«ваш дядюшка». Видно, знал старый мерзавец, что Агнес рыцарю никакая не племянница. А вот обходительный и утончённый Ренальди всегда упоминал рыцаря не иначе, как её дядю. И поэтому она была рада ему, а не противному старикану.
— Зови, — сказала Агнес, вставая и идя к двери.
Её никто этому не учил, но она знала, что важных гостей нужно встречать на пороге дома, а не сидя за столом.
— Ах, как вы похорошели, юная госпожа, — банкир снял берет и кланялся ей.
От него пахло духами, а пышным кружевам, что торчали из ворота расшитого колета, позавидовали бы все модницы Ланна. Явно кружева были не местные, как и приталенная шуба, обшитая синим атласом.
— Рада вас видеть, господин Ренальди, в добром здравии, как ваша жена, как дети, не хворают ли? — Агнес протянула ему руку.
— Слава Богу, слава Богу, — говорил банкир, беря её руку своею рукой, что была затянута в дорогую перчатку из тончайшей чёрной замши. Он целовал её руку. — Все мои домочадцы здоровы. Надеюсь, и вы во здравии.
— Я тоже здорова, — отвечала Агнес. — Прошу вас к столу. Велите подать вам завтрак?
— Нет-нет, — отвечал банкир, присаживаясь, — только глоток вина.
Зельда кинулась исполнять его волю, не дожидаясь приказа госпожи. Ута стояла в дверях, прячась за косяком и стараясь услышать господский разговор.
Агнес уселась на своё место, и вся была во внимании.
— Рад был слышать, что дядюшка ваш опять прославился, опять по всем честным землям славят победу его, — начал Ренальди.
— Дядюшка мой в стремлениях своих непреклонен и неутомим, и в вере своей твёрд, посему Господь ведёт его, — с гордостью за «свою» фамилию говорила Агнес.
— Истинно так, истинно так, — кивал банкир, снимая перчатку и беря принесённое ему вино. — Мы знаем о силе веры вашего дядюшки, люди со слабой верой из тех проклятых мест, откуда он возвращался с победами, вовсе не возвращаются.
Девушка согласно кивала.
— Мы, дом Кальяри и Ренальди, — продолжал банкир, — хотим выразить свою благодарность рыцарю за подвиги его и за славу, что он несёт оружием своим Матери Церкви, и в благодарность за это сделать для фамилии его посильный приз.
Агнес любила призы и очень хотела знать, что за приз для «её» фамилии учредили банкиры. Но на лице её и намёка на любопытство не было. Только вежливая улыбка.
— Мы решили не взымать плату за аренду дома за следующий месяц, — сказал Ренальди.
«Всего-то? Пять талеров? — подумала Агнес. — Впрочем, и то хорошо, денег-то у меня совсем немного осталось, но могли бы и на пару месяцев освободить от уплаты».
Но лицо её не выразило ни единого чувства, всё так же было спокойно. И она сказала ему:
— Хоть дядюшка и не оставляет меня вниманием своим, хоть и нет для меня в том нужды, но приз ваш я принимаю с радостью. Спасибо вам, господин Ренальди.
Тут банкир полез к себе в шубу и достал красивую бархатную тряпицу, красный бархат он положил на стол, рядом с тарелкой Агнес.
— Это вам лично, юная госпожа, — сказал он с улыбкой.
Агнес очень хотелось знать, что там, аж ладошки зачесались, но вида она опять не подавала, не к лицу ей, девице из славной фамилии, волноваться и суетиться, тряпицу она не тронула и пальцем, а спросила:
— И что же там?
— Прошу вас взглянуть на эту чудную вещицу, — сказал банкир и, видя, что девушка не разворачивает тряпицу, развернул сам, — это работа одного из лучших мастеров, что сейчас живы, это работа Пауло Гвидиче.
На бархате лежал и вправду удивительной красоты серебряный браслет с золотыми подвесками в виде святых ликов.
Ах, как он был хорош. И несомненно, он был ей впору.
— Прошу вас, юная госпожа, примерьте, — ласково говорил Ренальди.
Агнес надо было сначала вежливо поблагодарить, но не выдержала, схватила браслет и, чуть-чуть осмотрев, начала его приспосабливать к левой руке, а Ренальди вскочил и стал ей помогать с застёжкой.
Да, браслетка с изображениями ликов святых была великолепной. И маленькие золотые иконы так красиво свешивались и болтались с лёгким позвякиванием, что хотелось трясти и трясти рукой. Девушка улыбалась и была весьма довольна подарком.
Видя, что застёжка крепка, а подарок произвёл должное впечатление, банкир сел на свой стул, отпил вина и вкрадчиво заговорил:
— Юная госпожа, вы молоды и красивы, не буду ли я дерзок, если поинтересуюсь о ваших привязанностях.
— Что? — Агнес подняла руку и потрясла ею, с улыбкою глядя на браслет. — Что вас интересует, господин Ренальди?
— Вы молоды, и не только я хотел бы знать, не занято ли ваше сердце? Есть ли кто- нибудь, кто претендует на него?
— Отчего же вы спрашиваете меня об этом? — удивилась Агнес.
— Оттого, что вы уже давно в тех годах, — он взглянул на неё и несомненно заметил, что её платье в груди ей уже мало, — когда юным девам пора подумать о спутнике, с которым они пройдут путь, отпущенный им Господом.
Агнес поняла, о чём он, и теперь смотрела на него ещё более удивлённо:
— Так разве вы, господин Ренальди, не женаты?
— Ах, что вы, — банкир засмеялся, — конечно же, я женат, речь идёт не обо мне, просто моему третьему сыну в нынешнем году исполнится пятнадцать, и поэтому и я, и мой отец, и мой дядя — все интересуются, не свободно ли ваше сердце, не может ли мой сын стать претендентом на вашу руку?
Агнес от такой неожиданности растерялась и даже разозлилась немного, видно от этого, чуть помолчав, сказала немного резко:
— Девушки нашей семьи сами себе женихов не выбирают. Вам нужно с дядей моим говорить, как он решит, так и будет.
— Да-да, — кивал банкир, — в этом мы не сомневались, просто хотели узнать, нет ли у вас каких предпочтений, прежде чем писать вашему дядюшке.
— У меня никаких предпочтений нет. И сердце моё никем не занято, — говорила Агнес строго. — И я, хоть и живу одна, но держу себя в божьем и праведном целомудрии.
— Да, да, да, — понимающе кивал банкир, — ни секунды в этом мы не сомневались.
— И коли вам надобна рука моя, так говорите с дядей, если же он решит, что ваш сын для меня хорошая партия, так тому и быть.
— Я понял, понял, — говорил банкир. — А когда дядя ваш намеревается быть в Ланне?
— То мне не ведомо, но знаю я, что дядя ведёт войну, думаю, что вскорости его тут не будет.
Отчего-то тут девушке вдруг стало даже обидно. И вправду, сколько писем господин написал ей за всё
