети одного племени, ваши потомки, ходим под вашим присмотром. Но не можем мы ужиться между собой, нет мира между нами. Грыземся из-за куска, как звери, воюем и теряем сородичей, а благополучия в жизни никто из нас не видит. Запутались мы, бродим как в темном лесу и выхода не находим. Вразумите же наши головы, укажите нам путь, научите нас, никчемных и глупых людишек, найти мир между собой, а большего просить мы и не смеем.
Он брызнул на запад, потом на восток, обронил несколько капель на огонь.
– Лучших слов нельзя и придумать, – кивнул головой старший керуленский. – Кроме мира ничего нам не нужно.
– К таким словам и добавить нечего, – согласился второй.
Гулгэн налил всем по полной. Высоко поднимая чаши, приветствуя друг друга, выпили. Молча закусывали, разогревая над огнем куски вареного мяса.
По второй чаше налили керуленские. Стали знакомиться.
– Мы из рода баяут, – сказал старший старик, – меня зовут Зэрэн, его имя Гунан, а вы из какого рода?
– Мы арулады, меня зовут Гулгэн, а это Халан.
– Ну, поднимем чаши за наше знакомство.
Выпили.
Едва успели закусить, как с восточной, наветренной стороны послышались конские шаги.
– Кто-то едет, – первым сказал Халан, всматриваясь в темноту, – один, будто бы…
Подождали, опасливо оглядываясь вокруг. Скоро в свете костра показался белый конь, и на нем всадник небольшого роста – видом шуплый, молодой, в волчьей дохе. Подъехав, он сдвинул со лба лохматую выдровую шапку, и на лицо оказался совсем еще юным, лет двенадцати, парнем. Старики у костра изумленно смотрели на него. Тот, помедлив, разглядывая их, с достоинством произнес:
– Хорошо ли живете, соплеменники?
Старики насмешливо переглянулись, керуленский Гунан ответил:
– Живем хорошо, видишь, есть что выпить и поесть. А ты не заблудился? Одному ездить в этой степи опасно. Ну, слезай с коня и садись к огню, потом расскажешь нам, из какого ты рода и какие у вас новости. А пока возьми вот и выпей, разом согреешься, – он налил в свою чашу вина.
Юноша слез с коня и, не стреножа, лишь привязав поводья к стремени, отпустил его пастись. Присев к жаркому костру, он принял чашу обеими руками, брызнув небу и огню, выпил, не морщась, и принял из рук одного из стариков разогретый над огнем кусок мяса.
Старики выпили еще по одной. Закусывая, они теряли первую напряженность между собой, заговаривали то о том, то о другом, о проходящей зиме, о видах на весну.
Скоро, как обговорили новости, разговор о войне продолжился.
– Почему же это у нас так получается? – глядя поверх пламени куда-то вдаль, в темноту, и недоуменно пожимая плечами, спрашивал керуленский старик Зэрэн. – Все как будто бы хотят жить хорошо, без горя и потерь, никто не хочет погибать и терять сородичей, а получается всегда одно и то же, мы снова все попадаем в одну и ту же яму. Кто виноват в этом?
Старик Халан поднял голову, враждебно посмотрел на него. Придавленный горем от потери сына, а теперь и распаленный выпитым, он быстро растерял остатки приличия в разговоре.
– Кто виноват, говоришь? – вспыльчиво заговорил он, подаваясь всем туловищем вперед. – А куда это ты клонишь, на кого хочешь свалить вину? Кто первым начал вражду между нами? Когда на нас напали онгуты с чжурчженями и татарами, кто пошел на мир с ними и бросил нас им на съеденье, разве не вы?
– А кто привел этих онгутов на нашу землю? – запальчиво вступился в спор Гунан. – Разве не вы пошли в набег на них и привели их на хвосте?
