Вошел Мунлик. Оэлун сказала:
— Ты не должен здесь оставаться.
— Я всегда служил багатуру. Я не могу бросить его теперь. — Мунлик подошел к постели. — Есугэй, я здесь, чтобы помочь тебе, если смогу.
Молодой человек переводил взгляд с Хокахчин на Оэлун. Черные глаза его были полны слез.
— Кто там? — спросил слабым голосом Есугэй.
— Мунлик, — ответила Оэлун.
— Верный Мунлик, — со вздохом сказал Есугэй. — Подойди поближе. — Мунлик стал на колени перед постелью. — Я умираю, друг.
— Есугэй…
— Послушай, — Есугэй говорил так тихо, что приходилось прислушиваться. — Я оставил Тэмуджина у его суженой, в юрте ее отца. Его зовут Дай Сэчен. Его хонхираты разбили стан к северу от озера Буир реке Урчэн, между сопками Чэгчэр и Чихурху. — Он задыхался. — Мои сыновья должны отомстить за меня. Пусть они никогда не забывают зло, причиненное отцу. Позаботься о моих женах, как о собственных сестрах, и обращайся с моими сыновьями так, будто это твои братья. Это моя последняя воля, друг Мунлик. Отправляйся побыстрей в стан Дая Сэчена и привези сюда Тэмуджина невредимым. Он должен быть готов к тому, чтобы занять здесь свое место.
Мунлик встал.
— Еще солнце не взойдет, как я поеду за ним. — Голос молодого человека дрогнул, по лицу покатились слезы. — Прощай, багатур.
Оэлун проводила Мунлика и у выхода схватила за руку.
— Мы ничего не знаем об этом Дае Сэчене, — сказала она. — Если он узнает, что Тэмуджин остался без отцовской защиты, он может посчитать соглашение не состоявшимся и будет держать моего сына, как раба.
— Понимаю. Я скажу Тэмуджину правду, когда мы уедем оттуда на безопасное расстояние. — Он взял ее руки в свои. — Оэлун…
— Иди. Да хранят тебя духи!
Она вернулась к постели мужа. Хокахчин поправляла на нем одеяло. Есугэй приоткрыл глаза.
— Кто здесь? — прошептал он.
— Оэлун.
— Оставь меня, жена. Это мое последнее повеление тебе — я не хочу, чтобы ты была здесь, когда я отправлюсь на Небо. Займешь мое место и не дашь людям разбрестись. Тебе придется каждый день заботиться об укреплении своего положения, а это будет сделать труднее, если тебя заставят уйти из стана.
Она колебалась.
— Прощай, Оэлун. Я не доживу и до полудня. Теперь уходи отсюда.
Она стала на колени и поцеловала его в лоб последний раз, а потом вместе с Хокахчин вышла из юрты. Сочигиль, Биликту и дети уже сидели за повозками. Оэлун села и начала качать дочь, пока та не перестала плакать.
— Оэлун-экэ… — сказал Бектер.
— Ш-ш-ш.
Оэлун перевела взгляд с него и Бэлгутэя на своих сыновей. Они были так малы, но теперь им предстоит стать мужчинами. Люди стояли у юрт и повозок, наблюдая за семьей издали; шаманы продолжали петь.
Оэлун не двигалась и не говорила, пока солнце не поднялось высоко в небо. Краем глаза она увидела, что шаманы вошли в юрту. Когда они вышли, она поняла, что душа ее мужа отлетела.
Она встала.
— Любовь моего мужа к жизни пришла к концу, — сказала она твердым голосом, сама удивляясь этому. — Его душа улетела к Тэнгри.
Она не должна называть его имя вслух так скоро после смерти, ей не хотелось делать это даже про себя.
Сочигиль вскрикнула и стала рвать на себе одежду.
— Муж мой, почему ты покинул меня так быстро! — выкрикивала черноглазая женщина. — Что с нами будет!
Хокахчин прижала Хачуна к груди; Хасар пытался успокоить Бэлгутэя. Сочигиль царапала себе руки и лицо. Биликту повалилась на землю и вымазала лицо в грязи.
Оэлун молчала. Все ожидали, что она как-то проявит горе. Она сорвала бусы с головного убора, но слезы не навертывались. Какое-то мгновенье ей показалось, что ее муж появится из юрты и высмеет их за то, что они поверили в его смерть, как было с его дядей Хутулой, когда его люди собрались на тризну.
К Оэлун шли шаманы. Она слышала, как гремят кости в их мешках.
Тело, которое несли к могиле, не было ее мужем. Человек, которого она знала, будет жить среди духов. Процессия приближалась к склону горы. Ближайшие товарищи багатура ехали по обе стороны похоронной повозки. В ней же находились его пожитки. Оседланного и взнузданного любимого его коня вел один из шаманов.
