корона, не то, что прежде, когда единственными регалиями, достойными его высочайшего титула, были Нормандский меч и украшенные драгоценными каменьями браслеты. Матильда восседала на почетном месте рядом с мужем, правда, короны на ней не было. Но, как говорили добрые люди, простые вассалы, она была ей и не нужна, ибо Матильда отличалась от остальных дам истинно королевским изяществом и природным благородством черт.
Но вот череда торжеств и пиров наконец завершилась и наша жизнь, полная неги и блаженства, вступила в свою обычную колею — надобно было готовиться к большому путешествию по городам и замкам Нормандии. Прошли месяцы: весна сменилась летом, лето — осенью. Потом задули холодные ветры — наступила зима. У нас было ощущение, что все это время мы провели впустую — время тянулось медленно и нудно. Но вскоре из Англии пришли недобрые вести — Вильгельм вмиг оживился: он никогда не мог подолгу вкушать плоды своих трудов в мире и спокойствии. Ступень за ступенью восходил он по незримой лестнице к славе, зачастую срывался и падал, чтобы затем с невероятным упорством вновь и вновь начать трудное восхождение к заветной цели. Все это время в Лондоне, разделив между собою власть, правили епископ Одон и сенешал Фиц-Осберн. Стало известно, что оба они, нарушив главные запреты Вильгельма, преступили грани дозволенного и покрывали нормандцев, уличенных в грабежах и убийствах. Эсташ Булонский, оправившись после ранения при штурме Рва Дьявола, остался в Англии и попытался захватить Дувр и установить там свое безграничное господство. Английские бароны один за другим умирали таинственной смертью, и, как ни странно, в основном те, кто присягнул в верности новому королю. Нормандские же бароны, получив уделы в Кенте и Йорке, злоупотребляли дарованной им властью и жестоко угнетали крестьян. Герцогу надобно было срочно плыть за море, и чем скорее, тем лучше. Все это случилось в канун нового 1068 года. Но я не буду рассказывать, как Вильгельму удалось восстановить порядок в Англии, подавить разгоревшуюся было смуту и в конце концов, после победоносного шествия по британской земле, упрочить там свою власть на веки вечные.
Я умолчу об этом потому, что обязался писать только про то, что видел собственными глазами! Незадолго до отплытия я вдруг сильно занедужил: рана, полученная под Гастингсом, хотя была и неглубокая и вроде быстро затянулась, внезапно открылась, и в нее попала какая-то зараза. Рука у меня болела нестерпимо: сначала горела огнем, а потом стала медленно синеть. Лекари считали, что надобно ее отрезать. Но жена моя, сарацинка, решительно воспротивилась этому, заявив, что эти бородачи во врачевании ничегошеньки не смыслят. Она кричала им:
— Вы хотите откромсать часть плоти его, а сами не знаете, как остановить кровь; если вы сделаете то, что задумали, она хлынет потоком и унесет его жизнь.
Мирга-Мишелетта прогнала их с глаз долой и, дождавшись, когда в небе показался месяц, побежала в лес за травами; из них она сварила целебный настой — мне пришлось его выпить — и чудодейственный бальзам, коим смазала мне рану. Герар уж думал, что я совсем пропал, он не отходил от меня ни днем ни ночью. Однажды король, случайно или нет, проходя мимо наших покоев, зашел проведать меня — как некогда моего отца Онфруа. Он посочувствовал мне, но я был не в силах даже расслышать, что он сказал мне в утешение, не говоря уже о том, чтобы ответить. Сквозь пелену тумана я различал лишь красный камень на пряжке герцогской мантии. Убедившись, что дела мои совсем плохи, он повелел освободить меня от службы, но не уточнил — видно, из вежливости — насколько: до полного ли моего выздоровления или навсегда. Но я не сержусь на него за это! Ибо понимаю — ему нужны здоровые, крепкие вассалы, а не жалкие заморыши, про которых не знаешь, что и думать: то ли они уже дышат на ладан, то ли еще протянут немножко. Герар проливал надо мною горькие слезы. Сказать по правде, я всегда подозревал, что слезу из него выжать — пара пустяков. Злые языки утверждают, что чрезмерное питье выходит из человека и через глаза. Как бы то ни было, а он, явившись как-то к Вильгельму, попросил и его освободить от службы, хотя бы на несколько недель.
— Потому что без Гуго, — честно признался он, — я буду как без рук.
— Впрочем, как и без своей женушки, не так ли? Ладно! Но знай, в королевстве моем разных дел предостаточно. Думаю, не за горами день, когда придется мне сменить милость на гнев! И земли бунтарей я поделю между теми, кто верен мне. Тот же, кто не пойдет за мной и останется в Нормандии или повернет с полпути, не получит ничего, а то и потеряет все, что имеет. Неволить я никого не стану. Так что теперь, когда ты все знаешь, выбирай сам, что тебе больше по душе.
— Как только Гуго сможет пойти за вами, мой повелитель, я тотчас присоединюсь к нему, но не из зависти к другим, потому как знаю — земли, о которых говорите вы, получат знатные бароны, а не бедные рыцари, как мы.
— Мудр тот, кто начинает с малого, но это так, к слову, а ты поступай как знаешь. Отныне в охотниках до заморских богатств у меня не будет недостатка. Кто пойдет за мной, внакладе не останется.
Герар колебался, силясь сделать безупречно верный выбор между мной и собственным тщеславием. Но все разрешилось само собой — вскоре при дворе появился вестник из Лондона… И все же король Вильгельм не оставил друга моего в покое и говорил с ним еще раз, после чего стало заметно, что тот пришел в полное замешательство.
— Как ни жаль мне тебя, отважный Герар, — сказал Вильгельм, — а придется тебе послужить в Нормандии…
Надобно сказать, что Герар от этого только выиграл. Его назначили командовать гарнизоном в Сен-Ло, кроме того, за прошлые заслуги ему пожаловали небольшой фьеф. И уж, конечно, ни о каком продолжении отцовского дела — скорняжества да негоции — для него не могло быть и речи: ведь теперь, после Гастингса, он был рыцарем. Я же все это время находился между жизнью и смертью — и деньги, причитавшиеся мне по заслугам, отдали Мишелетте. И она была вольна распорядиться ими по своему усмотрению: или заказать мессу за упокой моей души, или же присовокупить к тому, что мне удалось скопить за время службы. С той поры, как это всегда бывает в подобных
