Он возвращался с Онона на верховье Керулена, к отцу, чтобы поговорить с ним еще раз о Тэмуджине, когда встретил в степи стариков. Послушав их разговоры, он уже без сомнений решил открыто сказать им о будущем хане. Знал он, что отец не одобрит его за это и опять будет говорить, что, мол, рано и опасно, но Кокэчу был уверен в своей правоте.
«Стареет отец, – снисходительно подумывал Кокэчу о нем, – ум замедляется, становится пугливым, но я-то знаю свой путь… я теперь знаю все».
В борджигинских куренях прошли похороны, отшумели поминки по ушедшим. Понемногу отдалялись, тускнели в памяти кровавые дни.
Рода приходили в себя после удара, однако перенесенное горе ожесточило народ. Люди всюду озлобились, растеряли былое почтение к нойонам, а некоторые из самых дотошных начали доискиваться причины обрушившейся на них напасти. В разговорах среди людей то и дело слышалось:
– Что довело нас до такой жизни?
– Кто виноват в этом?
– Куда нас ведут эти нойоны?..
Поначалу люди тихо роптали у своих очагов, либо собираясь между юртами, подальше от нойонов. Однако общее горе, накопившись, вскоре всколыхнуло их, окончательно сорвало с них покров смирения перед старшими. Все больше смелея, люди уже открыто приставали с вопросами к нойонам и старейшинам.
В баруласском курене харачу, придя к юрте своего нойона, вызвали его на разговор. Нойон, властный тридцатилетний мужчина с седеющими по вискам волосами, вышел, настороженно оглядываясь, прошел сквозь толпу вперед. Его тут же окружили тесным кольцом. В лицах простых воинов кипела еле сдерживаемая злоба. Многие открыто сжимали в руках увесистые кнуты, другие держались за рукояти заткнутых за поясами ножей.
– Ответьте нам, зачем вы повели нас на керуленские рода? – посыпались нетерпеливые вопросы. – Кто из вас придумал эту глупость?
– Вы говорили нам: все обогатитесь, пригоните лошадей и коров, заживете новой жизнью. Где эта новая жизнь?
– Было плохо, стало еще хуже. Куда вы нас завели?
Нойон, опешенный невиданным напором харачу, опасливо глядя на искривленные яростью лица, неуверенно оправдывался.
– Не я один решил идти в этот поход, – скрывая в голосе дрожь, стараясь удержать на лице строгое выражение, отвечал он. – Это было решено всеми нойонами на совете у тайчиутского Таргудая.
– Что нам ваши советы? – в лицо ему, шепелявя и брызгая слюной, натужно кричал седой беззубый старик. – Чего путного вы там можете придумать? Вы нам детей да внуков верните!
– Да! – стоя рядом, вторил ему другой, с ввалившимся ртом, с похожим от худобы на череп лицом. – В прошлую зиму вы на своих советах так же решили идти на онгутов. В том походе погиб мой старший сын. Зря погиб! К чему привел тот ваш поход? Онгуты пришли мстить нам, да еще других привели… В битве с ними за Агацой погиб второй мой сын. А в этих битвах с керуленскими погибли три моих внука… половина моих потомков за ваши прихоти погибла!.. И у многих так же погибли внуки. Ты уводил их в походы и ты перед нами в ответе! Говори нам прямо, за что гибнут наши дети?..
Нойон, бледнея, не зная как ответить, лишь кусал губы.
– Вы виноваты во всем! – неслось на него отовсюду. – Все сейчас были бы живы, если бы не вы…
– Из-за вас вся жизнь в племени порушилась!
– Нет ни порядка, ни покоя народу!
– Почему все это происходит?..
– Вот бросим вас, будем кочевать одни, тогда посмотрим, как вы без нас будете жить.
– Как предки наши, из народа вождей выберем!
Дальше угроз и проклятий на этот раз дело не пошло, однако негодование среди народа продолжало клокотать, ища выхода. Во многих борджигинских куренях были такие же вспышки гнева харачу: люди требовали ответа от нойонов. В некоторых местах семьи харачу, сговорившись, стали уходить из куреней и селиться отдельными стойбищами, грозя оружием всем, кто попытается их вернуть.
Глухой ропот народа, зародившись где-то в глубине, у очагов, поначалу незаметный, теперь вдруг разразился громом, повсюду перешел в открытое выступление, подойдя к опасной черте. Казалось, появись в эти дни какой-нибудь отчаянный молодец, которому нечего терять, бросил бы клич бить нойонов и грабить их имущество, начался бы пожар войны среди самих борджигинов. Не хватало лишь искры…
Нойоны были растеряны и напуганы. Не зная, как ответить своим подданным, они оправдывались, как могли. Влияние их в родах сильно пошатнулось, чувство зависимости перед ними в народе стремительно улетучивалось. Все это грозило одним превратиться в беспомощных изгоев, а другим разбрестись в беспорядке, окончательно ослабнуть в одиночестве и безвластии.
