коснувшись крестика на шее, Марта нажала на медную ручку. Холодный ветер ударил ей в лицо, взметнув волосы. Отворачиваясь от столбов пыли, она застучала каблуками к автобусной остановке.
Иосиф Кардозо еще не видел младшего брата или отчима, но юноша знал, что они вернулись в Буэнос-Айрес. Тетя Марта коротко рассказала ему о случившемся в северных джунглях. Иосиф не сомневался, что на эстансии обретался именно Максимилиан фон Рабе.
Шурша газетой, он одним глазом следил за пока безлюдной автобусной остановкой. Тетя Марта восседала на одинокой скамейке, зажав под мышкой ридикюль. Иосиф искренне надеялся, что дело обойдется без стрельбы:
– Но если Эйхман успел получить весточку от фон Рабе… – по спине пробежал холодок, – он может посчитать тетю Марту подсадной уткой, кем она и является… – судя по обычному поведению Эйхмана, он пока ничего не знал о пожаре на эстансии и бегстве Максимилиана:
– Он может играть, – напоминал себе Иосиф, – как играл проклятый старик, Вебер… – у лавки Вебера торчали крепкие ребята в потрепанных костюмах, жующие американскую жвачку. Даже речи не шло о том, чтобы похитить ювелира и вывезти его в Израиль:
– Иначе все закончится местной тюрьмой для нас… – со значением сказал Коротышка на совещании, – и провалом порученной нам миссии. Мы здесь не затем, чтобы гоняться за тенями. У нас есть четкая цель… – четкая цель должна была появиться в калитке для персонала фабрики через несколько минут.
Рассматривая фото из досье Эйхмана военных лет и нынешние снимки, сделанные наружным наблюдением, они поняли, что нацист нисколько не изменился. Иосиф, единственный из оперативников, пребывая в обличье отца Мендеса, видел Эйхмана вблизи:
– Мерзавец округлился от сытой жизни… – юноша поморщился, – ничего, сегодня он окажется в наших руках… – следуя рекомендациям, полученным от Рауффа, Иосиф познакомился с его аргентинскими приятелями. Кроме Эйхмана, он больше никого не узнал:
– Мы следим за человеком, похожим на Менгеле… – он передернулся, – но это может быть вовсе не Менгеле. Он врач, он мог сделать пластические операции… – через операции могли пройти и здешние дружки Рауффа. Никто из новых знакомцев Иосифа не распространялся о военном прошлом:
– В СС служили миллионы людей, – говорил себе юноша, – сотни тысяч работали в лагерях. Кое-кого судили и казнили после войны, но это капля в море… – он понимал, что имеет дело с людьми, живущими по фальшивым документам:
– То есть теперь по настоящим, – поправил себя Иосиф, – у Эйхмана аргентинское гражданство… – по словам тети Марты, отчим и Шмуэль остановились в хорошей гостинице в центре города:
– С нами они не встретятся по соображениям безопасности, – вздохнула женщина, – они один раз набрали номер, – она положила руку на телефонный аппарат на безопасной квартире, – я им звоню из городских будок. Они в любом случае, заняты и с нами не столкнутся… – Иосифу было жаль погибшего дядю Мишеля, однако юноша невольно подумал о Хане:
– Она вернется из Израиля, чтобы поддержать тетю Лауру. Приехав в Париж, я всегда могу рассчитывать на приятное времяпровождение… – он не сомневался, что Тупица не вылезает из постели Ханы:
– Пай-мальчик сорвался с цепи. Адель, наверняка, ему мало что позволяет, она занята только карьерой. Ничего, я не жадный, от Ханы не убудет… – вспомнив о девушках, он хмыкнул:
– Хорошо, что пиявка отправляется в Западный Берлин. Можно навещать Лондон без риска нарваться на ее унылый взгляд… – Иосиф едва не пропустил шуршание шин городского автобуса. Потрепанный темно-зеленый форд с шипением раскрыл двери, загородив от Иосифа собравшихся на остановке. Отец Мендес пришел в кафе в гражданском костюме:
– У меня есть бинокль… – бросив на столик мелочь, он подхватил холщовую студенческую сумку, – мне нельзя показываться на глаза Эйхману… – когда Иосиф толкнул дверь кафе, автобус отошел от остановки. Юноша замер. Тетя Марта сидела на лавочке.