– Не в том дело, кто куда ходил! – вступился за своего Гулгэн. – В набеги и вы немало ходите, и вы могли привести кого-нибудь за собой. Главное в том, что вы предали нас, когда на нашу землю пришли враги…
– Это кто кого предал?! – взвился Зэрэн, дрожа губами, возмущенно глядя на них обоих. – Разве вы предупреждали нас, что идете в набег на онгутов? А ведь вы знали, что при неудаче первыми под их ударом окажемся мы, керуленские, потому что граничим с ними через сухую степь. Вы рассчитывали прикрыться нами, а сами хотели отсидеться у себя, на Ононе. Думали, что до вас они не дойдут, ограбят нас, керуленских, и уйдут обратно. Но вы просчитались. Онгуты позвали чжурчженей с татарами и достали вас, а вы убежали вниз по Онону, и еще хотели, чтобы мы тут одни воевали. Но мы не хотели гибнуть из-за вас, да еще по вашему расчету…
Зэрэн замолчал, сжав губы, не находя больше слов, но продолжая с величайшим возмущением оглядывать их. Его речь тут же подхватил Гунан.
– А сейчас что? – доказывал он, как на суде, оглядываясь по сторонам. – Вы решили заодно и вину свою на нас свалить, да еще и ограбить нас, обогатиться за наш счет. Потому и напали. Одной стрелой решили двух гусей убить, да не вышло. Гуси обернулись волками. Разве не так, что молчите?
Халан с Гулгэном, растерянные от напора обвинений, обрушенных на них, переглядывались, не находя слов для ответа, и тут вдруг в разговор вступился юноша. До этого он пытливо поглядывал на стариков, внимательно слушая их, а те в пылу спора забыли о нем.
– Зря вы ругаетесь между собой, – негромко сказал он. – Никто из вас не виноват в том, что происходит в племени.
Старики с обеих сторон, примолкнув, изумленно уставились на него. Тот, устало сгорбившись, отрешенным взглядом смотрел в огонь. Гунан, недоверчиво хмурясь, спросил:
– Кто ты будешь и откуда тебе знать, кто виноват, а кто не виноват? По годам тебе будто рано об этом знать…
– Я из рода хонхотан, зовут меня Кокэчу, сын Мэнлига. Может быть, слышали про таких людей?
– Так ты шаман? – изумленно посмотрел на него Гулгэн и переглянулся с Халаном.
Затем склонился к керуленским и объяснил им:
– Этот юноша самый сильный из наших молодых шаманов. К его словам многие нойоны прислушиваются.
– Так и мы наслышаны о нем! – воскликнул Зэрэн, переглядываясь с Гунаном. – С каких-то пор и у нас стали поговаривать, мол, появился среди борджигинов молодой шаман из хонхотанов, знает много и чудеса показывает… Вот где пришлось встретиться с ним!
– Да, – подтвердил тот, – говорят, есть такой мальчик, именем Кокэчу, который про каждого может в точности сказать, что он делал вчера или три месяца назад, утром или на закате солнца. Бывает, говорят, люди сами забудут, а он напоминает им…
– Ну, – Зэрэн почтительно посмотрел на Кокэчу, – скажи же нам, что у нас происходит и кто виноват в нашем споре.
– Вот смотрю я на вас и удивляюсь, – насмешливо говорил Кокэчу, – старые люди, жизни прожили, а все, как дети, чужие слова повторяете, будто своего ума нет.
Старики растерянно переглядывались.
– Чьи же слова это мы повторяем? – разводя руками, спросил Хубай.
– Нойонов.
Те недоуменно молчали.
– Да, вы лишь на разные лады повторяете то, что говорят ваши нойоны. – Кокэчу презрительно оглядывал их, словно неразумных детишек. – Виноваты во всем вожди, а вы, харачу, здесь ни при чем, и нечего вам между собой спорить. Разве вы решали, начинать эту войну или нет? Войны затевают нойоны, и пусть кто-то попробует не пойти, раньше других без головы останется… Разве не так? И в онгутском набеге и в этой войне больше всех виноваты тайчиутские нойоны со своим Таргудаем – они зачинщики. Да и не в них дело – не эти, так другие, не сегодня, так завтра нашлись бы те, кто любит разводить смуты. Был бы верх у керуленских нойонов, и те были бы не лучше – все они друг друга стоят. Беда в том, что среди нойонов нет настоящего вождя, который смог бы взять всех в свои руки и прекратить своеволие.
– Вот это правда! – восторженно воскликнул Зэрэн, взмахнув рукой. – Самую истину сказал этот парень, а мы тут спорим!