Оэлун ехала в кибитке позади мужчин. Сочигиль сидела рядом и все еще плакала. Биликту и Хокахчин с детьми сидели внутри. Девушка плакала так же горько, как и Сочигиль. Оэлун подумала: «Утри слезы, Биликту, твоя печаль скоро забудется».
Она пожалела, что не может плакать так же легко, как остальные. Казалось, что ее грудь сжимается железными обручами. Последние дни она все молчала, чувствуя, что ее душа уже отлетает к душе ее мужа. Она едва помнила, как добралась до юрты, где он умер, и собрала его пожитки, чтобы остальное можно было очистить. Под пение шаманов всей семьей они проносили вещи меж двух костров, потом под веревкой, увешанной полосками кожи, и под двумя высокими шестами, соединенными верхушками. Оэлун трудилась машинально.
Большая яма разинула пасть на гладком склоне. Мужчины заранее вырыли могилу. На этом склоне хоронили и других, теперь на их могилах росли небольшие березы.
Ее мужа положат в землю и прогонят над могилой лошадей. Через несколько лет ничто не будет говорить о том, что он почил здесь навеки.
Мужчины спешились и пошли к яме. Гнедой конь заржал, когда один из мужчин сел на него; животное полагалось гонять до изнеможения, перед тем как принести в жертву. Еще одну лошадь уже зарезали, чтобы съесть на тризне; мужчины разделывали тушу. В небе кружили птицы, тени их крыльев мелькали на земле.
Оэлун остановила волов и вместе с Сочигиль сошла. Увидев яму, другие женщины заплакали. Оэлун подумала, что, если бы могла, легла с ним в могилу, как это делали жены вождей в давние времена.
Мужчины понесли мертвое тело к могиле. Его закопают вместе со всем тем, что ему может понадобиться в следующей жизни, — с любимым конем, кобылой и жеребенком, чтобы был там свой табун, с его копьем, доспехами, стрелами, луком, с кумысом и куском мяса от жертвенной лошади. Провожающие справят тризну по нем прежде, чем его укроет земля.
Шаманы стояли у могилы, прыскали кумыс на землю, а Бугу пел:
— Куда ты ушел, храбрый вождь? Почему ты нас покинул? Кто поведет нас на охоту и на войну?
Все женщины, покинув своих лошадей и повозки, собрались около двух вдов. Оэлун помнила времена, когда и ей приходилось утешать потерявших мужей, ходить с ними вокруг могил, сидеть на тризнах, когда на горелых костях угадывалась судьба умерших. Ей было жаль несчастных, и она никогда не верила, что и ей самой придется стать вдовой.
Дети сбились стайкой возле нее. Хасар положил руку на плечо Тэмугэ. Маленький брат посматривал на собравшихся людей. Бектер и Бэлгутэй поддерживали рыдающую мать под локотки. Кто-то тронул руку Оэлун, Биликту подала ей Тэмулун.
Она смотрела, как тело опускают в могилу. Ноги были притянуты к туловищу, чтобы мертвец мог сидеть за столиком, на котором лежала еда. Оэлун вдруг затосковала по Тэмуджину — сын был больше всех похож на отца.
Под заунывное пение шаманов она не переставала прислушиваться к внутреннему голосу. «Я должна удерживать все роды вместе, пока Тэмуджин не подрастет настолько, что станет их предводителем. Татары подумают, что смерть моего мужа ослабила нас; мы должны совершить набег на них и показать, что им по-прежнему не будет покоя».
Какой-то мужчина понес лук ее мужа к могиле. После смерти он не должен нуждаться в том, что так ценил при жизни. Покачивая дочь, Оэлун приблизилась к Биликту.
— Дитя, — сказала Оэлун, — я вижу, как ты горюешь по тому, кого мы потеряли.
Бугу замер. Она говорила с ним раньше, но с девушкой не говорила. Оэлун видела, как нетерпеливо блестят его глаза, словно бы ее требование было еще одной наградой за его осторожность. Шаман достал из-за пазухи длинный шелковый шнур.
Глаза Биликту широко раскрылись. «Теперь прояви немного мужества, — подумала Оэлун. — Не проси пощады». Девушка принадлежала ей, она имела право распоряжаться жизнью рабыни. Она не может оставить своего мужа в могиле одиноким.
— У моего господина будет много чего в следующей жизни, — сказала Оэлун, — его любимый конь, коровы из его стада, души животных, которых он убивал. У него будет еда и питье, и юрта, в которой он отдохнет, и постель его не будет пустой.
Другой шаман схватил Биликту за руку и вытянул ее из толпы. Бугу захлестнул шнуром ее шею.
— Я предоставляю тебе великую честь, — тихо сказала Оэлун, — последовать за любимым господином.
Биликту вскрикнула и засучила руками. «Ты должна быть довольна, — подумала Оэлун, — ты так хотела спать с ним, когда он был жив». Шаман держал Биликту за запястья. Оэлун увидела последний взгляд испуганных глаз девушки прежде, чем Бугу затянул петлю на ее шее.
