носик. При Бертье был большой, звенящий железом мешок, который он опустил на пол и поклонился.
— Так иди же к нам, ротмистр, — продолжал приглашать его Волков.
— Не посмею, — отвечал Бертье, косясь на Бригитт, — в следующие разы непременно отужинаю с вами, господа. Лучше вы, кавалер, ступайте ко мне.
Волков встал и подошёл к нему. Бертье присел на корточки и стал из мешка доставать части хорошего доспеха. Кавалер сразу признал этот доспех, одну его часть, а именно наголенник с «коленом», ротмистр ему уже показывал недавно.
— Доспехи барона? — скорее сказал, чем спросил Волков.
— Его, — ответил Гаэтан Бертье, выкладывая панцирь и вытаскивая из мешка отличную кольчугу из мелких паяных колец, по рукаву и подолу железной рубахи шло изысканное золочение. — Кольчуга не хуже вашей, такой ни у кого в округе не было, кроме как у барона.
— Перчатки его, — согласился кавалер, сам присел у мешка и взял из него в руки латную перчатку, — а это чья?
— Думаю, Рёдля, — ответил Бертье, — я нашёл её там же, где и весь этот доспех.
— То есть не у холмов, где мы дрались?
— Нет, дальше на северо-восток, ближе к лачуге монаха, но не доезжая до границы.
Волков молча кивал, понимая, о чём он говорит:
— А голову не находили?
— Нет, ни шлема, ни головы Рёдля я не нашёл, как, впрочем, и тела барона тоже.
— Тело барона уже в замке Балль, — заметил Волков и с удовольствием наблюдал, как меняется лицо ротмистра.
— Барона нашли? Кто же? — искренне удивлялся Бертье.
— Понятия не имею, может, он сам нашёлся?
— Сам? — продолжал удивляться ротмистр. — Как сам?
— А вот так, барон жив, хотя и тяжко хворает после раны.
— Ну уж…, - произнёс Бертье задумчиво. — После арбалетного болта в лицо любой прихворнёт.
— Это так.
— А вы не спросили у него, что случилось с кавалером Рёдлем?
— Нет, я не видел его, я не мог поехать, нужно было закончить дело с горцами, послал Брюнхвальда и Гренера отвезти тело, так их какой-то господин даже на порог замка не впустил. Забрал тело, поблагодарил, и всё.
— Всё это странно, не кажется ли вам, кавалер? — спросил Бертье.
— Более чем, Гаэтан, — у Волкова начала ныть нога, и он поднялся с корточек, — более чем. Оставьте доспехи мне, я отвезу их и попробую увидеться с бароном.
— Хорошо, тогда я, пожалуй, пойду, — отвечал ротмистр, тоже вставая. — До свидания, кавалер.
— До свидания, друг мой. И кстати, доля ваша из добытого будет для вас приятна. Заберёте её у Брюнхвальда.
— Отлично, деньги мне будут кстати.
Они пожали друг другу руки, и Бертье ушёл.
А Волков вернулся за стол доедать простую жирную похлёбку из старого петуха и клёцок, заправленную жареным луком.
Когда никто не видел, Бригитт положила свою тонкую руку на его руку и произнесла негромко:
— Желаете ли ночевать у меня сегодня, господин мой?
Он руку свою не убрал, хоть совсем рядом, в соседней с обеденной залой комнате, Мария ругала дворовую девку. Не убирая руки, он спросил:
— А благоприятны ли сегодня дни у жены моей?
Бригитт сразу изменилась, стала строга и поджала губы, руку с его руки убрала и лишь после этого сказала:
— В точности не знаю, может быть и так.
— Тогда сегодня я буду ночевать у жены.
— Тогда доброй ночи вам, — ответила красавица и встала из-за стола.
Волков вздохнул, но ничего поделать он не мог. Может быть, он и сам предпочёл бы постель, где по перинам и подушкам будут пламенем гореть красные локоны. Но прежде всего дело, а после уже прихоти. Ему нужен наследник. Законный наследник. И поэтому он будет, когда нужно, спать в покоях своей законной жены, как бы ни взбрыкивала эта красивая рыжая кобылка.
Он поднялся по лестнице и без стука вошёл в покои почти на цыпочках.
— Не крадитесь, вы всё равно топаете, как рыцарский конь, — сказала Элеонора Августа раздражённо.
— Вы не спите, моя госпожа? — вежливо спросил он, присаживаясь на край постели и раздеваясь.
— Не сплю! Вас дожидаюсь.
— Рад это слышать!
— Не радуйтесь, не от благосклонности жду я вас. Я после дороги недомогаю, но знаю, что вы придёте за своим, вот и терплю, не смыкая глаз.
— Очень жалею, что заставил вас ждать.
— Не жаль вам. И если бы я и спала, вы бы разве не разбудили меня? Разве вы бы хранили мой сон?
— Увы, моя госпожа, — отвечал кавалер, — не хранил бы. Мы с вами должны сделать дело, что требуют от нас законы людские и божьи.
— Так делайте и дайте мне спать, — Элеонора Августа откинула перину. — Что мне сделать, чтобы вы быстрее начали?
— Что? — немного растерялся кавалер.
— Ну, что делать мне, может, стать по-собачьи, просто лежать или снять рубаху, чтобы вы своё дело быстрее закончили? — говорила жена с заметным раздражением, подбирая подол рубахи и сгибая ноги в коленях.
— Просто лежите, — ответил Волков всё также растерянно, — я постараюсь не задерживать вас.
Агнес, как ни хотелось ей, но всё время вида нового, прекрасного не носила. Она была умной девицей. Понимала, что нужно и в своём обличие ходить. Тем более что те, кто её знал и помнил, в новом обличии красавицы темноволосой её просто не признали бы. Да и опасно это было. Вдруг кто из знакомцев или соседей, что видят её из окон домов, с удивлением заметят, что девица, что жила рядом, стала совсем другой. А принимать вид, который ей нравится, она научилась почти мгновенно. В иное утро, как проснётся, так ещё под периной, не вставая с постели, обращалась она в красавицу и, лишь обратившись, вставала и шла к зеркалу проверить, так ли всё, как ей надобно. И почти всегда было всё хорошо. И теперь она проснулась от колоколов и, едва потянувшись под жаркой периной, сразу стала менять себя, чуть приподнимая перину, чтобы ещё видеть изменения. Ей нравилось смотреть, как грудь, живот и бёдра становятся другими прямо на глазах. И ничего, что от этого у неё была ломота по телу, словно от вчерашней тяжкой работы, это с утра всегда так, сейчас ломота утихнет, как только тело её закончит меняться.
Агнес наконец откидывает перину и вылазит из кровати. Ох, как хорошо ей сейчас, она опять потягивается, новая её грудь, не в пример её настоящей груди, покачивается, вздрагивает манящей тяжестью при каждом шаге. Она босая подходит к зеркалу, осматривает себя с ног до головы. Хороша, придраться не к чему, так
