и Пандольф пытаются сказать ей хоть что-то утешительное в те редкие мгновения, когда удается прорваться сквозь бесконечный поток жалоб, причитаний и проклятий. Но у них возникают вполне обоснованные опасения, что Констанция тронулась умом. Когда герцогиня Бретонская, выплеснув всю боль и негодование, уходит, Филипп отправляется следом:
– Пойду присмотрю за ней; как бы беды не вышло.
Уходит.
Ну, в общем, все бы ничего, да только Констанция, как я уже говорила, скончалась в 1201 году, а Артура взяли в плен в 1202 году. Так что вряд ли она имела возможность так уж убиваться по сыночку. Но Шекспир есть Шекспир.
Людовик, оставшись наедине с кардиналом Пандольфом, сетует на то, как плохо все обернулось.
– Исчезла сладость – есть лишь стыд и горечь.
– В каждой болезни есть кризис, и в момент кризиса всегда очень тяжело, но зато потом наступает облегчение, – замечает умудренный жизнью папский легат. – Вы проиграли всего лишь день, не более того.
– Я проиграл всю славу, счастье, радость будущего.
– Ошибаетесь. Вот если бы вы победили, тогда действительно проиграли бы. Чем больше кому-то везет, тем выше вероятность, что скоро он потерпит полный крах. Вот увидишь, победа Иоанна обернется потерями для него. Вы, наверное, огорчены, что принц Артур попал в плен?
– Само собой, очень огорчен.
– Вот и видно, что ты совсем молодой! Теперь слушай меня, юнец. Артур в плену у своего дядьки. И пока мальчик жив, Иоанн ни минуты, ни секунды не будет знать покоя. Когда незаконно захватываешь власть, удержать ее можно только насилием, а для того, кто встал на путь преступления, обратной дороги нет, для него все средства хороши. Чтобы Иоанн мог сохранить власть, Артуру придется умереть. Вот пусть и умрет, других вариантов все равно нет.
– Ну и что мне за польза, если он умрет? – не понимает чистый помыслами дофин.
– А вот тогда ты от имени Бланки, своей законной жены, предъявишь права на то, что должно было принадлежать Артуру. То есть на английский трон.
– Ага, чтобы со мной поступили так же, как с Артуром?
– Господи, ты совсем еще несмышленыш! – досадливо восклицает кардинал. – А народ как отреагирует, если узнает, что Иоанн убил родного племянника? Да вся народная любовь к королю тут же испарится! И при первой же возможности англичане поднимут мятеж против Иоанна. А тут нарисуешься ты, молодой и красивый.
– А вдруг он не станет убивать Артура? Может, Иоанн решит, что заключения в тюрьму вполне достаточно, – сомневается дофин.
– Да пусть хоть так, пусть Артур будет жив, но как только Иоанн узнает о том, что ты со своими войсками уже близко, он сам помрет со страху. А люди с радостью примут любые перемены и легко найдут повод для мятежа, благо Иоанн своим неразумным правлением дает этих поводов более чем достаточно. Ему постоянно нужны деньги на войну, он то налоги непомерно поднимает, то беззастенчиво грабит церкви, а люди-то все видят. Вот сейчас в Англии Бастард Фоконбридж лютует, отбирает у церквей все сокровища и доходы. Думаешь, людям это нравится? Да будь в Англии в эту минуту хотя бы дюжина французских солдат, они бы в пять секунд подняли на мятеж десятки тысяч англичан, можешь мне поверить. Так что, Людовик, давай, не тяни, пойдем к королю. Ты даже представить не можешь, сколько пользы мы сможем извлечь из обиженных недовольных жителей Англии. Я уверен, что король согласится со мной и даст добро.
– Уж вам-то король точно не откажет, – соглашается Людовик.
К большим делам ведет благой совет,
На ваше «да» король не скажет «нет».
Уходят.
Закончился третий акт, и что добавилось к образу Иоанна? Твердость и мужество, с которыми он противостоит Римской католической церкви. Талант полководца (которого на самом деле не было, но Шекспиру же нужно было пропеть осанну английским войскам, так что часть похвал неминуемо досталась и тому, кто стоял во главе армии). Хитрость и коварство, которые частично уже проявились во втором акте, а в третьем выпрямились во весь рост. Жестокость.
Это с одной стороны. А с другой – непродуманность решений и довольно-таки хамская манера общения на политико-дипломатическом поле. Как он разговаривает с папским посланником? Уму непостижимо! Конечно, мы понимаем, что все оскорбительные пассажи в адрес папы римского придуманы на потребу публике, но образ короля они никак не украшают. Более того: Иоанн только что заключил союз с королем Франции. Он что, не понимает, к каким последствиям приведет открытое противостояние Риму? Он не видит того, что произойдет через минуту? Филипп-то вон как долго и мучительно соображал, как выкрутиться, потому что ситуация действительно очень сложная. А Иоанну лишь бы свой нрав показать. В этом Шекспир следует тому, что хронисты писали о короле: личное для него всегда было важнее политических соображений.
Ну что ж, неплохой набор характеристик. Посмотрим, что нам покажут дальше.
Комната в замке
Входят Хьюберт и два палача.
Хьюберт отдает распоряжения палачам:
– Раскалите железный прут докрасна, спрячьтесь за коврами и стойте там. Когда я топну ногой – сразу прыгайте сюда, хватайте мальчишку, который будет со мной, и привяжите его к стулу. Давайте, валите за ковер, сидите тихо и ждите.
– Надеюсь, у вас есть приказ свыше, – предусмотрительно осведомляется Первый палач.
– Ну а сам как думаешь? Не бойся, все будет тип-топ.
Палачи уходят.
Хьюберт зовет Артура, который находится, по-видимому, где-то за дверью.
– Иди сюда, парень, поговорить надо.
Входит Артур.
– Добрый день, Хьюберт.
– Приветствую, маленький принц.
– Да уж, – вздыхает Артур, – это точно, что я маленький. А ведь мог бы стать большим… Ты чего такой грустный?
– Ты прав, бывал я и повеселее.
– Ну надо же, а я-то думал, что только у меня есть основания грустить и печалиться. Помнится, во Франции у молодых дворян как-то появилась мода ходить угрюмыми, как ночь. Вот не понимаю я этого! Если бы я был на воле, а не в плену, так ходил бы веселым целыми днями, даже если бы стал простым пастухом. Да я, собственно, и здесь особо не грустил бы, если бы не ждал от моего дяди какой-нибудь гадости. Я его боюсь, а он боится меня. Вот ведь засада! Ну разве я виноват, что родился в такой семье и от таких родителей? При чем тут вообще я?