События принудили родовых вождей к действию. Баруласский нойон первым начал собирать соседних вождей на совет, посылая гонцов во все окрестные курени. Те разом откликнулись, зовя за собой других, съехались к нему и, посоветовавшись вместе, решили ехать к Таргудаю и поставить вопрос острием: что делать и как отвечать народу? Ведь это была его затея идти походом на керуленских монголов.
Ранним утром восемнадцатого дня месяца ехэ улаан[4] нойоны родов барулас, арулад, оронар, сонид, будан, урууд, мангуд, атархин, ноерхин, хабтурхас и других, собравшись вместе, прибыли к Таргудаю. Тот, все это время находившийся в пьяном запое, только что опохмелился и чувствовал себя все еще тяжело.
Хмурым, отупевшим взглядом обвел он прибывших гостей, дыша на них застарелым перегаром.
– Ну, что опять вам нужно от меня? – неприязненно спросил он. – Ничего у меня нет, и не просите…
– Мы пришли по другому делу, – начал баруласский нойон, подталкиваемый косыми взглядами остальных. – Люди обвиняют нас в том, что мы затеяли войну с керуленскими родами.
– Люди обвиняют вас? – зло прохрипел Таргудай, изумленно уставившись на них. – В ваших родах что, люди перед вами в ответе, или вы перед ними? Ха-ха-ха, ну и нойоны пошли среди борджигинов…
– Таргудай нойон, – раздраженно вступился вождь оронаров, – тут уж не до смеха, народ повсюду не доволен, и не только у нас. Спрашивают, кто это придумал идти войной на своих соплеменников. А что мы им должны ответить? Мы пока молчим, кто это придумал, а там кто знает, как дело пойдет, может, придется сказать им…
– Вы что, на меня все хотите свалить? – раненым медведем взъярился Таргудай, выпученными глазами оглядывая их. – Я вас что, под плетьми туда гнал? Мы все так решили и никто из вас не был против. И народ ваш разве был против похода на керуленских? Все поднялись с охотой, никто не отказался, тысячами повалили и шли с радостью, жаждали добычей поживиться. А вот когда не получилось, зароптали, начали виновных искать. А я вам скажу: нечего роптать! Не получилось сегодня, получится завтра, эти керуленские еще дождутся от нас, тогда уж мы отомстим им за кровь сородичей и заберем у них все…
– Вы все правильно говорите, Таргудай-нойон, – примирительным тоном заговорил нойон буданов, – однако, народу надо дать какой-то ответ, объяснить им, почему у нас все так неладно вышло.
– Об этом надо подумать, – тут же согласился Таргудай, решительно махнув рукой, – и мы дадим ответ. Ничего не бывает просто так, без причины, и ответ они получат… Я уже разговаривал об этом с нашим шаманом, с Магу, он хороший шаман, вы его знаете. Он вместе с другими еще до начала походов смотрел в ключевую воду и предрекал мне хороший исход. После всего, что случилось, я строго спросил у них, почему вышло все не так, как они предсказали. Они мне ответили, что причиной нашего поражения было колдовство со стороны южных монголов. Те вошли в сговор с восточными духами и даже, может быть, связались с большими черными богами – вот на какое преступление пошли эти керуленские! Я верю этому, и вы должны верить, потому что без этого южные не смогли бы показать нам такую прыть.
– Вон оно что! – изумленно переглядывались между собой родовые нойоны. – А ведь, верно, иначе и не могло быть…
– Ясно, что без черных богов тут не обошлось, – уверенно говорил уже буданский нойон. – Чтобы эти керуленские сами могли объединиться и так резво выйти против нас, такому нельзя поверить.
– Вот, вы сами согласны с этим, – обрадованно сказал Таргудай и уже предлагал, доверительно оглядывая нойонов: – Давайте, позовем шамана и спросим еще раз, что он нам скажет.
Нойоны, воодушевленные новостью, согласно закивали.
– Надо все до конца выяснить.
– Без этого нельзя нам возвращаться в свои курени.
– Для начала выпьем и поднесем богам, – громогласно провозгласил Таргудай и оглянулся к пологу на женской стороне.
Оттуда уже шла с толстым медным кувшином и чашками на подносе дородная его жена, приветливо посматривая на гостей.
– Зажевать нам принеси, – хрипел Таргудай, с усилием принимая из ее рук тяжелую посудину.
Дождавшись, когда жена принесла нарезанные на широкой круглой доске вареные лошадиные почки и легкие, Таргудай велел ей:
