Оттуда уже шла с толстым медным кувшином и чашками на подносе дородная его жена, приветливо посматривая на гостей.
– Зажевать нам принеси, – хрипел Таргудай, с усилием принимая из ее рук тяжелую посудину.
Дождавшись, когда жена принесла нарезанные на широкой круглой доске вареные лошадиные почки и легкие, Таргудай велел ей:
– Пошли кого-нибудь к шаману Магу, пусть придет сюда поскорее.
Когда шаман пришел, нойоны были уже навеселе.
Таргудай жестом пригласил его к очагу, усадил рядом с собой, и нойоны снова наполнили чаши. Подняли все вместе, побрызгали на дымоход и выпили.
– Ну, Магу, без тебя нам не обойтись, – обратился к нему Таргудай, – посмотри еще раз и скажи нам, с какими духами эти керуленские связались, какие из восточных чертей помогали им. Все нам расскажи, ничего не утаивай.
Шаман уселся поудобнее перед огнем очага, вынул из сумы свое шаманское снаряжение – бубен, рогатую косулью шапку с длинной, закрывающей лицо бахромой, чашу из человеческого черепа, оправленное в черное железо… Попросил у хозяев нового вина и налил в чашу почти вровень с краями, затем одел шапку с бахромой и рогами, взялся за бубен.
В наступившей тишине мелкой дробью рассыпался звук бубна. Шаман, постукивая по сухой, натянутой шкуре своими легкими, подрагивающими, как березовые листья под ветром, пальцами, молчал, раскачиваясь из стороны в сторону. Мерно раскачивалась и черная бахрома на шапке, скрывая лицо его до самого подбородка…
Вдруг он резко и громко заговорил на своем шаманском языке. Древняя, малопонятная нойонам речь его трескуче разнеслась по юрте. Нойоны хмурили лица, вслушиваясь, пытаясь вникнуть в отдельные уловленные ими слова.
Шаман долго говорил со своими духами. По тону его разговора можно было понять, что он о чем-то их спрашивает. Время от времени он замолкал, вслушиваясь, склоняясь ухом к своему бубну.
Наконец, шаман выпрямился, снял с головы шапку с рогами и бахромой. Лицо его было темно, со лба и висков мутными каплями стекал пот. Он вытер тыльной стороной ладони лоб, усталым, охрипшим голосом сказал:
– В ночь после второго дня битвы джадаранские шаманы призвали на помощь тринадцать восточных богов Асарангина[5], принесли им жертвы девятью молодыми мужчинами и девятью черными жеребцами. Те прислали им в помощь тридцать тысяч обманных духов, которые, смешавшись с их войсками, умножили их число. Оттого и показалось нашим, будто врагов перед ними на холмах несметное число, поэтому наши воины испугались и побежали. А тем оставалось лишь гнать и убивать… Вот тут я в архи вижу, – склонясь над столом, он с острым прищуром смотрел в свою чашу из черепа, – ночью горят костры… тринадцать их… рядом прыгают шаманы с бубнами, смотрят в восточную сторону… а вот и приносят жертву.
– Вот видите! – Таргудай торжествующе оглядывал лица нойонов. – Что я говорил. Вот в чем причина нашей неудачи.
– Да ведь это неслыханное вероломство! – возмущенно воскликнул молчавший до этого вождь мангудов. – Призывать в спор между своими родами этих жадных до людской крови восточных небожителей…
– Это страшное преступление! – расширив глаза, вторил ему сонидский нойон. – Восточные боги, раз попробовав борджигинской крови, просто так от нас не отвяжутся… Ждите еще смертей!
Разом загомонили все нойоны:
– Теперь будут требовать от нас новой крови, вкус они уже почувствовали.
– Болезнь будет или новая война…
– И отвязаться от них трудно.
– Пока не поздно, надо умилостивить их, принести жертвы.
Снова лица нойонов обратились к шаману:
– Помолитесь восточным богам, узнайте, что им от нас требуется. Мы готовы на любые жертвы. Втрое больше керуленских принесем…
Нойоны разъехались от Таргудая по своим куреням пьяные и удовлетворенные: хоть какой-то нашелся ответ на вопросы людей, а главное, не они, нойоны, виноваты в бедах племени – это коварные керуленские рода совершили преступление и навлекли на борджигинов такую напасть.
На следующий день в борджигинских куренях уже шли собрания воинов.
В курене баруласов в главном айле с утра собрался народ. Нойон их, теперь уже уверенный в себе, с властным, непроницаемым взором стоял у верблюжьей арбы. Рядом с ним стояли известные своими волшебствами борджигинские шаманы.
