игумен земельку топчет, и отец Димитрий от него в этом не отстаёт.
Живут старцы давно в монастыре, постриг приняли уже и забыли когда.
— А что, Батюшка, — обращаются монахи к отцу Димитрию, — правда ли что ты барон?
Отец Димитрий смеётся, а игумен Серафим тоже с улыбкой подтверждает.
— А как же, он же принца наследного собой закрыл, когда на того покушение было, видано ли охальник, значит, платье бабье напялил, маску на морду лица, вишь, нацепил, а как маску с него содрали, а там борода, — смеются оба старца, — он— то, охальник этот, и пырнул отца Димитрия, в ту пору — Диего ещё.
— Ну а потом— то что? — нетерпеливо спрашивает молодой послушник.
— Ты, Васятко, здесь недавно, поэтому и не знаешь, а вся братия наша поди сотню раз рассказ этот слыхала.
— Расскажи, Отче, расскажи, прям будто сказка.
— А может и сказка, — смеются старцы, — давно все это было, а может и не было вовсе.
— Расскажи, Отче.
— Ну ладно, чай — то наливайте, детушки, варенье берите, Васятко, не в службу, а в дружбу, поставь-ка ещё самоварчик, история — то не короткая будет.
Ведет рассказ Отец Серафим, а Отец Димитрий слушает, будто и не с ним все происходило. ЧуднО.
— В общем, как Диего выздоровел, король титул ему пожаловал бароном сделал, само собой поместьем хорошим одарил, ещё и в рыцари посвятил, а как закончилось время обязательного служения, поселил Диего в замке своём, да, настоящем замке, родителей своих, сестёр с семьями, а сам в Италию учиться поехал, долго там жил, а когда вернулся герцог Лерма в немилости уже был, а Дона Кальдерона казнили, достойно человек на плахе себя вёл, что твой король, в колдовстве недруги его обвинили.
— А ты — то, Отче что?
— А я домой вернулся, женился, значит, — в очередной раз смутился отец Серафим, — Бенитушка Православие приняла стала Софьюшкой, Матушка очень ее любила, доченькой называла, я, вишь, один был у родителей, а здесь Бог им доченьку подарил.
Ох и хорошее время было, — засмеялся отец Серафим, потом взял из вазы яблоки и принялся ими жонглировать.
— Ну ты даёшь, Отче, — удивился послушник.
— Мы с Софьюшкой ладно жили, — продолжил старец, — только не к душе торговля оказалась, а тятенька и не настаивал, пошёл я в семинарию, потом рукоположен был и стала Софьюшка Матушкой.
А я ж ещё в Испании обучился башмачному мастерству, так ей башмаки все время сам и шил, а когда ножки у неё со временем сильно болеть стали, смастерил тогда ей стул с колесиками, вон на нем сейчас отец Николай ездит, стал катать ее:
«Куда, — спрашиваю, — голубка, поедем?» А она смеётся:
«С тобой, голубь сизокрылый, хоть на край света».
«Да были, — говорю, — мы с тобой уже там, давай, куда-нибудь в другое место».
Деток у нас с Софьюшкой аж семеро, — задумчиво улыбнулся отец Серафим.
— Одним нам с Диего пришлось потом их поднимать, — вздохнул старец, — а как вырастили, женили, да замуж выдали всех, так сюда и пришли.
— А я как приехал к Хуану, ну, правда, тогда уже Ване, конечно, — продолжает рассказ отец Димитрий, — ну в первый раз ещё, вроде как в гости пока, так и влюбился и в страну эту, и в народ ее, а Богослужение— то …. будто на небе нахожусь, распевы церковные за душу берут.
Вернулся домой, продал имение— то, деньги поделил между родными, большие деньги выручил, очень большие, половину из них себе оставил, забрал родителей и приехал назад к Ване, стали мы с ним церковь строить, Ваня потом в ней настоятелем был, а я — регентом, Православие принял, конечно, ну помогал немного Ваньке детей поднимать.
— А чего сам— то не женился? — спросил с хитринкой послушник.
— Дык, женат я давно, музыку себе невестой выбрал, ей и верен остался, — ответил отец Димитрий, погладив гриф старой лютни.
— А Диего — то не единственный из нас титул получил, Марта замуж вышла за королевского лекаря сеньора Кордова, а он бароном оказался, переехали они к нему в имение, баронессой стала наша сестра, а как — то ночью нищенка к ней пришла, в ноги упала, донна Анна это была, повинилась во всем, Луису все рассказала, приютила ее Марта, но недолго та жила у неё, в монастырь ушла, а следом за ней и Луис, не мог он себя простить за то, что столько горя Матери принёс.
А у Марты и сеньора Кордова четверо детишек народилось, Марта радовалась этому очень, письма нам с Диего сюда писала.
— А кто ж зелье то ядовитое тебе, отец Димитрий, подсунул — то? Ну то от которого ты расти перестал?
— Ой, детонька, никто не подсовывал, сам выпил.
Мать отвар травяной наварила, белье полоскать, чтобы запах свежий был, на окошко студить поставила, а я — дурья бошка и отхватил глоток большой, думал, чего там она сварила? Вот и наказал сам себя по незнанию — то. Мать, как узнала, переживала долго, ругала себя.
— А на органе чего теперь не играешь?
— Да где же взять его здесь орган — то? — засмеялись старцы.
— Жалеешь, поди, столь лет — то учился.
— Да не… не жалею, что Богу угодно, то и нам мило.
— ЧуднО, ой чуднО, будто точно сказка, — задумчиво сказал Вася послушник.
— Да сказка и есть, самая настоящая «Мальчик с пальчик» называется, а по-испански значит Pulgarcito, — улыбнулся отец Серафим, а отец Димитрий ласково взял в руки лютню, тронул струны и тихо запел старую песню о зелёных рукавах одной красавицы.
Шёл 1700 год от Рождества Христова….
Все.
Pulgarcito — исп. — мальчик с пальчик
Лютня — старинный щипковый струнный музыкальный инструмент
Лерма Гомес де Сандоваль — и–Рохас Франсиско — пятый маркиз Денья, герцог Лерма и гранд 1–го класса. 1552/1553, Тордесильяс — 17 мая1625, Вальядолид — испанский государственный деятель, всемогущий фаворит(«вали́до») короля Филиппа III, поручившего ему ведение всех государственных дел.
Компрапеке́ньос или компрачико́с — (от исп. comprachicos, букв. — «скупщики детей») — в Испании, Англии, Германии, Франции XIII–XVIII веков представляли собой организованные преступные сообщества, состоявшие в основном из контрабандистов, бродяг и нищих. Компрапекеньос вели торговлю детьми. Они покупали или похищали детей, а затем перепродавали, делая из них шутов, акробатов и т. п. А иногда (но невсегда!) они перед продажей по — своему