Оглядевшись по сторонам, перейдя улицу, Иосиф сделал вид, что рассматривает наклеенное на шиферную стенку расписание городского транспорта. Сзади раздался тихий шепот тети Марты:
– Он не вышел с фабрики. Либо вышел, но воспользовался неизвестным нам путем… – насколько они знали, проходная была всего одна:
– Эйхман давно здесь работает, он мог вынырнуть в неприметную дверь… – у Иосифа скрутило живот, – фон Рабе предупредил его о возможной слежке. Он, наверняка, сейчас в бегах… – юноша отозвался:
– Надо звонить Коротышке, пусть отменяет операцию. Эйхмана мы больше не найдем… – зеленые глаза тети Марты были спокойны. Женщина отозвалась:
– Нет. Следующий автобус придет без четверти шесть. Эйхман мог задержаться на работе. Я его дождусь, а ты езжай, предупреди группу захвата… – Иосиф покачал головой:
– Эйхман сейчас далеко отсюда… – закурив, женщина вернулась на скамейку. По улице проезжали редкие машины. Иосиф понял, что почти ожидает шквала выстрелов, из какого-нибудь невидного автомобиля:
– Тетя Марта… – умоляюще сказал он, – опасно здесь оставаться. Поймать Эйхмана невозможно… – она отрезала:
– Я не знаю такого слова. Операция продолжается, под мою ответственность. Шагом марш выполнять задание, капитан Кардозо…
Буркнув что-то себе под нос, Иосиф пошел к припаркованному рядом с кафе опелю.
В последний раз Марта видела Эйхмана ровно шестнадцать лет назад.
В апреле сорок четвертого года старший фон Рабе устроил на вилле в Шарлоттенбурге большой прием в честь дня рождения фюрера:
– Максимилиан и его приятели с Принц-Альбрехтштрассе носили парадную форму СС, – вспомнила Марта, – Эйхман привез роскошные корзины роз для меня и Эммы…
На белоснежных лепестках цветов, казалось, еще дрожали капельки росы. Парк виллы украсили светильниками, на гранитной террасе накрыли столы с аперитивом и закусками:
– Дядя Теодор пригласил сотню человек. Приехали все бонзы рейха, во главе с Гиммлером. Я привела на террасу Теодора-Генриха, он вскидывал руку в нацистском салюте… – гости восхищались мальчиком, одетым в коричневую рубашку штурмовиков:
– Весна стояла теплая… – Марта сдерживала тошноту, – мы с Эммой вышли к обеду в декольтированных платьях… – к темно-зеленому шелку наряда Марта приколола награду за гражданское мужество, полученную из рук фюрера:
– Я танцевала с Эйхманом венский вальс. Он рассказывал о работе в генерал-губернаторстве, как он выражался, хвалил вклад Генриха в осуществление великого замысла фюрера… – искоса глядя на соседа по автобусу, Марта поняла, что Эйхман почти не изменился:
– Он округлился, – с отвращением поняла женщина, – у него здесь сытая жизнь… – как и предполагала Марта, сеньор Рикардо Клемент задержался на работе. Эйхман появился на остановке за несколько минут до прихода следующего автобуса. Начальник отдела автомобильной фабрики носил хороший костюм, с плащом и шляпой. В салоне, когда он расстегнул пиджак, Марта увидела знакомый шерстяной жилет домашней вязки, с роговыми пуговицами.
Во время войны она снабдила такими жилетами не только свекра, мужа и деверей, но и десятки солдат на Восточном фронте. Графиня фон Рабе устраивала вязальные салоны для «Зимней помощи». Аристократки, жены высших чиновников рейха и генералитета, приезжали на виллу с шелковыми мешочками, полными дорогой, кашемировой пряжи:
– Его жена вязала, – поняла Марта, – не думаю, что он пятнадцать лет носит один и тот же жилет… – на остановке она заметила заинтересованные взгляды, которые сеньор Клемент бросал в ее сторону. Марта не опасалась быть узнанной:
– У меня завивка, мне покрасили волосы, как в Москве в сорок пятом году, и я изменилась за пятнадцать лет… – каждое утро, в большом зеркале на Ганновер-сквер, она видела повзрослевшее лицо. Марта внимательно рассматривала свое отражение:
– Не постаревшее, повзрослевшее. Мама так говорит… – выражение она переняла от матери. Кончиками пальцев Марта разглаживала глубокие морщины в углах красивого рта, еще одну складку на высоком лбу:
– Мне сорока не исполнилось, – вздыхала она, – мама тоже была моего возраста, когда начала седеть, когда у нее появились морщины… – если сеньор Клемент и заметил тонкую сеточку, вокруг больших глаз Марты, то ее сосед по автобусу ничего не сказал. Марта напоминала себе об нужном акценте:
– Уроженка города, портеньо, не заблудится в столице, пусть и на окраине. Ты туристка, тебе нужна помощь… – коверкая испанский язык, прищелкивая пальцами, она поинтересовалась у сидящего через проход представительного мужчины, в верном ли направлении