Нойон поговорил с шаманами о чем-то и бодро взобрался на арбу. Люди устремили на него беспокойные, выжидательные взоры. Тот сузил глаза от поддувающего со степи ветра, покашлял в кулак, поправляя голос, затем громко и решительно обратился к толпе, перекрывая людской гомон:
– Вы спрашивали, кто виноват в наших бедах, почему погибло столько народа и как могло такое случиться, что нас победили эти никчемные керуленские рода. Ведь ни они, ни их предки не были так отважны и сильны как мы, борджигины. Мы, борджигины, всегда вели их на войны, наши предки всегда были ханами и большими вождями в племени. Как же так получилось, что эти ничтожные людишки одержали над нами верх? Мы обратились с этим к шаманам, они разузнали все, а сейчас и вам расскажут, как на самом деле все было.
На арбу вслед за ним вышли трое шаманов в оргоях[6] и майхабши[7], встали спина к спине, повернувшись в разные стороны. Некоторое время они молчали, пронзительно всматриваясь в лица людей. Казалось, что они кого-то ищут в толпе. Народ притих, многие опустили глаза, боясь встретиться с ними взглядами.
Наконец, один из них, пожилой, в оргое из волчьей шкуры, каким-то жутковатым, не по-человечески звенящим голосом заговорил:
– Вы все были во втором походе и многие из вас видели, как в ночь после второго дня битвы на холме, где стояли керуленские вожди, загорелось тринадцать больших костров и возле них плясали люди. Это были их шаманы, они обращались к тринадцати кровавым богам восточного неба и просили у них помощи против вас. Восточные боги им помогли, иначе они не смогли бы одолеть вас, борджигинов, исконных багатуров племени… Кто из вас помнит тринадцать больших костров на холме, где стояли керуленские вожди, отзовитесь!
Шаманы, сузив глаза, остро оглядывали толпу. Взгляд старшего шамана остановился на лице одного юноши, стоявшего недалеко от арбы.
– Я видел! – крикнул тот.
– Я тоже видел! – отозвался поблизости другой.
– И я видел! – в другом конце толпы.
– И я!..
Тут и там раздавались утверждающие возгласы, все больше становилось видевших, толпа загомонила, зашумела, тут и там начались споры.
– Что ты мог видеть? – спрашивал немолодой воин юношу, крикнувшего первым. – Ведь там везде горели костры!
Тот стоял на своем.
– Я видел, как возле костров плясали шаманы!
– А может, это от холода люди плясали.
– Нет, это были шаманы.
– Как ты мог так далеко разглядеть их?
– У меня глаза острые.
– Тьфу! – досадливо сплюнул тот в землю и отошел от него.
Гомон и споры все больше разгорались в толпе. Отовсюду слышалось:
– Да вы думаете своими головами, что говорите? Как это можно увидеть в такой дали, да еще ночью?
– Если вы слепые, то мы – нет!
– Вы от страха ничего не видели…
– Наверно, уже бежали по всю прыть, раз ничего не видели.
– Что-о?.. Ты как разговариваешь со старшими?
– А ну, иди-ка сюда.
– А что, и подойду!
Завязалась драка, собачьим клубком покатились по земле схватившиеся. Замелькали разбитые в кровь лица, окропили снег алые пятна. Драчунов еле разняли, растащили в разные стороны.
Споры продолжались.
– И вправду: кто не видел, значит, те первыми и бежали.
– Трусливые косули!
– Бабы!
– К ответу их!
– Судить!..
– Это было на том холме, где днем виднелись их знамена.
– Ясно, что это была их ставка, значит, и шаманы там были.
– Да что с вами разговаривать…
Многие стояли молча, сбитые с толку, изумленно глядя вокруг, другие, задумавшись, напряженно вспоминали, с трудом воскрешая перемешанные в памяти события.
Шаманы вместе с нойоном все так же стояли на арбе. Они тихо переговаривались между собой, поглядывая на толпу. Потом нойон властно поднял руку, требуя тишины, провозгласил:
– Мы должны собраться вместе в один день и умилостивить восточных небожителей. Такую волю небес нам передали шаманы, так мы и решили на собрании нойонов. Это дело немалое, нужен большой молебен, каждый род принесет жертву три раза по тринадцать черных жеребцов и по тридцать девять черных баранов. Только таким числом жертвы мы перетянем милость богов на свою сторону… Боги требовали еще и людей от каждого рода – многих!.. Но у нас и так слишком много народу погибло, и шаманы сумели упросить их смилостивиться. Вместо людей на этот раз отдадим скотом…
Стало тихо. Только что перекипавшая от возбуждения толпа враз остыла, лица людей приуныли. Раздались упавшие голоса:
– Опять резать коней…
– У меня и так осталось только на развод.
